- Это больше чем прегрешения, господин маршал, - упавшим голосом продолжала г-жа де Ламот-Гудан, - это преступления, и я не хочу умирать, не признавшись в них вам. Я опорочила вашу честь, господин маршал.
- Довольно, Рина! - выкрикнул маршал. - Хватит, хватит! - прибавил он мягче. - Повторяю, что не хочу ничего слышать. Я вас прощаю, благословляю и призываю на вашу голову милосердие Божие.
Слезы благодарности снова брызнули из глаз княгини. Она повернула к маршалу голову, посмотрела на него с невыразимой нежностью и восхищением и попросила:
- Дайте руку!
Маршал протянул ей обе руки. Княгиня схватилась за одну из них, поднесла к губам, горячо поцеловала и воскликнула в страстном порыве:
- Господь призывает меня к себе... Я буду о вас молиться!
Уронив голову в подушки, она прикрыла глаза и без всякого перехода уснула навсегда, как угасает ясный день в сумерках.
- Рина, Рина! Любимая моя! - закричал маршал, находившийся во власти самых противоречивых чувств после описанной нами сцены. - Открой глаза, посмотри на меня! Да ответь же ты!
Я тебя простил, я прощаю тебя, бедняжечка! Слышишь меня?
Я все тебе прощаю!
Он привык к тому, что его жена почти всю свою жизнь молчала, и теперь, глядя в ее безмятежное лицо, не заметил ничего, что свидетельствовало бы о смерти. Он привлек к себе жену и поцеловал в лоб.
Но на него вдруг повеяло могильным холодом, а когда он поднес свои губы к губам и не ощутил ее дыхания, он наконец понял, что произошло с его несчастной супругой. Он осторожно опустил ее голову на подушку, воздел над нею руки и произнес:
- Что бы ты ни совершила, я прощаю тебя в эту критическую минуту, несчастное и слабое создание! Какой бы грех, какое бы преступление ты ни совершила, я призываю на твою голову благословение Божие.
В это мгновение послышался детский голосок:
- Мама, мама! Я хочу тебя видеть!
Это была Пчелка. Она с нетерпением ожидала в будуаре, когда закончится разговор княгини с мужем.
Две сестры торопливо вошли в спальню, так как Регина сопровождала Пчелку.
- Не входите, не надо, девочки! - рыдающим голосом выкрикнул маршал.
- Я хочу видеть маму, - захныкала Пчелка и побежала к кровати княгини.
Однако маршал преградил ей путь. Он обхватил ее за плечи и подвел к Регине.
- Ради Бога, уведите ее, дитя мое! - взмолился он.
- Как она? - спросила Регина.
- Ей лучше, она уснула, - солгал маршал, и голос его задрожал. Уведите Пчелку.
- Мама умерла! - простонала девочка.
Регина с Пчелкой на руках подскочила к кровати.
- Несчастные дети! - тяжело вздохнул г-н де Ламот-Гудан. - У вас нет больше матери!
Сестры в один голос зарыдали.
На их крики маркиза де Латурнель и камеристка в сопровождении аббата Букмона явились в спальню.
При виде лицемерного аббата Букмона маршал на время позабыл о собственной боли и вспомнил о жалобах княгини, после того как аббат вышел из ее спальни. Маршал подошел к священнику и, строго на него взглянув, с важностью проговорил:
- Это вы, сударь, заняли место монсеньера Колетти?
- Да, господин маршал, - подтвердил священник.
- Ну что же, сударь, ваш долг исполнен. Женщина, которую вы исповедовали, мертва.
- С позволения господина маршала, - сказал аббат, - я проведу ночь у тела несчастной княжны.
- Ни к чему, сударь. Я сделаю это сам.
- Обычно, господин маршал, - продолжал настаивать аббат, видя, что его прогоняют второй раз за день, - эта печальная обязанность выпадает на долю священника.
- Вполне возможно, что так оно и есть, господин аббат, - не допускавшим возражений тоном проговорил маршал. - Но, повторяю, ваше присутствие здесь отныне ни к чему. Честь имею кланяться!
Он повернулся к аббату Букмону спиной и пошел к двум сестрам, прощавшимся с матерью. Аббат был взбешен оказанным ему приемом. Он с вызовом нахлобучил шляпу, как Тартюф, с угрозами покидавший дом Оргона:
Отсюда скоро уберетесь сами,
Хоть мните вы хозяином себя!
и вышел, громко хлопнув на прощание дверью.
Такая выходка, несомненно, требовала наказания. Но маршал де Ламот-Гудан был в эту минуту слишком поглощен своим горем и не обратил внимания на наглое поведение аббата Букмона.
Стемнело. В спальне княгини царили полумрак и гробовая тишина.
Вошел лакей и доложил, что ужин готов. Однако маршал от еды отказался. Он отпустил всех, после того как ему принесли лампу, и, оставшись один, пристроился рядом с комодом, у которого, бывало, подолгу простаивала княгиня. Вынув из кармана связку писем, маршал трясущейся рукой потянул за ленточку, развязал их и сквозь слезы стал с трудом читать одно за другим.
Первое письмо было от него, написанное на биваке накануне сражения; второе было из лагеря на другой день после победы.
Все письма были написаны во время военных действий, во всех звучала одна и та же мысль: "Когда мы вернемся во Францию?"
Иными словами, все письма мужа свидетельствовали об его отсутствии и указывали на то, что жена одинока и всеми покинута.
Вот через какую дверь вошло несчастье в жизнь княгини:
через его отсутствие и ее одиночество.
Он помедлил, заметив чужой почерк, словно, прежде чем идти дальше, он должен был осознать уже пройденный путь. На этом пути он представил себе свою жену - слабое существо, блуждающее без поддержки, без помощи, во власти первого попавшегося голодного волка.