Советские люди впервые узнали о давней встрече Сталина с партийным активом Новосибирской, Барнаульской, Бийской, Рубцовской и Омской окружных организаций.
Оказывается, он приезжал к ним, чтобы "помочь" выполнить план сдачи зерна государству. На деле это был жесткий, даже жестокий разговор, точнее -- монолог. Упреки и угрозы сыпались как из рога изобилия. Брань объяснялась просто: при хорошем урожае продажа зерна отставала от плана. Это было оценено, как сознательный саботаж со стороны кулаков, надеявшихся на значительное повышение цен. От местной власти потребовали принять против кулаков "чрезвычайные меры", конфисковать у них хлеб. Судей и прокуроров, не готовых к таким действиям, генсек назвал господами, коих надо "вычистить" и заменить, ибо их связь с кулаками очевидна. В поисках опоры для такой политики предлагалось 25 % конфискованного хлеба продать по низкой цене (или отдать в кредит) малоимущим.
Не менее важным был и другой тезис: "Пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок". Отсюда следовал командный приказ "развернуть вовсю, не жалея сил и средств, строительство колхозов и совхозов". Предлагалось уже в течение 3--4 лет оттеснить кулака так, чтобы колхозы и совхозы могли самостоятельно обеспечить государство хотя бы третьей частью потребного хлеба. Вслед за частичной коллективизацией ставилась задача "покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами (и совхозами)".
Речи Сталина б Сибири кардинально отличались от его доклада на XV съезде ВКП(б), состоявшегося месяцем раньше. Там нет и намеков на возможный отход от принципов нэпа; ничего не говорилось и о конкретных темпах коллективизации; сама коллективизация трактовалась как процесс развития всех форм кооперации, в том числе (а не исключительно!) колхозов и совхозов. Допускалось даже абсолютное увеличение численности капиталистических элементов, хотя и при относительном уменьшении их удельного веса. Лозунг принудительной ликвидации кулачества не выдвигался.
Партийная общественность хорошо знала и выступление Генерального секретаря на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в октябре 1927 г. Огонь критики был направлен против Троцкого и его сторонников. Когда дело дошло до Зиновьева и Каменева, Сталин напомнил, как несколько раньше они ратовали за раскулачивание и восстановление комитетов бедноты (комбедов). "Это была, по сути дела, политика восстановления гражданской войны в деревне". Партия, продолжал он, отбила атаку
оппозиции и добилась умиротворения деревни. "А что такое умиротворение деревни? Это есть одно из основных условий для строительства социализма".
Было бы наивно полагать, будто Сталин в октябре или декабре 1927 г. не знал о трудностях выполнения плана хлебозаготовок. Разумеется, знал. Понимал и другое: страна не впервые сталкивается с такой ситуацией. В памяти каждого еще жили, например, просчеты, обнаружившиеся в плане, рассчитанном на 1925/26 хозяйственный год. Успехи быстрого восстановления экономики кружили голову. Правительство наметило очень большой экспорт зерна (ради средств для закупки иностранного оборудования). Однако объем заготовок надежд не оправдал. Сказались не только капризы природы, но и негибкая, непоследовательная практика кредитования хлебозаготовок. Деревня с новой силой ощутила нехватку промышленных товаров. Столь же необоснованным оказался быстрый рост платежеспособности городского населения, вызванный увеличением зарплаты и расширением капитального строительства. Обстановка складывалась кризисная, но к чрезвычайным мерам не перешли, даже предложений подобных не было.
Чтобы ослабить товарный голод, правительство пошло на сокращение вложений в индустрию, уменьшение импорта и увеличение сельскохозяйственного налога (средства изымались главным образом у кулаков). Принципы нэпа сохранились, и осенью 1926 г. удалось собрать хороший урожай, позволивший преодолеть кризисные моменты.
Ретроспективная оценка минувших лет в целом свидетельствовала, что именно на путях нэпа, вопреки разного рода трудностям, многочисленным пережиткам "военного коммунизма" (о чем говорилось даже в декабре 1927 г. на XV съезде партии) народное хозяйство было успешно восстановлено. С помощью внутренних источников накопления оно переходило на расширенное воспроизводство и в деревне, и в городе. Современников не надо было убеждать в том, о чем историки пишут мимоходом даже в учебниках, а то и вовсе обходят стороной, -- о быстром преодолении последствий голода. Статистика свидетельствовала: в 1927 г. по уровню потребления пищевых продуктов высшие рубежи дореволюционной России остались позади. Горожане, например, потребляли в среднем свыше 41 килограмма мяса (жители деревни -- около 23). Население было обеспечено хлебом (приблизительно 180
килограммов зерна на одного человека в городе и 220 килограммов в деревне), крупой, молоком, растительным маслом...
Важнейшим показателем происходившего подъема был общий рост фабрично-заводской промышленности; ее продукция и в 1927 г. превысила плановые наметки, причем подъем неуклонно нарастал. Шло снижение себестоимости продукции, увеличивались прибыли. Государство с помощью разветвленной финансовой системы свое-временно собирало налоги, аккумулируя в своих руках все более значительные доходы. Внутренние ресурсы государственной промышленности покрывали капитальные затраты. Чистая прибыль отраслей, планируемых ВСНХ СССР, росла. С 631 млн. рублей в 1925/26 она поднялась до 825 млн. рублей в 1927/28 гг. Суммируя данные о чистой прибыли и амортизации за трехлетие, предшествовавшее первой пятилетке, мы получим величину в 3275 млн. руб.
Анализируя подобного рода материалы, работники Госплана СССР самокритично признавались, что в проекте пятилетки, рассчитанной на 1926/27--1930/31 гг., они с опаской намечали рост промышленной продукции на 77 %. Через год, опираясь на новый опыт, Госплан довел показатель прироста до 108 %, имея в виду пятилетку с 1927/28 г. по 1931/32 г.
В то время советская индустрия заметно превышала уровень дореволюционной России по выработке электроэнергии, добыче нефти, угля, выпуску металлорежущих станков и т. д. Начиналось производство отечественных автомобилей, тракторов, радиоприемников... (Таким европейским странам, как Германия, Франция, Англия, завершить восстановление хозяйства тогда еще не удалось).
Нельзя было сбрасывать со счетов и потенциал советской деревни. В мировом сельском хозяйстве Россия занимала в 1913 г. первое место по сбору пшеницы, ржи, ячменя, льноволокна; второе -- по поголовью рогатого скота. По выработке хлопчатобумажных тканей страна была третьей в мире. Так что быстрое возвращение к довоенным рубежам уже само по себе свидетельствовало о возможностях нэпа.
Казалось бы сама жизнь предуказывает выбор дальнейшего пути. Поездка в Сибирь в январе 1928 г. полностью перечеркивала подобные предположения.
Позднее обществоведы не раз будут пытаться кратко сформулировать суть курса, начало которому было поло
жено уже в первые недели 1928 г. Долгие годы будет жить тезис о развернутом наступлении социализма по всему фронту. Потом заговорят о перерастании нэпа в политику победившего социализма. По мере освобождения от догматического осмысления прошлого сначала появится нарочито нейтральное обобщение -- развитие советского общества в годы довоенных пятилеток. Гласность конца 80-х годов вызовет к жизни понятие "административно-командная система". Палитра мнений очевидна.
Тем примечательнее предоставить слово по этому вопросу тому, кто по праву считается главным архитектором, организатором, вдохновителем стратегической линии, проводившейся в 1928 г.
Так что же сказал Сталин? В 1946 г., характеризуя причины победы советского народа в Великой Отечественной войне, он особо отметил экономические успехи, обеспечившие подготовку страны к обороне. Сопоставление цифр, характеризующих материальные возможности царской России 1913 г. и Советского Союза 1940 г., привело его к выводу: "Такой небывалый рост производства нельзя считать простым и обычным развитием страны от отсталости к прогрессу. Это был скачок, при помощи которого наша Родина превратилась из отсталой страны в передовую, из аграрной -- в индустриальную". Данное историческое превращение, продолжал он, произошло в невероятно короткий срок. Оно потребовало около 13 лет, начиная с 1928 года".
Для раскрытия темы, которой посвящен настоящий раздел работы, не меньший интерес представляют и рассуждения о том, с помощью каких мер Коммунистической партии удалось совершить столь грандиозный скачок, да еще в такой короткий срок. Сталин высказал два положения. "Прежде всего при помощи советской политики индустриализации страны... Во-вторых, при помощи политики коллективизации сельского хозяйства".
Через некоторое время идею скачка (даже большого скачка) возьмут на вооружение Мао Цзэдун в Китае, В. Ульбрихт в ГДР и т. д. Пошли они, как известно, проторенной дорогой. К чему пришли -- тоже известно. А вот об уроках советской политики промышленного преобразования страны в 1928--1941 гг. до сих пор идут споры. Одни восхваляют опыт тех лет, видят в нем пример для подражания. Другие оценивают его как период сталинщины, порой отождествляют с фашизмом. Третьи предлагают оценивать по принципу: с одной стороны -- про
гресс, с другой стороны -- деформации, ошибки, перво-проходческие трудности. Попробуем и мы изложить свои представления.
Итак, политика скачка, борьба за ускоренное превращение страны в индустриальную державу, действительно, имеет точкой отсчета 1928 г. А как же рассматривать тогда XIV съезд ВКП(б), который Сталин сам назвал съездом индустриализации? А строительство заводов, фабрик, нефтепромыслов, проходившее в 1926--1927 гг.? С высот победы, одержанной в 1945 г., вождь уже спокойно оценивал прошлое. По его мнению, до 1928 г. пришлось заниматься восстановлением разрушенной промышленности, залечиванием ран, полученных в результате первой мировой войны и гражданской. Довод, на наш взгляд, верный, ибо во многих отраслях и регионах страны восстановительные процессы продолжались и после 1925 г.
И все же о главном Сталин со свойственной ему хитростью умолчал. Он не счел нужным вспомнить про катаклизмы, которые сотрясали партию в 20-е годы, про безнравственную борьбу за единоличное лидерство, про удушение демократических начал и методов коллегиального руководства.
А мы должны вспомнить, иначе нельзя должным образом понять, что собой представляла политика скачка, проводившаяся в период довоенных пятилеток, и почему ее начало, действительно, связано с 1928 г.
Сама мысль ускорить экономическое развитие страны не была изобретением большевиков. Еще в начале прошлого века такую задачу обсуждали будущие декабристы (один из них даже писал о пятилетних периодах роста). Общеизвестны и призывы Ленина догнать цивилизованный мир, превзойти капитализм по производительности труда. План ГОЭЛРО, составленный при его участии, стал первой советской программой первоочередного развития крупной промышленности и вытеснения ручного труда машинным во всех сферах народного хозяйства.
В середине двадцатых годов экономика, как уже отмечалось, приближалась к показателям 1913 г. На очередь вставала задача не столько переоснащения действующих заводов, шахт, нефтепромыслов, сколько строительства новых предприятий. Ведь страна по-прежнему оставалась преимущественно аграрной, крестьянской, основная масса работающих была занята ручным трудом; в городе росла безработица, деревня оказалась перенаселенной. "Если
исходить из имеющихся у нас заводов -- социализма нам никогда не создать, -- писал тогда председатель ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинский. -- И количественно, и качественно они для этой цели не годятся..."
Необходимость расширения масштабов индустриализации, поворота к новому строительству нашла отражение в решениях XIV партийной конференции, III съезда Советов, в документах Госплана, в газетных и журнальных публикациях 1925 г. Наиболее ревностным поборником концентрации сил в сфере государственной промышленности выступал Л. Д. Троцкий, в это время работавший в ВСНХ СССР. Успехи восстановления, считал он, подводят нашу страну к "старту", с которого начинается подлинное экономическое состязание с мировым капитализмом, а потому особое значение приобретает проблема темпов. По его подсчетам, совокупность преимуществ, которыми располагала Советская власть, позволяла вдвое-втрое, если не больше, ускорить промышленный рост по сравнению с дореволюционной Россией. Речь, следовательно, шла примерно о 18--20 процентах ежегодного увеличения продукции. Оппоненты Троцкого увидели в такой постановке вопроса яростный призыв к сверхиндустриализации, чреватый большим изъятием денег из деревни, отрывом промышленности от сельского хозяйства, разрушением союза рабочего класса и крестьянства.
Доклад "Об очередных вопросах хозяйственного строительства" по решению Политбюро к XIV съезду готовил Л. Б. Каменев. Им же написан проект тезисов, которые предварительно были опубликованы в печати. Тезисы получили одобрение Пленума Центрального Комитета, но доклад не состоялся, поскольку непосредственно на съезде Каменев голосовал против резолюции по отчету ЦК. Борьба за лидерство все более осложняла деятельность Политбюро, Центрального Комитета, партии в целом.
В результате, вопреки назревшим потребностям, съезд не обсуждал проблемы экономического развития страны; вопрос о ближайших перспективах народного хозяйства, о путях перехода к его реконструкции по существу не был проанализирован.
Каких-либо конкретных заданий на ближайшее время или длительную перспективу, указаний насчет источников накопления, темпов роста промышленности, соотношения отраслей, организации нового строительства, подготовки кадров и т. д. ни в отчетном докладе, ни в резолюциях
съезда нет. Более того, политический отчет съезду содержал ряд формулировок, которые плохо или даже совсем не согласовывались с определением курса на индустриализацию. Например, отмечая, что промышленность, завершив восстановление, не может развиваться прежними темпами, Сталин в то же время уверял, будто сельское хозяйство "может двигаться на известное время быстрым темпом и при нынешней технической базе" (эти слова -- из опубликованного доклада Сталина, им же собственноручно отредактированного. А на съезде он говорил, что сельское хозяйство "может двигаться семимильными шагами вперед"). Отсюда и его вывод: "Поэтому несоответствие баланса промышленности балансу сельского хозяйства в дальнейшем на ближайший ряд лет будет еще расти..."
Такое утверждение противоречило тезису, что страна уже вступила в период "прямой индустриализации", давало оппозиции повод в одних случаях говорить о продолжающейся аграризации, в других -- о недостаточном внимании к созданию промышленной базы.
Масло в огонь подлил Н. И. Бухарин. Остро и горячо критикуя Зиновьва и Каменева за их неверие в возможность построения социализма в нашей стране, он говорил, что "мы можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе, что этот рост социализма будет во много раз медленнее, что мы будем плестись черепашьим шагом, но что все-таки мы социализм строим и что мы его построим". Фраза о "черепашьих темпах" вошла в арсенал тех, кто считал Бухарина идеологом зажиточного крестьянства, противником ускоренного роста промышленности.
Очевидно, к 1925 г. ни Сталин, ни Бухарин, ни их сторонники еще не имели сложившегося плана экономического преобразования страны, ясных представлений о темпах и методах индустриализации. Сталин, например, резко возражал против разработки проекта Днепростроя -- скорее всего, в пику Дзержинскому и Троцкому. Он высказался против прокладки нефтепровода в Закавказье и сооружения новых заводов и фабрик в Ленинграде и Ростове, где имелись квалифицированные кадры.. Однако считал целесообразным развернуть промышленное строительство, в частности, в Тамбове, Воронеже, Курске, Орле, где их тогда почти не было.
Мог ли кто-нибудь тогда говорить о каком-то "сталинском плане социалистической индустриализации"?! Дума
ется, сам Сталин это отлично сознавал. Поэтому и не было в послесъездовских выступлениях руководителей ни слова о курсе на индустриализацию. Для Сталина и его приверженцев в то время на первом плане была борьба за власть -- разгром группы Зиновьева--Каменева, их дискредитация, низведение до уровня второстепенных руководителей.
В архиве сохранилась утвержденная на Политбюро "Схема доклада" с обширным набором установок, предназначенных для пропаганды решений съезда. И там тема поражения оппозиции была основной, об индустриализации -- ни слова. И еще один характерный штрих. В начале 1926 г. Сталин выпустил в свет работу "К вопросам ленинизма". Заканчивал он словами: "Историческое значение XIV съезда ВКП(б) состоит в том, что он сумел вскрыть до корней ошибки "новой оппозиции", отбросил прочь ее неверие и хныканье, ясно и четко наметил путь дальнейшей борьбы за социализм, дал партии перспективу победы и вооружил тем самым пролетариат несокрушимой верой в победу социалистического строительства".
Сказанное не меняет того, что на XIV съезде партии Сталин впервые говорил о курсе на индустриализацию как о генеральной линии партии в противоположность той, согласно которой, по его же определению, "наша страна должна остаться еще долго страной аграрной". Тогда же была сформулирована главная задача индустриализации: превратить СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую машины и оборудование, чтобы в обстановке капиталистического окружения СССР представлял собой экономически самостоятельное государство, строящееся по-социалистически.
Речь шла таким образом о сознательно планируемой партией и государством деятельности трудящихся, призванной обеспечить самостоятельность и технико-экономическую независимость диктатуры пролетариата. Но вот что примечательно. Если в плане ГОЭЛРО говорилось о необходимости подведения машинной техники под все отрасли народного хозяйства, то на XIV съезде партии разговор касался исключительно сферы производства средств производства, точнее, лишь тяжелой промышленности. Как будет показано далее, такое представление об индустриализации возобладало не сразу, во всяком случае не ранее первой пятилетки. Поэтому не случайно в 1946 г., говоря о превращении страны из аграрной в индустри
альную, Сталин отмечал: это был скачок, по времени охвативший три довоенные пятилетки начиная с 1928 г.
Ограничив названный скачок периодом примерно в 13 лет, Сталин тем самым еще раз подтвердил, что на практике политика индустриализации была всецело связана с массовым строительством новых предприятий, предназначенных прежде всего и главным образом для выпуска средств производства. Реальное развертывание этого процесса он справедливо относил к 1928/29 хозяйственному году, а не ко времени XIV съезда. Остается добавить, что по отмеченным выше причинам вопрос о конкретном плане индустриализации, о путях и методах осуществления структурных перемен в народном хозяйстве, мобилизации средств, об организации массового соревнования и других подобных мероприятиях в 1925 году еще не рассматривался.
Но поворот в сторону разработки такого курса вскоре произошел. В апреле 1926 г. проблемы хозяйственной политики специально рассматривались на Пленуме ЦК ВКП(б). Основной доклад делал А. И. Рыков, который предварительно с помощью анкет опросил ряд видных экономистов, партийных работников, практиков. Оказалось, и теперь часть из них твердо высказывалась в пользу форсированного развития сельского хозяйства, считая, что такой путь требует наименьших затрат, сулит расширение хлебного экспорта и возможностей закупки за рубежом оборудования и сырья для подъема промышленности. Напротив, Е. А. Преображенский считал намеченное расширение индустрии недостаточным, обрекающим промышленность на отставание от запросов деревни и всего народного хозяйства. По его мнению, ассигнования из госбюджета на новое строительство были "позорно малы".
В пользу аграризации на Пленуме никто не высказывался. Более того, все единодушно подчеркивали прямую связь между курсом на социализм с борьбой за промышленное преобразование страны. Спор шел о темпах и масштабах индустриализации, о формах и методах получения средств для сооружения новых предприятий. О концессиях уже не говорили, весьма слабыми оказались надежды и на иностранные кредиты. Характерно и другое: все выступавшие отмечали важность смычки между рабочим классом и крестьянством. Однако выводы делались порой прямо противоположные.
Рыков подробно рассмотрел сложности предстоявшей
индустриализации в "наиболее аграрной и отсталой стране в Европе". Успех политики, отмечал он, зависит от размеров накоплений внутри самой промышленности и от помощи, оказываемой ей другими отраслями народного хозяйства, прежде всего деревней. Глава правительства признавал, что при эквивалентном обмене между промышленностью и земледелием индустриализация не получится; деревня -- главный источник, но нельзя брать с крестьян столько, сколько забирали до 1917 года. Одобряя расчеты Госплана СССР, Рыков считал приемлемым прирост выпуска валовой продукции промышленности на 23 процента в 1926/27 году, на 15,5 процента в 1928/29 году, на 14,7 процента в 1929/30 году. Такая перспектива трактовалась как быстрое, форсированное развитие индустрии.
Троцкий, который на XIV съезде не выступал, на апрельском Пленуме сделал, по существу, содоклад. Лейтмотив его рассуждений был однозначен: продолжается недооценка возможностей ускоренной индустриализации. В противовес "минималистским установкам" Госплана Троцкий предложил увеличить объем капитальных работ в предстоявшем году до суммы более 1 миллиарда рублей, а в ближайшее пятилетие до таких размеров, которые позволили бы уменьшить диспропорцию между сельским хозяйством и промышленностью до минимума. Солидаризируясь с Преображенским, он отмечал, что страна находится в периоде первоначального социалистического накопления и это предполагает высшее напряжение сил и средств для индустриализации. Как молодая буржуазия в соответствующий период первоначального накопления жилы из себя тянула, пуритански урезывала себя во всем, отказывая каждую копейку на промышленность, так должна действовать и Советская Россия. Это поможет преодолеть бедность и передвинуть средства на увеличение промышленных программ. Аналогичные суждения высказали Каменев, Зиновьев, Пятаков и ряд других участников Пленума.
Большинство, включая Сталина, Микояна, Калинина, Орджоникидзе, Дзержинского, Рудзутака, поддержало Рыкова и резко критиковало Троцкого. Наиболее полно это сделал Сталин. Его основной тезис был предельно ясен: "Индустрия должна базироваться на постепенном подъеме благосостояния деревни". Не считаться с наличными средствами, разъяснял он, значит, впадать в авантюризм. "Тов. Троцкий думает подхлестывать наши центральные