— А у вас здесь что?
— У меня лежит убитая девушка.
— Знаю. Я не о том. Эти крики… Плакальщицы ваши, что ли?
— У нас нет плакальщиц. Неужели отец верит в такие вещи?
— А что там? Еврейский кагал?
— Не понимаю.
— Кто там у тебя?
— Спросите, кого там нет. Ноев ковчег.
— Хорошо сказано. Но кто все-таки?
— Хуже всего, что там женщины и дети. Что с ними сделаешь?
— Обязательно нужно так кричать?
— Это не дети кричат и не женщины. Там те самые… сильно верующие, они криком отгоняют дурные мысли.
— Нашли время изгонять бесов!
— Да.
— Что да? Из-за этих глупцов пострадают невинные.
— А они, по-вашему, виноваты?
— Не лови меня на слове. Я старше тебя. Заслужил какое-никакое уважение. Хотя бы из-за возраста.
— Я вас уважаю. Да на сколько там отец старше, на два года?
— На сколько бы ни было! Но об этом надо помнить.
— Я помню, помню. Когда-то это, может, и имело значение. Но сейчас?
— Именно сейчас!
— Ээээ! Отец всегда выглядел моложе меня, и сейчас тоже. И здоровее был, чем мы все. Еврейские дети слабенькие, умирали. У евреев детей нет, у них сразу жиденыши.
— Ну, ты философ!
— Отец помнит, сколько нас было в доме?
— Не сосчитать!
— Да. А осталось двое. Я да сестра. Но и она после того, как вышла замуж, умерла, да благословенна ее память.
— Память… благословенна… так по-вашему говорят. Разве она перед смертью не выкрестилась?
Старый Таг молчал.
— Да. Да. Прости. Ох, и хороша собою была. Упокой, Господи, ее душу. На свадьбу приглашала. Я помню. А я ей: да ты что, Мария, окстись! Ксендз на еврейской свадьбе! Я молодой еще был. Только-только принял сан.
— Нет. Вы тогда еще не были ксендзом. Потом только…
— Возможно… У меня уже все путается.
— Да что ж вы стоите, отец. Может, присядете?
— Нет у меня времени рассиживаться. Я приехал тебя забрать. Понятно? Вместе с невесткой и внучкой.
— А что случилось? Что за опасность?
— Иди скажи им, чтоб оделись, и пусть захватят самое необходимое, понял? Я приехал на дрожках. В городе страшная заваруха.
— Что значит заваруха?
— Это значит, жидов будут бить.
— Кто будет бить? За что?
— Знаешь, где русинский магазин «Народна торховля»? Там расположился русский комендант. Может, даже генерал, не знаю. У входа два солдата, штыки кверху. Меня-то не вызывали, а вот приходского ксендза и греко-католического священника вызвали, и еще старосту, и бургомистра Тральку, а городского раввина тоже не вызывали. Что это значит? Теперь понимаешь?
— Куда отец хочет нас забрать?
— К себе.
— Что, правда уже так плохо?
— Я ведь сказал: в городе заваруха.
— Я сразу так подумал. Уж если сам ксендз ко мне пожаловал, значит, что-то стряслось.
— Я пойду. Дрожки оставил около Аксельродовой мельницы. Чтобы не мозолить глаза. Русины тоже только того и ждут.
— А те?
— Какие еще те?
— Дети. Малые дети. Невинные младенцы.
— Детям ничего не сделают.