- Сир! - обратился он. - Могу ли я передать в газеты сообщение, что вы, ваше величество, удовлетворены смотром?
- Не возражаю, - отвечал король. - Однако я бы хотел знать, в каких выражениях будет сказано о моем удовлетворении.
Дворецкий объявил, что кушать подано, и его величество подал руку герцогине Орлеанской, герцог Орлеанский повел к столу герцогиню Ангулемскую, а герцог Шартрский предложил руку герцогине Беррийской. Все перешли в столовую.
Тем временем национальные гвардейцы расходились по своим квартирам, но перед тем они долго обсуждали ответ Карла X Бартелеми Лелонгу: "Я прибыл сюда для того, чтобы меня восхваляли, а не поучали".
Высказывание сочли чересчур аристократичным, учитывая место, где оно было произнесено: Карл X сказал это на той самой площади, где тридцать семь лет назад возвышался алтарь отечества, и с него Людовик XVI принес клятву Французской революции. (По правде говоря, Карл X, в то время граф д'Артуа, не слышал этой клятвы, ведь с 1789 года он находился в эмиграции.) И вот едва король удалился с Марсова поля, сдерживаемые дотоле крики вспыхнули с новой силой, вся огромная арена, казалось, содрогнулась, грянула "ура!", и в крике этом слышались гнев и проклятия.
Однако это было не все: каждый легион, возвращаясь в свой округ, уносил с собой возбуждение, которое почерпнул в общении с представителями всего Парижа, и гвардейцы распространяли это возбуждение на всем протяжении пути. Если бы их крики не нашли отклика в парижанах, они скоро угасли бы, как забытый костер. Однако похоже было на то, что, напротив, крики солдат явились искрами, сыпавшимися на готовый вспыхнуть хворост.
Крики прокатились в толпе, делаясь все громче; стоявшие на порогах своих домов парижане потрясали шапками, женщины махали из окон платками и подвывали мужьям, но теперь отовсюду доносилось не: "Да здравствует король! Да здравствует Хартия! Да здравствует свобода печати!", а "Да здравствует национальная гвардия! Долой иезуитов! Долой министров!" Воодушевление переросло в протест, а протест уже грозил мятежом.
Те легионы, что возвращались по улице Риволи и через Вандомскую площадь, должны были пройти мимо министерства финансов и министерства юстиции. Вот уж там крики обратились в вопли! Несмотря на приказы командиров следовать дальше, легионы остановились, гвардейцы забарабанили прикладами о мостовую и взвыли: "Долой Виллеля! Долой Пейроне!" - да так, что в домах зазвенели стекла!
Видя, что их приказ продолжать следование не исполняется, несколько офицеров с возмущением удалились; однако другие офицеры остались, но не для того, чтобы утихомирить солдат, поддавшихся общему возбуждению: командиры кричали вместе с подчиненными, а некоторые из них даже громче остальных.
То была серьезная демонстрация: бунтовала не толпа, не сброд из предместий, не шайка мастеровых - восстала конституционная армия, политическая сила; теперь буржуазия, объединившись со всем французским народом, выражала протест устами двадцати тысяч вооруженных солдат.
Министры в это время обедали у австрийского посла, г-на Апони. Предупрежденные полицией, они поднялись из-за стола, приказали подавать свои экипажи и отправились держать совет в министерство внутренних дел. Оттуда они в полном составе прибыли в Тюильри.
Из окон своего кабинета король мог при желании видеть происходящее и оценить серьезность положения, но и его величество обедал - в салоне у Дианы, куда до августейших сотрапезников не доходило ни звука.
Король Луи-Филипп, тоже, кажется, завтракал, когда в 1848 году ему объявили, что караульные помещения на площади Людовика XV захвачены...
Министры ожидали в зале заседаний Совета приказаний короля, которого лакей пошел предупредить об их прибытии во дворец.
Карл X кивнул, однако остался сидеть за столом.
Обеспокоенная герцогиня Ангулемская спрашивала взглядом дофина и отца: дофин был занят зубочисткой и ничего не видел и не слышал; Карл X ответил улыбкой, которая означала:
не стоит беспокоиться.
И обед продолжался.
К восьми часам все вышли из столовой и разошлись по своим апартаментам.
Король, настоящий рыцарь, проводил герцогиню Орлеанскую до ее кресла, а затем направился в зал заседаний.
По дороге ему встретилась герцогиня Ангулемская.
- Что случилось, сир? - спросила она.
- Ничего, как мне кажется, - отозвался Карл X.
- Говорят, министры ожидают короля в зале Совета.
- Во время обеда мне уже докладывали, что они во дворце.
- В Париже беспорядки?
- Не думаю.
- Да простит король мое беспокойство!.. Могу ли я полюбопытствовать, как обстоят дела?
- Пришлите ко мне дофина.
- Пусть король извинит, что я настаиваю, я бы предпочла пойти сама...
- Хорошо, приходите через несколько минут.
- Король слишком добр ко мне!
Герцогиня поклонилась, потом подошла к г-ну де Дама и отвела его к окну.
Герцог Шартрский и герцогиня Беррийская беседовали с беззаботностью, свойственной молодости: герцогу Шартрскому было шестнадцать лет, герцогине Беррийской исполнилось двадцать пять. Герцог Бордоский, пятилетний малыш, играл в ногах у матери.
Герцог Орлеанский стоял опершись на камин и казался беззаботным, хотя на самом деле прислушивался к малейшему шуму. Порой он проводил платком по лицу - только этим он и выдавал снедавшее его беспокойство.
Тем временем король Карл X вошел в зал заседаний Совета.
Министры ожидали его стоя и находились в большом возбуждении, что проявлялось у каждого из них в зависимости от темперамента: г-н де Виллель был желтого цвета, словно в жилах его вместо крови текла желчь; г-н де Пейроне раскраснелся так, будто его вот-вот хватит апоплексический удар; г-н де Корбьер был пепельного цвета.
- Сир!.. - начал г-н де Виллель.
- Сударь, - перебил его король, давая понять министру, что тот нарушил этикет, посмев заговорить первым, - вы не дали мне времени расспросить вас о вашем здоровье, а также о здоровье госпожи де Виллель.
- Вы правы, сир. А все потому, что для меня интересы вашего величества гораздо важнее здоровья вашего покорного слуги.
- Так вы пришли поговорить о моих интересах, господин де Виллель?
- Разумеется, государь.
- Я вас слушаю.
- Вашему величеству известно, что происходит? - спросил председатель Совета.
- Так, значит, ч го-то происходит? - отозвался король.
- Недавно вы, ваше величество, приглашали нас послушать радостные крики парижской толпы!
- Верно!
- Не угодно ли королю послушать теперь угрозы?
- Куда я должен для этого отправиться?