Не теряя холодности рассудка, не поддаваясь давящему сердце дурному
предчувствию, разбудить всех в соседней палатке и сообщить им свое
твердое решение. Конечно, Герман Петрович раздраженно опять
повторит: "Не хватает еще, чтобы утром двоих нам пришлось искать! А
точнее, вас одного. Потому что Даша так и так никуда не денется, вы
же черт знает куда можете забрести, гоняясь за выдуманными
призраками". Он ведь, Герман Петрович, не слышит молящего, зовущего
голоса Даши.
Поэтому проще и правильнее тихо уйти. А утром "они"
догадаются, что фанатик и паникер Путинцев отправился вниз, к
Зептукею, поскольку об этом коварном ручье с вечера больше всего
говорилось.
На ощупь Андрей Арсентьевич проверил двустволку, патронташ,
целиком ли он заполнен, есть ли в нем патроны с жаканами и
картечью. Засунул за опояску охотничий топорик. Взял банку мясных
консервов, пачку сухого печенья, сунул за пазуху; смотал в кольцо
длинный конец бечевы, перекинул через плечо и вышел из палатки.
Все так же сыпался теплый дождь, а небо сделалось точно бы и
еще чернее. Совсем неразличимой среди мелких елочек притаилась
соседняя палатка. Андрей Арсентьевич нагнулся, потуже затягивая
ремешки ичигов - он не любил скитаться по тайге в какой-либо иной
обуви, - и глухотой ему заложило уши. Он распрямился, внутренне
моля: ну зазвучи же, зазвучи в душе, веселый напев! Прислушался.
Нет. Даже капли дождя беззвучно сеялись вокруг него. Как же тогда
долетит к нему голос Даши?
Только двинься вниз по склону, и сразу веером разбегутся от
него маленькие узкие распадки. Который из них мог незаметно утянуть
Дашу к Зептукею? Скорее всего тот, что начинается справа. Оттуда в
средине ночи проскакала косуля, может быть, как раз спугнутая
Дашей, - смешная, наивная надежда! Там меньше гнилого валежника, но
зато громоздятся завалы крупных обомшелых камней. А неискушенный в
тайге человек, идя по косогору, непременно станет обходить их
снизу, тем самым все больше опускаясь к ручью, змеящемуся посреди
широкого зыбучего болота, затянутого ряской и жестким круглым
хвощом.
Ну что же, сделать или нет первый шаг в эту глухую черную
ночь? Опять "или - или". Согласиться с холодным, остерегающим
рассудком или поддаться интуиции, внутреннему зову, влекущему вниз,
к Зептукею? Последний раз думай, Андрей.
1
Выбора не было. Собственно, он уже состоялся. По определению и настоянию врачей. Вести спокойный, размеренный образ жизни, регулярно посещать поликлинику, как можно больше бывать на воздухе. Альтернатива этому... Врачи деликатно разводили руками.
И шестнадцать лет после "первого звонка" - микроинфаркта - Андрей подчинялся их диктату.
Вел размеренный образ жизни. То есть денно и нощно работал в своей мастерской, страницу за страницей в ряду с другими художниками создавая удивительный атлас "Фауна и флора СССР". Выполнял наряду с этим многочисленные заказы Детского издательства по иллюстрированию и оформлению книг. И бесконечно обращался - по давнему еще определению Юрия Алексеевича к "квадратуре круга", картине, написанной маслом, в которой - единственно в которой! - он желанного решения никак найти не мог. Ему удалась даже своя "Герника". Нет, не в единственном полотне, подобном бессмертному творению Пабло Пикассо, как виделось Андрею поначалу, а в больших динамических сериях военных рисунков: "За нами Москва", "Впереди только вперед", "Люди с красным крестом", "По выжженной земле", "Весна. 1945". Все эти серии рисунков, развивающие основную мысль выставки, так и оставшейся в Светлогорске, - с запретом самому себе вывезти ее в Москву, - составили весомый каталог и были с единодушным восторгом встречены прессой. Он сделался обладателем многих дипломов и Почетных грамот. А главное, добрых отзывов бывших фронтовиков. И это был прекрасный, размеренный образ его жизни. Жизни, наполненной высоким смыслом.
Хотя нечасто, посещал Андрей и поликлинику. Он чувствовал себя всякий раз отвратительно, когда участковый врач сам без вызова появлялся в его квартире справиться о здоровье. Это как бы отдавало со стороны Андрея некоторым чванством.
На воздухе же, помимо коротких вечерних прогулок, а днем выходов в гастроном или в столовую, он бывал регулярно. Однако не совсем так, как это представлялось медикам, полагавшим, что на летнюю пору, месяца на три, "свободный художник" Путинцев уезжает куда-то в дачное Подмосковье. Андрей же забирался в далекую сибирскую тайгу. Один. Без спутников. С каждым новым походом все больше углубляясь в ее труднодоступные места.
Это стало его страстью. Душевной потребностью и привычкой. Он уже не мог жить без таких зачастую рискованных походов. Он и сам не знал, с чего началась его привязанность к таежным скитаниям. Еще по рассказам отца, тайга виделась ему враждебной стихией. Брату Мирону, наоборот, она сразу полюбилась. А обернулась все же гибелью. Хотя тайга ли в том была виновата? Ирина тоже погибла в тайге. Случись воздушная катастрофа над чистым, открытым полем, возможно, пилот и сумел бы посадить горящий самолет. Только и здесь чем же тайга виновата?
Хотелось понять ее. Хотелось поговорить с ней как с живым существом: она ведь живая! И перенести этот разговор на полотно. Разговор, оказавшийся той самой "квадратурой круга", решить которую он так пока и не смог за долгие годы. Получались статичные пейзажи, покорявшие взгляд своей красотой, а живого дыхания в них не чувствовалось. Того дыхания, которое в сказочном народном творчестве позволяло одухотворять горы и реки, кряжистые деревья и нежные луговые цветы, ветер и по небу бегущие светлые облака. Надо было слушать и слушать тайгу. Всегда разную, переменчивую, и схватить оком художника не какое-то отдельное в ней мгновение, заставив его под кистью своей остановиться, - "Мгновенье, ты прекрасно!" - схватить само движение. Как это иногда отлично удавалось сделать со стрекозами, воробьями и прочими земными обитателями. Движение, как ты прекрасно тоже! Но тайга Андрею никак не открывала эту свою тайну.
Зато она открыла другую тайну - очарование странствований по ней. Да, они были нелегкими, особенно для больного сердца. Уставали и ноги. Временами досаждал страшный таежный гнус. Но разве можно было с чем-то сравнить благородную усталость на привале, когда рядом с тобою пылает маленький костер, а в вершинах молодых кедров безбоязненно резвятся, прыгают белочки? Можно ли где-нибудь еще увидеть такой далекий и чистый горизонт, как взобравшись на горный перевал, с которого видно во все стороны света? И где еще найдется такой первозданный цветущий покров земли, сухая ли это сосновая грива или зыбучее болото - значения не имеет, - как в сибирской тайге?
И еще одна властная сила тянула Андрея на трудные таежные тропы, делаясь с каждым годом неодолимей. Кроме работы, только в тайге не чувствовал он душевной усталости от общения с людьми. Они его мало интересовали. Поговорили, расстались - и все. У них свои заботы, у него свои. Заботы далеко не схожие. Они идут в свои жилища, к семьям, к домашним радостями ссорам, он возвращается в пустую комнату, где даже собственный голос теряется.