После ужина написал письмо жене Медведя. Вернее, вдове. Дико звучит это слово. Неужели и следующие поколения тоже будут обретать вдов и сирот? До чего жалко людей, за тысячи, миллионы лет своего существования не избавившихся от стремления к уничтожению себе подобных! «Гомо сапиенс»… Какая ирония: «разумный»! Где же твой разум, человек?!.
22 ноября 1980 г.
Сегодня посетил палатку полковник-связист из Москвы. Сначала напустил на себя строгий вид, а затем разговорились о трудностях нашей жизни, о жертвах, недовольстве неизвестностью. Полковник сказал: политбюро и министр обороны за то, что десантники еще нужны здесь. Как-никак элита Вооруженных Сил СССР. За наш вывод только Маршал Советского Союза Огарков — начальник Генштаба. Ведь мы его резерв. Свои предложения постоянно докладывает наверх и командующий ВДВ. Стали задумываться о боевом опыте, который нужен не только одним нам. (Наконец-то!). Услышали и о том, что, может, дивизию выведут. И даже «очень скоро». Но вероятно и другое… Короче: то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Но на душе легче. Стали нами интересоваться. Единственный раз за одиннадцать месяцев спросили, что же мы сами думаем об Афганистане. Может, телега и сдвинется с места.
Вечером прилетел из Шинданта Олег Туманов. Ранило в кисть руки. Смеется: «Если бы не на людях случилось, подумали бы — самострел». Таких, правда, случаев у нас нет и не было. В пехоте, говорят, некоторые достают мочу заболевших гепатитом и пьют. Чтобы улететь в Союз. Не хотелось бы верить в такое.
Олег уже капитан. Рассказывал много интересного, но ничему не удивляешься. Вот один из примеров. Хадовцы (местное КГБ) строят пленных, взятых в бою, дают пару очередей, расстреливая человек четырех, а затем начинают допрашивать оставшихся в живых. Для устрашения. Но даже после этого раскалываются не все.
Вот еще. Дословно: «Ведут на расстрел, а он, душман, идет гордо, без страха, как настоящий патриот». Информация для размышления. Разве разберешь му-сульман — патриоты они, религиозные фанатики или еще кто? Нам от этого не легче. Воюют, да еще как.
Туманов рассказывал, что отыскался след того сержанта, который 29 февраля пропал без вести в провинции Кунар. Это когда третий батальон 317-го парашютно-десантного полка дрался в окружении. Ему надо было продержаться два-три часа. Помощь же подошла значительно позже… В девятой роте практически выбили всех офицеров. Сержанты взяли командование на себя. Многих потом наградили орденами… В том рейде погиб и мой хороший товарищ прапорщик Толя Маврин. Двадцать четыре года было парню. У него перед самым рейдом родилась вторая дочка. Две девочки-погодки… Тогда еще самолеты летали к нам прямо из Белоруссии. Никакой таможни, никаких паспортов. Можно было на недельку вырваться…
Командир и говорит Толе: после рейда слетаешь домой, увидишь. Он отстреливался из пулемета до последнего. Сначала осколком отсекло два пальца на руке. Продолжал вести огонь. Затем ранение в плечо. Превозмогая боль, истекая кровью, теряя сознание, отстреливался. Лишь пуля в затылок заставила замолчать пулемет. Да в нем уже и не было патронов… Так Маврина и нашли потом с пулеметом. Мертвой хваткой держался за него уцелевшей рукой…
Не могу вспомнить, но что-то ужасное говорили ребята о похоронах Маврина. Вроде-бы его гроб где-то забыли и собравшиеся родственники не один день ждали «груз-200»…
В том рейде два старших сержанта подорвали себя и душманов и впоследствии им посмертно присвоили звание Героев Советского Союза, а один человек пропал без вести. Нашли лишь его подсумок с запиской: «Смерть афганским фашистам!» Недавно, говорил Олег, взяли в плен адъютанта главаря одной из банд. Допросили. Он и рассказал, что сержант захвачен в бою в бессознательной состоянии и переправлен в Пакистан. Его уговаривают стать инструктором. До момента пленения душмана парень еще держался. «Особисты» сказали, что, возможно, его постараются обменять на пленных. Правда, не очень в это верится. А жаль парня… Как быть родителям — вроде войны нет, но и сына нет: не умер, не убит… Вот они, издержки нашго «интернационального долга»…
23 ноября 1980 г.
С утра всех еще раз потешил Кожанов. Он выполнил свое обещание, принес из радиоузла проигрыватель и включил на всю мощь. Мы были в восторге. Пела девочка из «Мзиури» за Карабаса. Ну и голос, ну и бас! Попытались, дурачась, скопировать, да куда там…
В обед обнаружил, что исчезла тумбочка. Пришлось вечером заняться столярным делом. Вышла на славу. Сам не ожидал от себя таких способностей.
Получил письма. В том числе и от друга детства Женьки Сухина из Кундуза. Стоит на точке, охраняя дорогу. Несладко ему. У них уже подали списки на замену. Но настроение упадническое. Понимаю его состояние, сами идем на пределе.
Пришел Туманов. Мысли у нас во многом схожи. Примерно одинаково оцениваем все происходящее здесь. Олег верит, что здравый разум победит. Дай-то Бог. Хочется хоть детей видеть счастливыми. Сегодня Лина прислала письмо. На листике обведены карандашом ручка и ножка Маши. Растет дочурка. Говорить начинает. Что я испытал, увидев эти растопыренные пальчики, словами не расскажешь…
Ложусь спать, а игроки дуются в карты. Азарт, споры до крика. Режутся «на уши».
— Да что ты бьешь по голове? — кричит Кожанов на Фомина.
— А сам как меня отхлестал? — не остается в долгу Сашка.
Пытаюсь заснуть. Мысли вялые, безразличные. «Завтра день настанет, что он нам сулит?»
24 ноября 1980 г.
А сулил день все ту ж беспросветную работу, ту же «шрапнель» на обед и ночную проверку. Когда возвращались из Кабула, перед аэродромом в машину засадили несколько очередей. Повезло. Не попали. Развернувшись, подъехали к решетчатому забору. Пальцы на спусковых крючках автоматов. Никого. Афганцы стоят там…
25 ноября 1980 г.
Приходит в палатку высокий старший лейтенант с общевойсковыми погонами.
— Ба! Володя!..
Прилетел округа. Из Ташкента. Когда-то вместе учились. Поселил его в нашей палатке. В принципе, мы здесь как кошка, которая гуляет сама по себе. Подчиняемся непосредственно Москве. Так что округ до лампочки. Другое дело — хороший товарищ. Надо отдать должное гостю — прилетел не с пустыми руками. Второй из всех на моей памяти. Остальные же смотрят, что бы урвать у нас самих. А еще у каждого затаенная мечта — крутануться в Афганистане и получить орденишку. Многим удается. Пройдет время, и они скажут: «А мы тоже пахали…» Это сидящие здесь до сих пор без наград. В пехоте проще. У нас же… Вон командир разведроты «Полтинника» участвовал в одиннадцати рейдах. До сих пор не получил даже медали.
Вечером выдержали марку гостеприимных хозяев. Говорили до трех ночи. Было о чем вспомнить. Володя спрашивал, почему много ранений в конечности. Я объяснил, что срабатывает «равнинная» психология, или, проще, происходит «страусиный эффект». Спрятал человек голову за камень и думает: его никто не видит. Как бы ни так! В горах кто выше, тот и на коне. Бьют с господствующих высот. Голову и туловище кое-как защищают каска и бронежилет. А руки-ноги… В них-то чаще всего и попадают пули и осколки.
26 ноября 1980 г.
День был напряженным. Работал а частях гарнизона. Вечером захожу к солдатам в палатку, а они кипятят в бачке тельняшки. Только что из рейда. Обзавелись насекомыми. Сколько грязи здесь… В медсанбате капитан рассказал, что проверяли афганцев, направляемых на учебу в Союз. Из двух десятков у троих оказалась известная болезнь. Самая тяжелая. Когда признались, при каких обстоятельствах заразились, завяли уши. Но самое удивительное, никто из них не считает себя больным. Особо не беспокоит. Пока…
27 ноября 1980 г.
Утром улетел в Кундуз Володя. А я пошел к самоходчикам. Разговаривал с младшим сержантом. Он попал в такую историю. Во время несения службы в аэропорту подошел афганский летчик. Попросил достать пистолет и продать его. Сержант, не будь простаком, сказал, что подумает. Доложил о случившемся командиру. Тот — нашим «особистам». «Особисты» связались с «хадовцами» и решили дело провернуть совместно. Дали солдату пистолет. Когда состоялся обмен в разбитом самолете, внезапно нагрянули. Афганца взяли с поличным. На беднягу страшно было смотреть — побелел, позеленел и затрясся всем телом. Нашему солдату для приличия разок врезали, чтобы все было натурально. Ему нести службу на аэродроме. Могут отомстить…
Из рассказов о «хадовцах»: «Приводят пленных. Встречают задержанных хозяева учреждения ласково. По мусульманскому обычаю три раза поочередно прижимаются то к одной щеке, то к другой. А через полчаса, бывает, уже волокут за ноги по лестнице. Того, кого так тепло встречали…»
28 ноября 1980 г.
С утра отправились в резиденцию. Делегировали на партийную конференцию. Было холодно. Но я поехал раздетый в надежде на дневное тепло. Телогрейку не ношу, а десантную куртку надевать рановато.
По пути обратил внимание: в городе появились плакаты и лозунги. По-русски — на красных полотнищах, по-афгански — на зеленых. (Почему мусульмане любят этот цвет? Может быть, оттого что зелени почти нет? Все серое, голое, пыльное и каменистое…)
Плакаты и лозунги посвящались женщинам. Оказалось, в зале, находившемся неподалеку от нашего, работал какой-то симпозиум. На нем была и Валентина Терешкова. Видел ее метров с пятнадцати.
Женщин собралось много. Кроме афганок приехали, видно, и из других стран. Мы стояли у дороги и грелись на солнышке. Проходят две девушки. И вдруг обе: «Здравствуйте!» От неожиданности я даже вздрогнул. Хотя сказать «вздрогнул» — значит ничего не сказать. Я чуть было не отпрыгнул в сторону: афганки и вдруг так запросто с шурави… Тем более я с автоматом.
Среди женщин было немало таких, которые в отличие от общей массы в Кабуле умеют хорошо одеваться. Видно, воспитаны, культурны. За весь «эпос» я столько афганок без паранджи не видел.
Наша конференция проходила в холодном зале. Заколели и чуть не околели. На зачитку постановления и доведение результатов выборов не пошел. Разгова-ривал с солдатами-афганцами из охраны Кармаля. Одеты они, как петухи. Красные воротники, обшлага. Что-то от маскарадного костюма. Один хорошо говорил по-русски. А матом ругался в совершенстве. Спросил, где научился. Ответил, что работал на комбинате с нашими гражданскими специалистами. Я сказал комплимент по поводу яркой формы. Хозяева в долгу не остались: «У коммандос тоже неплохая».
Возвращаясь из резиденции, предложил полковнику из Москвы остановиться и сфотографироваться на память. Однако он отказался. А я вспомнил: в городе началась «чистка». Остерегается…
Вечером прилип Кожанов. Сначала я его отправил подальше, но потом набрался терпения и убедил, что не обязательно быть похожим на всех. Олег (это с ним редко случается) на сей раз согласился.
29 ноября 1980 г.
Работал в машине. Приходит прапорщик Валера Горюнов с банкой растворимого кофе: «Доставайте сахар, сейчас пир устроим».
Мы с Николаем засуетились. Потом Терентьев вспомнил: «А что искать, у Шилова целый склад в машине». Я не лезу в те ящички, где хранит провиант Пёр Саныч (так мы между собой называем Шилова. Солдаты же, те величают чуть по-иному, меняя букву «п» на другую…). Пожимаю плечами: «Неудобно…»
На меня сразу надавили. Отведать кофе самому хотелось, поэтому согласился: «Шут с вами. Берите сахар!»
Попили от души. Забыли уже и запах приличных напитков. После закурили и начали представлять, как прилетит из командировки Шилов и обнаружит «утечку» сахара.
— Знаете, что он скажет?… — начал Терентьев.
— А мы сейчас сочиним… — перебиваю Николая. — Вспоминайте жаргон Шилова.
Пошевелив мозгами, вспомнили характерные для Пёр Саныча словечки. Сообща сочинили стих и покатились со смеху. Начало нашего творения звучало так:
30 ноября 1980 г.