Если бы в это время кто-нибудь проходил мимо и заметил, как они нежно обнимаются в ночи, он унес бы в своем сердце частицу их любви, словно цветок из букета или ноту из концерта.
Да и что, в самом деле, могло быть восхитительнее, чем это слияние двух чистых душ, этих невинных сердец, ждущих от любви лишь таинственного очарования и поэтического вдохновения. В этом и заключалось все самое прекрасное, созданное поэтами или художниками, от влюбленной Евы в цветущем раю до гетевской Миньон, этой второй Евы, рожденной на окраине вселенной, но не в Эдеме на Араратской горе, а в садах Богемии.
Который был час? Они не могли этого сказать, несчастные дети! Быстрокрылые минуты пролетали незаметно, и ни тот, ни другая не выходили из восторженного состояния под шелест их крыльев.
Валь-де-Грас, Сен-Жак-дю-О-Па и Сент-Этьен-дю-Мон вызванивали четверть часа, полчаса, час за часом, но влюбленные не слышали их боя, и даже если бы поблизости грянул гром, они обратили бы на него внимания не больше, чем на падающие с неведомой целью звезды с неба.
Вдруг Людовик вздрогнул: Розочка кашлянула.
У молодого человека выступила на лбу испарина.
Людовик узнал этот кашель: доктор сражался с ним и победил его с таким трудом!
- Прости, прости меня, дорогая Розочка! - воскликнул он.
- Что я должна вам простить, дорогой друг? - спросила она.
- Ты озябла, девочка моя родная.
- Озябла? - удивилась Розочка; внимание Людовика льстило ее самолюбию.
Несчастная девочка не была избалована заботой, если не считать Сальватора.
- Да, Розочка, тебе холодно, вот ты и кашляешь. Уже поздно, пора прощаться, Розочка.
- Прощаться! - разочарованно протянула она, словно хотела сказать: "А я думала, что мы останемся здесь навсегда".
Людовик будто угадал ее мысли и проговорил:
- Нет, дорогая Розочка, нет, нельзя! Пора расходиться. Это приказывает тебе не друг, но доктор.
- Прощай, злой доктор! - грустно вымолвила она.
Ласково улыбнувшись, она прибавила:
- До свидания, милый друг!
С этими словами она склонилась к Людовику, так что коснулась локонами лица молодого человека.
- Ах, Розочка!.. Розочка! - с любовью в голосе прошептал он.
Он снова приподнялся на цыпочки, вытянул шею и дотянулся губами до гладкого белого лба девушки.
- Я люблю тебя, Розочка! - целуя ее, шепнул он.
- Я люблю тебя! - повторила девушка, подставив ему лоб.
Она скрылась в своей клетке поспешно, словно спугнутая пташка.
Людовик спрыгнул на землю. Но не успел он сделать и трех шагов - он отступал, пятясь, так как не хотел ни на мгновение упустить из виду окно Розочки, - как окно снова распахнулось.
- Людовик! - окликнула его Розочка.
Молодой человек одним махом снова взлетел на тумбу, не понимая, как это у него получилось.
- Розочка, тебе плохо? - испугался он.
- Нет, - возразила девушка и покачала головой? - просто я вспомнила...
- Что ты вспомнила?
- Свою прошлую жизнь, - призналась она.
- Боже мой! Ты бредишь! - испугался Людовик.
- Нет. Знаешь, в прекрасной стране, пригрезившейся мне недавно, я была маленькой девочкой, лежащей, как Виргиния, в гамаке, а моя кормилица, добрая негритянка по имени... погоди-ка! Ой, у нее было смешное имя!.. Ее звали... Даная!.. Добрая негритянка по имени Даная пела, качая мой гамак.
И Розочка затянула колыбельную, с усилием вспоминая первые слова:
Баю-бай, усни, дитя! Слушай мамочку свою!
Каши я тебе сварила: колыбельную спою.
Людовик бросил на Розочку изумленный взгляд.
- Подожди, подожди, - остановила она его, а сама продолжала:
В море парусник плывет и забрасывает сети.
Ждет детей не только рыба, лишь бы только спали дети.
- Розочка! Розочка! - закричал Людовик. - Ты меня пугаешь!
- Да подожди же, - снова остановила его Розочка.__А ребенок отвечает:
Мам, да не хочу я спать,
Мне б сейчас потанцевать
Боже! Что ты говоришь мне,
Ты упрямишься опять
Дочка! Дай покоя мне Что болтать! Ну, хватит, полно
Закрывай глаза и слушай, как шумят на воле волны