- С молотка?
- Да.
- Ты продаешь свою мебель?
- Ах, дорогой друг! Если бы это была моя мебель, я бы ее не продавал.
- Не понимаю.
- Она станет моей после того, как я ее оплачу. Вот я ее и продаю, чтобы оплатить.
- Понимаю...
- Ничего ты не понимаешь!
- Тогда объясни.
- По правде говоря, мне неловко рассказывать своему лучшему другу о собственных слабостях.
- Продолжай! Да продолжай же!
- Дело в том, дорогой мой, что я едва не разорил отца.
- Ты?
- Да, моего славного и благородного отца! Я вовремя остановился, друг мой. Еще месяц - и было бы слишком поздно.
- Петрус, дорогой друг! У меня в ящике три билета, подписанных "Гара" [Доминик Жозеф Гара - французский политический деятель (1749 - 1833).
Адвокат, избранный от третьего сословия в Генеральные штаты (1789 г.), сменил Дантона на посту министра юстиции (ноябрь 1792 г ), затем был избран министром внутренних дел (март 1793 г.). Обвиненный в модерантизме, он был спасен Робеспьером, которого, однако, предал 8 - 9 термидора, Сенатор и граф при Наполеоне, он был избран во Французскую академию (1806г.), однако исключен в период Реставрации.]; одна из подписей не только самых разборчивых, но и уважаемых из всех мне известных. Само собой разумеется, что билеты в вашем распоряжении.
Петрус пожал плечами и, поблагодарив друга, спросил:
- Как твое путешествие?
- Прежде всего, дорогой Петрус, мне было бы грустно путешествовать, зная, что тебе невесело. Кроме того, у меня репетиции, представление.
- И еще кое-что, - со смехом подхватил Петрус.
- О чем ты? - не понял Жан Робер.
- Разве на улице Лаффит все кончено?
- Ах, великий Боже! Почему же кончено? Это все равно что я спросил бы: "На бульваре Инвалидов все кончено?"
- Молчи, Жан!
- Ты меня озадачил! Отказываешься от моих трех тысяч франков, потому что не знаешь, что с ними делать!
- Дорогой мой! Я отказываюсь вовсе не потому, хотя отчасти ты и прав: тысячи экю мне не хватит.
- Послушай! Ты подмажь этими деньгами самых крикливых кредиторов, уговори их подождать до моего представления; на следующий день мы сходим к Поршеру, и у нас будет десять, пятнадцать тысяч франков, раз уж так надо, и без всяких процентов.
- Кто такой Поршер, друг мой?
- Единственный в своем роде человек, Ювеналова гага avis [Редкая птица (латин.)-см. Ювенал "Сатиры", VI, 165 - 170.], кормилец всех литераторов, истинный министр культуры, которому Провидение поручило раздавать премии и награды за талант. Хочешь, я скажу ему, что мы вместе пишем пьесу? Он одолжит тебе под нее десять тысяч.
- Ты с ума сошел! Разве я сочиняю пьесы?
- Ты не настолько глуп, знаю; но я напишу ее один.
- Да, а я разделю с тобой деньги.
- Совершенно верно! Отдашь, когда сможешь.
- Спасибо, дорогой. "Когда смогу", наступит нескоро, если вообще когда-нибудь наступит.
- Да, понимаю. Ты предпочел бы обратиться к какомунибудь еврею из рода Левия: этих не совестно заставлять ждать - они свое всегда наверстают.
- Евреи здесь ни при чем, дружище.
- Вот чертовщина! Сразу видно, что искусство имеет свои границы. Как?! Я - драматический автор, я обязан придумывать трудные положения, а потом находить из них выход, запутывать ситуацию, а затем распутывать узел. Я претендую на создание комедии в духе Бомарше, трагедии под стать Корнелю, драмы не хуже Шекспира, а в жизни выходит так, что мы пыжимся понапрасну, подобно ворону, который мечтает стать орлом; и нужното всего каких-нибудь двадцать пять - тридцать тысяч франков, и мы, может быть, способны заработать эти деньги и руками, и головой, но в будущем. Сейчас же мы не знаем, какому богу молиться! Что делать?!
- Трудиться! - послышался из глубины мастерской чей-то ласковый голос, прозвучавший очень отчетливо.
Читатели, несомненно, уже догадались, какой добрый гений пришел на помощь пребывавшему в нерешительности художнику и смущенному литератору.
Это был Сальватор.
Двое друзей в одно время повернули головы: Жан Робер - с радостью, Петрус - с благодарностью. Оба протянули вновь прибывшему руки.
- Добрый вечер, господа! - отвечал тот. - Кажется, вы пытались ответить на важнейший вопрос: "Позволено ли человеку жить, ничего не делая?"
- Совершенно верно, - подтвердил Петрус. - И я отвечал величайшему труженику Жану Роберу, который в двадцать шесть лет сделал больше, чем многие члены Академии - в сорок: "Нет, тысячу раз нет, дорогой друг".
- Неужели наш поэт превозносил леность?
- Добейтесь признания в Погребке [Общество шансонье, основанное в 1729 году и собиравшееся в различных кафе, а первоначально обосновавшееся (в 1737 г ) в кабаре под названием "Погребок" на улице Бюси], дорогой мой: будете сочинять по одной песенке в месяц, в три месяца или даже в год, и никто вам слова не скажет.
- Да нет, он просто-напросто предлагал мне свой кошелек.
- Не соглашайтесь, Петрус; если бы вам надлежало принять подобную услугу от друга, я потребовал бы, чтобы предпочтение вы отдали мне.
- Я ни от кого не приму этой жертвы, дружище, - отозвался Петрус.
- Не сомневаюсь, - сказал Сальватор, - и, зная, что вы не согласитесь, я не стал предлагать вам деньги.