- Вы хотите исправить свои ошибки, да или нет?
- Скажите, как я должен это сделать?
- Женитесь на мне.
- Одну ошибку другой не исправить, дорогая.
- Вы недостойный человек!
- Недостойный вашей руки, разумеется.
- Вы отказываетесь?
- Решительно. Если это награда, я нахожу ее слишком незначительной, если наказание - то чересчур суровым.
В эту минуту лицо старого дворянина перекосилось от боли, и маркиза де Латурнель непроизвольно вздрогнула.
- Что с вами, генерал? - вскричала она.
- Предвкушаю преисподнюю, маркиза, - невесело усмехнулся граф Эрбель.
- Вам очень плохо?
- Ужасно, маркиза.
- Позвать кого-нибудь?
- Ни к чему.
- Могу ли я быть вам чем-нибудь полезной?
- Разумеется.
- Что я должна сделать?
- Уйти, маркиза.
Эти слова были произнесены настолько недвусмысленно, что маркиза де Латурнель побледнела, торопливо поднялась и метнула на старого генерала взгляд, полный яда, характерного для святош.
- Будь по-вашему! - прошипела она. - Черт бы побрал вашу душу!
- Ах, маркиза, - сказал старый дворянин с печальным вздохом, - я вижу, что даже в вечной жизни не расстанусь с вами.
Петрус вошел в спальню в то мгновение, когда маркиза приотворила дверь.
Не обращая внимания на г-жу де Латурнель, он бросился к дядюшке, когда увидел искаженное болью лицо графа. Петрус обхватил генерала руками и воскликнул:
- Дядюшка! Дорогой мой!
Тот с грустью посмотрел на Петруса и спросил:
- Ушла?
В это время маркиза закрывала дверь.
- Да, дядя, - ответил Петрус.
- Несчастная! - вздохнул генерал. - Она меня доконала!
- Очнитесь, дядюшка! - вскричал молодой человек; бледность, залившая дядины щеки, не на шутку его напугала. - Я привел с собой доктора Людовика. Позвольте я приглашу его войти.
- Хорошо, мальчик мой, - отвечал граф, - хотя доктор уже не нужен... Слишком поздно.
- Дядя! Дядя! - вскричал молодой человек. - Не говорите так!
- Мужайся, мальчик мой! Раз уж я прожил жизнь как благородный человек, не заставляй меня умереть как буржуа, который умиляется собственной смерти. Ступай за своим другом!
Вошел Людовик.
Спустя пять минут Петрус прочел в глазах Людовика смертный приговор графу Эрбелю.
Генерал поблагодарил молодого доктора, потом порывисто схватил руку племянника.
- Мальчик мой, - проникновенно сказал он. - Маркиза де Латурнель меня просила в преддверии близкой кончины исповедаться ей в грехах. Я совершил, насколько мне известно, только одну ошибку, правда непоправимую: пренебрегал знакомством с благороднейшим человеком, какого я только встречал за всю свою жизнь. Я имею в виду твоего разбойника-отца. Скажи этому старому якобинцу, что перед смертью я жалею только об одном: что не могу пожать ему руку.
Молодые люди отвернулись, желая скрыть от старого дворянина слезы.
- Ты что же, Петрус, не мужчина? - продолжал граф Эрбель, заметив это движение и поняв его смысл. - Разве угасающая лампа - настолько необычное зрелище, что в последнюю минуту ты прячешь от меня свое честное лицо? Подойди ко мне, мальчик мой, да и вы тоже, доктор, раз вы его друг.
Я много и долго жил и безуспешно пытался найти смысл жизни.
Не ищите его, дети мои, иначе, как и я, придете к печальному выводу: за исключением одного-двух добрых чувств, как то, которое внушаете мне ты и твой отец, Петрус, самая приятная минута жизни - это когда с ней расстаешься.
- Дядя! Дядя! - разрыдался Петрус. - Умоляю вас, не отнимайте у меня надежду еще не один день пофилософствовать о жизни и смерти.
- Мальчик! - проговорил граф Эрбель, глядя на племянника с сожалением, насмешливостью, смирением. - Ну-ка посмотри на меня!
Приподнявшись, словно его окликнул старший по званию, он, как старый могиканин из "Прерии", отозвался:
- Здесь!
Так умер потомок Куртенеев, генерал граф Эрбель!
XXXIII
Все хорошо, что хорошо кончается