Офицеры охранного отделения и полицейские работали не покладая рук, выявляя зачинщиков кровавых событий. Многие деятели революционного подполья были арестованы, и теперь проводилось расследование происшедшего.
В своих биографических заметках Орлов не упоминает о конкретных уголовных делах, которые поручались ему в то время. Однако твердо можно сказать, что университетские знания и дополнительная учеба в Америке даром не пропали. По меркам судебного ведомства, он делает неплохую карьеру, переходя на все более сложные участки работы в разных городах Польши.
Уже в 1911 году Владимир Орлов занял должность следователя в Варшаве.
Именно в этот период в столице Королевства Польского он впервые встретился с человеком, незримый поединок с которым продлится почти два десятка лет. Феликс Эдмундович Дзержинский — так звали его визави.
В 1912 году по поручению начальства Орлов приступил к расследованию исключительно важного дела о подстрекательстве к мятежу. В ходе проведенных по материалам политической полиции обысков удалось найти тайник с дневниками одной молодой польки — Кристины Швентоховской, из которых явствовало, что она принадлежит к тайной боевой организации и осуществляет связь между подпольными группами в Варшаве, Кракове, Лемберге и даже в Закопоне — городе на австрийской территории. Через Кристину вышли на ее сподвижницу Галину Мисчер. Как выяснилось, обе они контактировали с известными революционерами — Тадеушем Длугошевским и Феликсом Дзержинским. Найти их было делом техники для охранного отделения. Вскоре оба конспиратора оказались в мрачной камере № 12 десятого павильона Варшавской цитадели.
Длугошевский образно описал чувства новых узников в своем стихотворении:
Следствие продолжалось восемь месяцев. Владимир Орлов добросовестно искал улики против Дзержинского и его товарища. Что-то удалось доказать, однако некоторые факты не подтверждались собранными материалами и были столь же добросовестно исключены из обвинительного заключения. Дальнейшие события, как мы увидим несколько ниже, подтвердили корректность следствия и его объективность.
В своей книге «Секретное досье» Орлов писал: «…Я должен сказать, с какого-то момента начал симпатизировать им обоим. Когда они просили меня об услугах, я с удовольствием шел им навстречу, потому что получал удовольствие от общения с этими, как оказалось, достаточно образованными и, в некотором роде, культурными людьми. Например, я следил за тем, чтобы во время длительного следствия пищу им доставляли из столовой офицеров-артиллеристов и чтобы они регулярно получали папиросы и газеты».
Феликс Дзержинский находился под следствием еще год, но с ним уже работал другой следователь. Суд состоялся только 29 апреля 1914 года. Будущего председателя ВЧК приговорили к трем годам каторги. Не прояви Владимир Орлов принципиальности и объективности при производстве следственных действий, решение суда могло бы быть и более жестким.
Расследуя политические преступления, Владимир Орлов не раз сталкивался с фактами, когда революционеры укрывались на территории соседней Австрии, имели контакты с пограничными и жандармскими офицерами. Это наводило на мысль о возможности использования подпольщиков иностранной разведкой.
Он хорошо помнил, как в год, когда оканчивал юрфак Варшавского университета, разразился страшный скандал. По городу среди русской общины распространились слухи об аресте высокопоставленного военного за шпионаж в пользу Австрии. Слухи имели под собой реальную почву. На основании материалов политической полиции командование пресекло враждебную деятельность старшего адъютанта инспекторского отделения окружного штаба подполковника Гримма. Измена Отечеству со стороны офицера была явлением из ряда вон выходящим, поэтому скрыть сей факт, утопить его в отчетности среди дисциплинарных проступков и даже уголовных преступлений, совершенных военнослужащими округа, представлялось делом совершенно безнадежным. Но и афишировать предателя никто не собирался. Через некоторое время страсти улеглись. Гримм получил своё и направился под конвоем на каторгу отбывать долгий срок наказания.
Это был первый в России в XX веке шпионский процесс. Многие военные и юристы поняли, что дальше без специального контрразведывательного аппарата армия существовать не может, и в рапортах начальству предлагали конкретные организационные меры.
Ввиду секретности дела они не знали о существовании в столице так называемого разведочного отделения, хотя оно функционировало уже больше года.
Историки любят точные даты. Мы называем ее — 3 февраля 1903 года по новому стилю.
Тогда военный министр генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин представил Николаю II на «соизволение» строго секретный шестистраничный доклад, который в течение нескольких месяцев тщательно готовил узкий круг специалистов Военно-ученого комитета Главного штаба русской армии.
Непосредственное обращение к царю не являлось, конечно, событием исключительным. Еще со времен Александра II существовал порядок, согласно которому все дела министерств военного, морского и иностранных дел император рассматривал лично, обсуждал их, что называется, с глазу на глаз с высшими должностными лицами.
Что касается тайных дел, то заведенный порядок соблюдался неукоснительно и при последнем царе.
В докладе его составители, имея в виду сложность поимки иностранных агентов, писали: «Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств, ввиду чего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»
А война с Японией была уже не за горами.
Начало XX века дает нам массу примеров удачных или неудачных тайных агентурных (именно агентурных) акций со стороны всех крупных европейских держав. О предателе Гримме мы уже напомнили. Русская разведка несколько лет спустя обзавелась в Вене ценным источником — полковником Альфредом Редлем, который занимал одно время должность начальника агентурного отделения разведывательного бюро австрийского генштаба.
А как же действовать разведывательным органам иначе? Появление новых, значительно более разрушительных, видов оружия, нарастание противостояния коалиций государств — все это подталкивало генштабистов активизировать разведку, усиливало их стремление получать информацию заблаговременно и, по возможности, из тех центров, где сконцентрировались особо важные секретные сведения.
Действие, в свою очередь, рождало противодействие в виде создания специальных контрразведывательных органов.
В своем докладе военный министр А. Н. Куропаткин предлагал, в частности, учредить при Главном штабе «Особое разведочное отделение» (термин контрразведка утвердился не сразу. — А. З.). Мыслилось, что орган этот будет небольшой — шесть—семь штатных агентов, делопроизводитель, писарь, а возглавит отделение штаб-офицер в чине майора или подполковника.
Чтобы обеспечить тайну самого факта существования органа по борьбе со шпионажем, Куропаткин предложил не создавать его официально, а личный состав сотрудников именовать «состоящим в распоряжении начальника Главного штаба».
Задача отделения, по мнению авторов доклада, должна была заключаться, прежде всего, в «установлении негласного надзора за путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов и конечными пунктами лиц, состоящих на государственной службе внутри страны».
Финансирование контрразведки как конспиративной организации скрывалось за формулой — «на известное Вашему Императорскому величеству употребление».
Не отпуская министра, царь внимательно изучил доклад и наложил лаконичную резолюцию: «Согласен».
Хлопоты по созданию контрразведывательного органа продолжались до июня, и с этого месяца, можно считать, началась его работа.
Поскольку офицеров, опытных в деле негласного розыска, в штабе не имелось, то по договоренности с Департаментом полиции в военное ведомство прикомандировали ротмистра корпуса жандармов, бывшего начальника Тифлисского охранного отделения Владимира Николаевича Лаврова. Из Грузии же направили двух наиболее опытных «наблюдательных агентов» — Зарицкого и Исаенко.
Именно эти люди и составили костяк «особого разведочного отделения».
«Ну вот: снова голубые мундиры, на которых клейма негде ставить», — подумают некоторые. И таких читателей можно понять. Ведь многие десятилетия (особенно после октябрьской революции) в исторической и художественной литературе создавался образ монстра в лице жандармского ведомства и отделений по охранению общественного порядка.
По политическим и идеологическим соображениям большинство авторов вообще замалчивало тот факт, что Департамент полиции осуществлял функцию контрразведки практически с момента своего образования. Другой вопрос, как эта функция реализовывалась.
Черное пятно лежало и на кадрах жандармов. Сама принадлежность к данному ведомству, без учета личных качеств, принесенной Отечеству пользы, рассматривалась чуть ли не как преступление. Здесь стоит вновь упомянуть Павла Павловича Заварзина. Именно его стараниями в Варшаве в 1909 году удалось разоблачить целую шпионскую сеть австрийской разведки. Не сами жандармы, а командующий военным округом, оценивая заслуги начальника охранного отделения, представил его досрочно к званию полковника. Но об этом ничего, к примеру, не написал Эрнст Генри в своей книге «Профессиональный антикоммунизм». К ней мы еще обратимся не раз. Идеологические установки старого коминтерновца заставляли его использовать только черную краску при описании Заварзина.
Однако вернемся к 1903 году.
Мизерный аппарат контрразведки постепенно разворачивал свою деятельность.
К сожалению, в архивах сохранились лишь немногие документы на сей счет. Более или менее подробно говорится о контрразведывательных мероприятиях того времени в отчете за период с 26 июня по 10 декабря 1903 года, подготовленном ротмистром Лавровым. В частности, он указывал, что активное наблюдение велось за австрийским военным атташе Готфридом Гогенлоэ-Шиллингфюрстом, его германским коллегой фон Лютвицем и японским подполковником Акаши, а также за возможными их информаторами — служащим Департамента торговли Ивановым и начальником отделения Главного интендантского управления Есиповым.
Особое внимание Лавров обращал на японского подполковника Акаши, предпринимавшего попытки создать в русской столице агентурную сеть. В январе 1904 года «разведочное отделение» выходит на штаб-офицера для особых поручений при главном интенданте ротмистра Ивкова. Деятельность японского шпиона удалось пресечь еще до начала войны.
Полномасштабно заняться контрразведкой «особому разведочному отделению» мешал его конспиративный статус. Ведь даже офицеры высших штабов не знали о его существовании, что уж говорить о Варшавском округе.
Позднее крупный прокурорский работник, а затем директор Департамента полиции Р. Г. Моллов отметил данное обстоятельство. В одной из докладных записок он укажет: «Стыдиться борьбы с такой серьезнейшей для родины опасностью, разрушающей оплот государства, подрывающей его военную мощь и силу средств обороны от врага, угрожающей Отечеству потерей нескольких сотен тысяч молодых жизней и миллиардными убытками, казалось бы, нет оснований. Контрразведывательные же бюро, будучи учреждениями не легализованными, должны работать как бы из подполья и скрывать свою деятельность и существование даже от воинских частей, между тем борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризировать ее, придать ей патриотический характер, и тогда к ней примкнут силы народные, национальные».
Устранить излишнюю секретность в деле контрразведки — вот что требовалось в 1903 году при создании «особого разведочного отделения». Но не менее важно было привести в соответствие отечественное законодательство о шпионаже. А к этому приступили лишь в 1912 году. Немудрено, что упоминавшийся подполковник Гримм безнаказанно действовал почти семь лет. В Варшавском военном округе, буквально опутанном австрийскими и немецкими агентами, охранное отделение, а затем и контрразведка с 1900 по 1910 год выявили почти полторы сотни иностранных шпионов (от мелких контрабандистов до офицеров штаба), а до суда удалось довести только 17 дел с 33 обвиняемыми.
Военная контрразведка Главного штаба страдала от несовершенства законодательной базы, надо полагать, не меньше.
Однако сам факт учреждения службы по борьбе со шпионажем явился крупным шагом в налаживании планомерной борьбы с иностранным подрывным воздействием на Россию, не прекращающимися до сего времени попытками зарубежных спецслужб столкнуть великую державу на обочину мировой истории.
Контрразведывательные отделения (КРО) в штабах военных округов учредили лишь в 1911 году. Создателем и бессменным руководителем службы по борьбе со шпионажем в Варшаве был Генерального штаба полковник, а позднее генерал Николай Степанович Батюшин, с которым Владимир Орлов установил самый тесный контакт, и далеко не только как с боевым товарищем по русско-японской войне.
Дело в том, что практически одновременно с созданием КРО штаба округа министр юстиции России И. Г. Щегловитов признал необходимым сосредоточить предварительное следствие по шпионским делам у наиболее опытных юристов. На основе специального решения, утвержденного царем, учреждались четыре должности судебных следователей по особо важным делам. В числе чиновников, отобранных для назначения на эти ответственнейшие должности, был и Орлов.
И вот в 1912 году соответствующий приказ вступил в силу. За Орловым закреплялось все западное пограничное пространство, включая территорию дислокации Варшавского, Виленского и Киевского военных округов. Он наделялся правом не только самому вести наиболее важные уголовные дела, но и истребовать необходимые ему доклады от других следователей, а также получать необходимую информацию из органов контрразведки и охранных отделений.
Одной из первых шпионских историй, которую распутывал вновь назначенный следователь по особо важным делам, стало дело полковника Иогана фон Штейна, начальника гарнизона в спокойном провинциальном польском городе Рава.
Он, так же, как и Орлов, воевал в Манчжурии в русско-японскую войну, имел боевые награды и, естественно, надеялся, возвратившись с фронта, послужить в Санкт-Петербурге, Москве или в другом крупном центре. Назначение в Варшавский округ он воспринял как должное, но, когда узнал, что будет вынужден служить вдалеке от столицы Царства Польского, был шокирован, а затем поставил крест на карьере.
Скрашивать свою жизнь он решил кутежами в питейных заведениях с симпатичными полячками. А офицерское жалование, пусть и по должности гарнизонного начальника, не столь велико. Плюс к тому, и семью, проживающую под Варшавой, содержать надо — благо казна оказалась под рукой.
Неожиданно из штаба округа нагрянула ревизия. Помог ростовщик, ссудил 500 рублей. Ревизия ничего не обнаружила. Счета сошлись, а полковник оказался на крючке у австрийской разведки, чего, конечно, сам он пока не осознавал. Через ростовщика его втянули в финансовую аферу и даже по чужим документам вывозили несколько раз в Австрию. В очередной «туристической» поездке на полковника вышли сотрудники разведки австрийского генерального штаба.