За время, прошедшее после XIV съезда ВКП(б), партийный аппарат еще раз наглядно продемонстрировал, кто в партии хозяин. Ленинградская парторганизация, осмелившаяся на XIV партийном съезде заявить о своем особом мнении по отчету Центрального Комитета, была подвергнута настоящему разгрому. Протестующие против аппаратного режима члены ВКП(б) приступили к стихийной самоорганизации, устраивая нелегальные собрания и перепечатывая и рассылая документы о внутрипартийном положении. Одно из таких нелегальных собраний устроил в
лесу, близ Москвы, работник Исполкома Коминтерна гр. Беленький. С докладом перед собравшимися выступил кандидат в члены ЦК ВКП (б) М. М. Лашевич. По его словам, "внутрипартийная демократия выражается ныне в казенном инструктировании и таком же информировании партячеек. Процветает назначенство в скрытой и открытой формах сверху донизу, подбор "верных" людей -- верных интересам только данной руководящей группы, -- грозящий подменить мнение партии только мнением "проверенных" лиц. Система "подмачивания" заслуженных партийных работников, но не угодных руководящему большинству, опорочивание, ссылки, смещения, запугивания, -- все это стало будничными явлениями в нашей партии. Отсюда -- прислужничество, чинопочитание, дутые "вожди", беззастенчивая ложь. "Молчать", а если хочешь говорить, то только по шпаргалке", -- вот лозунг, который красной нитью проходит через жизнь партии!".
Созданная по факту данного нелегального собрания следственная комиссия ЦКК усмотрела в действиях Беленького, Лашевича и других оппозиционеров проявление фракционности, нити которой, по ее мнению, идут в Исполком Коминтерна к Г. Е. Зиновьеву. Последнего июльский (1926 г.) Пленум ЦК и ЦКК вывел из состава Политбюро ЦК ВКП (б), предупредив одновременно "всех оппозиционеров, независимо от их положения в партии, что продолжение ими работы по созданию фракции, противопоставленной партии, вынудит ЦК и ЦКК ради защиты единства партии сделать и по отношению к ним соответствующие организационные выводы". По мнению представителей партийного аппарата демократии в ВКП (б) было более чем достаточно. "Политбюро ЦК,-- говорил в этой связи на июльском Объединенном Пленуме А. А. Андреев, -- превратилось в дискуссионный клуб. Такое положение нетерпимо. Руководящее большинство чересчур либеральничало, ибо оно чересчур разводило демократию и передемократило, забыв о том, как Ильич руководил Политбюро ЦК, когда он давал две минуты для выступления и смотрел на часы, чтобы лишнего не наговорили. А тут полчаса, час, речи стенографируются и т. п. и т. д. Такая обстановка может привести дальше к разложению...".
То, что А. А. Андреев выдавал за "нетерпимую" обстановку, в действительности представляло собою определенный механизм согласования спорных политических вопросов и проверки исполнения принятых высшими
партийными органами (Политбюро, Оргбюро, Пленум ЦК, конференция, съезд) решений. При отсутствии единства взглядов по принципиальным вопросам внутренней и внешней политики такой механизм согласования неизбежно должен был приобретать черты фракционного раскола, идущего сверху вниз -- от высших партийных органов до местных партийных организаций, что для деятельности политических партий представляет собою нормальное явление, -- вспомнить хотя бы существование в российской социал-демократии фракций "большевиков" и "меньшевиков". Однако при свободе фракционной организации роль партийного аппарата заключается в проведении в жизнь решений большинства партии, с полным уважением мнения меньшинства и с сохранением за ним права апеллировать к партийной массе. Рано или поздно, жизнь снимает спорные вопросы, порождая новую политическую действительность, при которой ранее спорившие стороны могут поменяться местами: "меньшинство" способно превратиться в "большинство" и, наоборот. Партийный аппарат ВКП (б) вырос в 20-е годы в такую политическую силу, которая в существовании элементов фракционного раскола уже усматривала покушение на ее жизненно-важные политические интересы, заключавшиеся в сохранении и упрочении подобранной его (аппарата) руководителями "связки" должностных лиц -- своего рода особой "политической мафии", желавшей властвовать бессменно и бесконтрольно.
Поскольку партийному аппарату кроме политики упрочения собственной власти надо проводить и реальную политику, учитывающую особенности внутри- и внешнеполитического положения СССР, постольку для него имеет особое значение наличие в его руках всей полноты политической инициативы, которая бы включала в себя и идейно-теоретическую проработку нового актуального политического вопроса, и его агитационно-пропагандистское сопровождение, и определенное перемещение кадров, и всякого рода аппаратные реорганизации. Для партийного аппарата недостаточно было того, чтобы тот или иной новый вопрос политики партии появился в поле зрения, -- надо было, чтобы он "созрел", какими бы потерями во времени и в темпах необходимых преобразований это не обернулось. Аппаратные принципы формирования политики партии, в отличие от "консенсусных", не терпят ни суеты живого обмена мнений, ни стремительных оперативных действий по заранее согласованному и сос
тавленному плану, может быть кроме случаев, когда от этого напрямую зависит сохранение и удержание власти. Тогда аппарат выбирает самый прямой путь к решению искомой задачи, "навалом" набрасываясь на самое узкое, по его мнению место, мало заботясь при этом обо всей совокупности последствий собственных действий. К такому выводу можно прийти, анализируя, например, действия сталинского аппарата по выводу экономики страны из кризиса 1923 г., когда проблема сбыта продукции государственных трестов была одним махом решена волевым давлением на механизм ценообразования (по приказу ЦК все тресты на 30 % понизили оптовые цены, хотя явно не во всех случаях эти цены расходились с ценами производства). Дорого обошлись стране аппаратные импровизации в процессе осуществления денежной реформы, в деле реформы единого сельскохозяйственного налога и т. д.
Наивно было бы полагать, что верхушка партаппарата не осознавала опасности нарастания диспропорций между промышленностью и сельским хозяйством, усугубляемых чрезмерной для реальной емкости рынка "раздвижкой" рамок нэпа в деревне. Кризис хлебозаготовок 1925 г. был достаточно серьезным предупреждением о неустойчивости чисто рыночной формы экономических отношений между городом и деревней. Произведенная ЦСУ проверка хлебофуражного баланса СССР в 1925/ 26 хозяйственном году показала, что валовый сбор зерна оказался не ниже, а аж на 300 млн. пудов выше ожидавшегося! Т. е. он составил не 3 млрд. 950 млн. пуд., а 4 млрд. 300 млн. пуд. Свыше 400 млн. пуд. хлеба, способного быть вывезенным на продажу, причем без всякого ущерба для личного потребления, осталось в крестьянских амбарах. В то же время денежные накопления деревни возросли до 300 млн. руб. Кто мог гарантировать, что в следующем году, если он вновь будет урожайным, крестьяне, имея на руках, определенные накопления, обнаружат стремление к продаже хлеба государству? Таких гарантий никто дать не мог, тем более что государственная промышленность увеличила в течение 1926 г. свое отставание от покупательной способности населения почти на 600 млн. руб. Т. е. "товарный голод" на промышленные изделия продолжал увеличиваться, в то время как государство продолжало требовать от промышленности дальнейшего снижения оптовых цен, которое никоим образом уже не отвечало характеру
рыночной конъюнктуры. Снижение оптовых цен не доходило до крестьянства, так как розничные цены росли и, таким образом, обогащали частную торговлю, чистый доход которой в 1926 г. составил 400 млн. руб. Не трудно в этой связи догадаться, что процесс накопления в стране пошел в обход действительных нужд и потребностей госпромышленности и государственного бюджета.
Почему же верхушка партаппарата не меняла своего курса экономической политики? Часть ответа на этот вопрос дают соображения об инициативе его постановки объединенной оппозицией Зиновьева, Каменева и Троцкого. Другая часть ответа содержится в очевидной инерционности механизма пропаганды и агитации: едва идеи целесообразности внесения нэпа в деревню дошли до партийных низов, как от них уже требовалось отречься, что никак не прибавляло верхушке партаппарата авторитета. Третью часть ответа можно отнести к разряду тех "случайностей", которые могли возникнуть в результате публичного признания Сталиным ошибочности курса "лицом к деревне". Его авторитет еще не вырос до такого уровня, когда признание партийным вождем своей ошибки возводится в заслугу, освобождающую его от какой-либо ответственности и делающую ее (ошибку) как бы несуществующей.
После XIV съезда ВКП (б) верхушка партаппарата пытается найти среднюю равнодействующую между продолжением (на словах) курса на "раздвижку" нэпа и отказом от него (на деле), прочерчивая в своей социально-экономической политике причудливые зигзаги. На словах провозглашается нерушимый союз рабочего класса и крестьянства, а на деле отменяется избирательная инструкция по выборам в советы, принятая всего год назад с целью расширения гражданских прав для зажиточных крестьян. Обещание кредитов сельскохозяйственной кооперации сменяется их сокращением, а взятый в конце 1924 г. курс на превращение необоснованных административно-правовых ограничений по отношению к частному капиталу оборачивается угрозами принудительного снижения цен и отказом от кредитования. Пересматривается решение XIV съезда партии о развитии промышленности "в строгом соответствии как с емкостью рынка, так и с финансовыми возможностями государства". Угасшая было вера руководства ВСНХ в силу печатного станка (т. е. в денежную эмиссию) после смерти Ф. Э. Дзержинского и прихода на его пост (председателя ВСНХ) В. В. Куй
бышева вспыхнула с новой силой, что выразилось в увеличении суммы капитальных вложений на 1926/27 хозяйственный год сверх их реального фондообеспечения.
Не афишируя своего "полевения", верхушка партаппарата в то же самое время ведет пропагандистское наступление на реальные "левые" силы Коммунистической партии, консолидирующиеся вокруг Зиновьева и Троцкого, с целью опорочить их и, набрав достаточного политического "криминала" в их действиях и словах, отсечь от руководящих партийных органов, а следовательно -- от "аппаратной" связи с рядовой партийной массой (ибо никакой другой связи между "верхами" и "низами" партии уже не существовало). Важным этапом подготовки "отсечения левых" и собственной своей эволюции в сторону ограничения нэпа и отречения от его принципов стала для верхушки партаппарата состоявшаяся в октябре -- ноябре 1926 г. 15-я конференция ВКП (б). Последняя не только осудила троцкистско-зиновьевскую оппозицию, определив ее в соответствии с установками доклада И. В. Сталина в качестве "социал-демократического уклона в нашей партии", но и утвердила в своей главной резолюции "О хозяйственном положении страны и задачах партии" несколько принципиальных поправок, внесенных в ее первоначальный проект все тем же Сталиным. Дело в том, что в написанный А. И. Рыковым проект резолюции по вопросам экономической политики И. В. Сталин собственноручно внес такие фразы, как "трудные условия мирового капиталистического окружения", "более высокий темп развития, чем в условиях капиталистического государства", "решительная борьба за ограничение эксплоататорских стремлений кулачества", "форсировать постановку в нашей стране орудий производства" и т. д. Эти и другие фразы ввели в указанную резолюцию дух конфронтацион-ности и, поскольку Сталин решительно вычеркивал из ее проекта указания на наличие серьезных недостатков в управлении экономикой, то и -- изрядного хвастовства.
Конференция утвердила решение состоявшегося накануне ее созыва Объединенного Пленума ЦК и ЦКК об освобождении Л. Д. Троцкого от обязанностей члена Политбюро, а Л. Б. Каменева -- от обязанностей кандидата в члены Политбюро. Большего Сталину добиться не удалось. В свою очередь и оппозиция не сумела добиться того, чтобы вместо конференции, являвшейся по Уставу всего лишь расширенным Пленумом Центрального Комитета, созвать партийный съезд. В обращении к своим сто
ронникам, распространявшемся по каналам секретной партийной информации, оппозиция следующим образом характеризовала внутрипартийное положение: "ЦК захватывает роль высшего органа партии и, тем самым, освобождается от контроля партии в лице съезда. Партийные чиновники освобождаются от всякой ответственности перед партийными массами, и тем самым попадают в полное подчинение верхушки господствующей фракции. ЦК перестает быть органом партии, напротив, партию он превращает в орудие проведения своей политики, которую он определяет самостоятельно и независимо от нее. Эта система проводится сверху донизу..." Обращение заканчивалось словами: "Если успешно начавшаяся ликвидация партии будет доведена до конца, то теперешний ЦК во главе со Сталиным превратится в своеобразный тип Бонапартистского правительства".
Анализируя зигзаги политической линии сталинского ЦК, лидеры оппозиции были всерьез обеспокоены тем, что, став полновластным диктатором, Сталин резко поправеет и поведет страну к реставрации капитализма. Поэтому кроме демократизации партийного режима они ставили перед собой задачу подталкивать партийно-государственное руководство страны к более высоким темпам развития государственной промышленности ценою жесткой централизации амортизационного фонда и сокращения размеров негосударственного накопления.
Итоги 1926/27 хозяйственного года дали в руки оппозиции серьезные аргументы в пользу целесообразности более высокого налогообложения зажиточных слоев крестьянства, которые вновь, несмотря на хороший урожай, воздерживались от продажи хлеба на рынке. Товарного хлеба было даже меньше, чем в предыдущем году, хотя хозяйственные органы и кооперация, казалось, до предела централизовали свои усилия по экономическому стимулированию продажи хлеба государству, в том числе: планы завоза промышленной продукции в районы с наибольшей урожайностью зерновых, единые заготовительные цены, финансовый нажим на местные центры кооперации. Натуральные запасы хлеба превысили довоенный уровень, приблизившись к одному миллиарду пудов (160 млн. тонн). Тем временем государственная промышленность просто задыхалась от сверхнапряженности устаревшего и изношенного оборудования. Себестоимость продукции увеличивалась, ее качество падало, а способные быть пущенными для обмена на импортное оборудование запасы
хлеба лежали без экономического их употребления. Ситуация с хлебозаготовками осложнилась накануне следующего, 1927/28 хозяйственного года, однако партийно-государственное руководство страны не торопилось приступать к реализации высказывавшегося оппозицией предложения изъять не менее 150 млн. пудов хлеба в порядке дополнительного налога на наиболее зажиточные слои крестьянства, составлявшие, по их подсчетам, всего 10 % единоличных крестьянских хозяйств (остальных эта мера бы не коснулась).
В летние месяцы 1927 г. и без того сильное напряжение на потребительском рынке, вызванное ростом инфляции, сменяется катастрофическим для его (рынка) функционирования сверхажиотажным спросом, на который повлияли слухи о неизбежности военного столкновения СССР с окружающими его капиталистическими странами. Осложнение дипломатических отношений с Великобританией (в связи с антибританской кампанией Коминтерна в Китае и попытками превратить забастовку английских шахтеров из экономической в политическую) дало повод к нагнетанию в советской прессе милитаристской истерии. Оппозиция и сталинское большинство Центрального Комитета обменялись взаимными намеками на пораженческие настроения, которые (намеки) неожиданно для Сталина обернулись появлением заявлений старых большевиков в пользу примирения правящего большинства и оппозиционного меньшинства ЦК в связи с ростом военной опасности. В одном из них было сказано: "Заставить оппозицию подчиниться решениям партии нельзя иначе, как путем свободного коллективного, но отнюдь не фракционного обсуждения, и не путем репрессий, отсечений, отколов...".
Преследуя свою главную цель -- проведение "левой" политики ограничения нэпа без участия в нем лидеров "левой" оппозиции -- верхушка партаппарата пока вынуждена была маневрировать. Июльско-августовский (1927 г.) Пленум ЦК и ЦКК ограничился объявлением Зиновьеву и Троцкому "строгого выговора с предупреждением" за их "дезорганизаторские выступления" о "термидорианском" перерождении ЦК, о "национально-консервативном курсе" внешней политики и о "кулацко-устряловской линии партии". При подготовке документов к предстоящему XV съезду ВКП(б) сталинский аппарат ЦК, прибегая ко все большим заимствованиям идей "левой" оппозиции, продолжает еще дистанцироваться от них путем чрезмер
ного их преувеличения. Однако наибольшая гиперболизация разногласий с "левой" оппозицией достигается сталинским большинством ЦК в вопросе подрыва единства партии "фракционной" деятельностью оппозиционеров. Именно это обвинение в конце концов срабатывает на октябрьском (1927 г.) Пленуме ЦК и ЦКК, принявшем решение исключить Г. Е. Зиновьева и Л. Д. Троцкого из состава ЦК. Маневры сталинского аппарата между "левой" практикой и "правой" фразой продолжаются на XV съезде ВКП (б) в декабре 1927 г., где был утвержден достаточно умеренный пятилетний план развития народного хозяйства СССР, вскоре после съезда скорректированный в сторону резкого повышения всех его показателей.
Вот так, постепенно, "альтернатива Троцкого" превращается в "альтернативу Сталина", однако без предполагавшегося Л. Д. Троцким демократического обновления партийного режима и без той административной "чрезвычайщины", которая, вместо сужения рамок нэпа в деревне ради неотложных мер по технической реконструкции промышленности, обернулась для страны тотальной коллективизацией сельского хозяйства и расточительнейшей сверхиндустриализацией. Исключенные из партии на XV съезде ВКП (б) "левые" оппозиционеры вскоре "идейно разоружаются" и практически все, кроме Троцкого, возвращаются в нее, чтобы участвовать в строительстве сталинского социализма.
ЛИТЕРАТУРА
Валентинов В. (Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Станфорд, 1971.
Далин Д. После войн и революций. Берлин, 1922.
Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. Проблемы регулирования рыночных отношений. М., 1986.
Загорский С. О. К социализму или к капитализму? Прага, 1927.
Зимин А. У истоков сталинизма. 1918--1923. Париж, 1984.
Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. М., 1972.
К а р р Э. История Советской России. М., 1989.
Коэн С. Переосмысливая советский опыт (Политика и история с 1917 года) Chalidze Publication, 1986.
Коэн С. Бухарин. Политическая биография. М., 1988.
Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории. М., 1974.
Преображенский А. П. Новая экономическая политика. Опыт
теоретического анализа. М., 1926. Сарабьянов В. Основные проблемы нэпа. План, регулирование,
стихия. М. --Л., 1926.
Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. Юровский Л. Н. Денежная политика Советской власти (1917-
1927). М., 1928. Саrr Е. Н., D a v i e s R. W. Foundation of a Planned Economy, 1926
29. Macmillan, 1969.
N о v e A. An Economic History of the U.S.S.R. London, 1990. Daniels R. V. The Conscience of the Revolution. Cambridge, 1960. Deutscher I. The Prophet Unarmed, Trotsky 1921 -- 1929. Oxford,
1970. Erlich A. The Soviet Industrialization Debate 1924--1928. Cambridge,
1960. Lewin M. Russian Peasants and Soviet Power. London, 1968.
ГЛАВА 6
ПОЛИТИКА БОЛЬШОГО СКАЧКА (1928--1941)
"Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять".
И. Сталин
"Технически может и нельзя, а по-большевистски мы сделаем".
С. Киров
Почему 1928 г. стал рубежным. -- Размышления о "похоронщике" революции. -- Кому нужны были чрезвычайные меры. -- "Правый уклон": мифы и реальность. -- "Наступление социализма по всему фронту". -- Новое издание крепостного права. -- Цена промышленного рывка. -- Главный итог "большого скачка".