- Кто-то воспользовался доверием его святейшества и очернил меня в его глазах.
- Я тоже так думаю.
- Ваше сиятельство! Имею честь просить вас употребить все ваше влияние, а оно безгранично, и вернуть мне расположение его святейшества.
- Это невозможно, - сухо произнес пэр Франции.
- Нет ничего невозможного для человека ваших способностей, - возразил епископ.
- Что бы ни случилось, человек моих способностей, монсеньор, никогда не ссорится с Римским двором.
- Даже ради друга?
- Да.
- Даже ради спасения невинного?
- Невинность несет собственное спасение в самой себе, ваше преосвященство.
- Итак, вы полагаете, - проговорил епископ, поднявшись и смерив графа полным ненависти взглядом, - что ничего не можете для меня сделать?
- Я не полагаю, монсеньор, я утверждаю.
- Словом, вы наотрез отказываетесь выступить моим посредником?
- Решительно отказываюсь, ваше преосвященство.
- Вы объявляете мне войну?
- Я ее не объявляю, но и не избегаю, монсеньор. Я принимаю ее и выжидаю.
- До скорой встречи, ваше сиятельство! - бросил епископ, внезапно устремившись к выходу.
- Как вам будет угодно, ваше преосвященство, - улыбнулся граф.
- Ты сам этого захотел, - глухо пробормотал епископ, с угрозой взглянув на прощание.
Он вышел, полный желчи и ненависти, мысленно выстраивая тысячи планов мести.
Приехав к себе, епископ уже знал что делать. Он придумал, как отомстить врагу. Его преосвященство отправился в рабочий кабинет, взял в одном из ящиков стола бумагу и торопливо развернул.
Это было обещание графа Рапта, написанное за несколько часов до выборов. В нем он заверял, что, став министром, назначит монсеньора Колетти архиепископом.
На губах его преосвященства мелькнула дьявольская ухмылка, когда он прочел документ. Если бы его увидел в эту минуту Тете, он узнал бы в нем своего Мефистофеля. Монсеньор Колетти снова сложил письмо, сунул его в карман, сбежал по лестнице, прыгнул в карету и приказал кучеру ехать в военное министерство, где несколько минут спустя он спросил маршала де ЛамотГудана.
Лакей доложил, что маршал ждет его.
Маршалу де Ламот-Гудану было далеко до дипломатической тонкости своего зятя, еще дальше ему было до лицемерия монсеньора Колетти. Однако он обладал качеством, заменявшим ему лицемерие и коварство. Это была присущая ему откровенность.
Его сила заключалась в прямоте. Он знал епископа не иначе как исповедника и духовника своей жены. Но о его политико-религиозных интригах, тайных кознях, скандально известных поступках он понятия не имел - настолько он сам был великодушен и открыт для добра.
Итак, он принял епископа как священника, которому была доверена величайшая ценность - душевное спокойствие его жены. Маршал почтительно поклонился гостю и, подойдя к одному из кресел, жестом пригласил монсеньора сесть.
- Простите, господин маршал, - начал епископ, - что я отрываю вас от важных дел.
- Мне слишком редко выпадает возможность увидеться с вами, монсеньор, отвечал маршал, - а потому я принимаю вас с радостью. Какому счастливому случаю я обязан честью принимать вас у себя?
- Господин маршал! - произнес епископ. - Я честный человек.
- Не сомневаюсь в этом, ваше преосвященство.
- Я никогда не делал зла и не хотел бы причинять его никому на свете.
- В этом я убежден.
- Все мои поступки подтверждают безупречность моей жизни.
- Вы исповедник моей супруги, ваше преосвященство. Мне нечего к этому прибавить.
- Я имел честь просить вас о встрече именно потому, что я исповедую госпожу де Ламот-Гудан.
- Слушаю вас, монсеньор.
- Что бы вы сказали, господин маршал, если бы вдруг узнали, что исповедник вашей добродетельной супруги - негодяй без чести и совести, мошенник, замешанный в отвратительнейших беззакониях?
- Не понимаю вас, монсеньор.
- Что бы вы сказали, если бы ваш собеседник оказался последним из грешников, бесстыднейшим, опаснейшим из всех христиан?
- Я бы сказал ему, ваше преосвященство, что ему не место рядом с моей женой, а если бы он стал настаивать, я бы взял его за плечи и выставил вон.
- Господин маршал! Если тот, о ком я вам говорю, и не отпетый негодяй, то его в этом обвиняют. Именно у вас, человека, воплощающего собой честность и порядочность, я и прошу справедливости.
- Если я вас правильно понимаю, монсеньор, вас обвиняют в невесть каких грехах и вы обращаетесь ко мне в надежде, что я помогу исправить эту несправедливость. К несчастью, монсеньор, я ничем не могу помочь. Если бы вы были офицером - другое дело. Но вы лицо духовное, и вам следует обратиться в духовное ведомство.
- Вы меня не поняли, господин маршал.
- В таком случае изложите свою мысль яснее.
- Меня обвинили, оболгали перед его святейшеством, и сделал это член вашей семьи.
- Кто же?
- Ваш зять.
- Граф Рапт?