- Скажи матери, - буркнул Зарубин.
Капитолина Петровна так была напугана рассуждениями яличника, что только махала рукой - на Виктора. Но вот ядро ударило шагах в десяти от них, к счастью никого не задев, а яличник уже уходил, унося свои весла.
Капитолина Петровна поспешно сунула в руку Виктора десятирублевую ассигнацию, и Виктор кинулся за перевозчиком, а через несколько минут торжественно тащил весла.
Эти весла на плечах Виктора могли означать что угодно, - будущее было темно и страшно, но маленькая Оля вскрикнула, ликуя:
- Есть весла! Есть! Смотрите!
И все около нее, не говоря о самом Викторе, поверили, что в этих веслах спасенье их жизней.
Варя даже оглядывалась кругом с последней надеждой - самой крепкой! не покажется ли где Хлапонина.
- Куда же Елизавета Михайловна могла?.. Может быть, уже давно переехала? - спрашивала она мать.
Но мать отвечала ей с чувством:
- О себе заботься, а не о людях!
Уселись в ялик. Их считали счастливцами те, кто остался на пристани. Виктор сел на весла, стараясь грести, работая только бицепсами; ведь он начал грести на виду у всех - надо же было показать себя мастером гребного спорта.
На корме уселся сам капитан, готовый править рулем ялика, - он, когда-то правивший боевыми кораблями.
Едва успели пройти метров пятьдесят, как впереди их шлепнулось в воду ядро, обдав их брызгами. Капитолина Петровна ахнула визгливо и припала головой к узлу, который держала на коленях (самый большой - с двумя подушками и одеялом). Оля смотрела на отца побелевшими глазами и с открытым ртом; у Вари выдавились сами собой слезы; Виктор, оглянувшись кругом, буркнул:
- Здорово лупят! - и продолжал грести.
Сам капитан серьезно исполнял обязанности рулевого, держа в руках мокрую бечевку руля.
Однако это было только первое ядро; вслед за ним, пока передвигался ялик к пристани Северной стороны, еще несколько ядер, - притом ядер каленых, - упало около него, точно там, на английских батареях, кто-то внимательно следил за ходом крошечного ялика и целился только в него.
Белые столбы воды всплескивались с шипом и шумом. И в то время, когда не только Капитолина Петровна, Варя и Оля сидели, онемев от ужаса, но даже и Виктор как будто начал задумываться над будущим и временами не знал, куда ему будет лучше ударить веслами - вперед или назад, или влево, вправо, - старый отставной капитан воодушевлялся все больше и становился воинственным на вид.
В "Ягудиил", видимо, попали новые ядра или ракеты: он вспыхнул огромным костром у них на глазах, и капитан кричал, кивая на него сыну:
- М-мерзавцы, а? Не-го-дяи, - что делают!.. Не суши весел!.. Отдохнешь, когда причалим!.. Греби!
И Виктор, хотя чувствовал, что немеют руки и вот-вот, пожалуй, начнет их сводить судорогой, греб исправно.
Добрались, наконец. Капитан направил ялик так, чтобы первой могла вылезть Капитолина Петровна со своим узлом. У него был вид победителя в серьезном сражении.
А ядра как будто гнались за ними, и одно упало в воду почти за кормою, обдав капитана с головы до ног.
Отряхиваясь, он вышел из ялика последним, и, точно став на твердую землю, он уже был застрахован от всяких покушений союзников, повернулся лицом в ту сторону, откуда летели снаряды, сделал самую язвительную мину, торжественно поднял правую руку, не спеша сложил захолодевшие пальцы в символический знак и прокричал:
- Что-о, Виктория? Шиш взяла?! На тебе... на!.. Шиш под нос! Шиш под нос!
Виктор постарался привязать ялик, оставив в нем весла, но только что отошли они всего шагов десять от берега, как новое ядро, нащупав, наконец, их спасителя, ударило в него яростно, и щепки брызнули высоко кверху вместе с фонтаном кипуче-белой воды.
IV
Когда Хлапонина услышала сквозь сон первые сигнальные выстрелы канонады, она тут же вскочила с постели, как подброшенная землетрясением, и посмотрела на свои маленькие часики, лежавшие на стуле у изголовья: было только половина седьмого.
- Так еще рано... и уже так страшно! - сказала она, хотя была одна в спальне: муж ночевал там, на батарее, "подпиравшей", как он выражался, третий бастион.
Елизавета Михайловна уснула поздно и спала плохо, потому что с совещания у Корнилова вздумалось заехать к ней генералу Кирьякову. Конечно, этот слишком поздний и для нее неожиданный визит был подсказан начальнику ее мужа лишним стаканом вина, выпитого на квартире адмирала, но он объяснил свой приезд заботой о ней: он заехал будто бы только затем, чтобы предупредить ее о том самом, что и действительно началось в половине седьмого утра, - о канонаде.
Сначала он по-хозяйски звякал щеколдой запертой уже калитки. Она думала, что пришел муж, и открыла ему калитку сама, даже не спросив: "Кто там?" Она была так уверена - это вырвался к ней с батареи муж, - что даже вскрикнула радостно:
- Митя! Как же ты вырвался?
Но всадник около калитки отозвался раскатисто и знакомо по тембру голоса:
- Митю ждали?
И она еще пыталась догадаться, кто это, - ночь же была не из очень светлых, - как всадник добавил, спрыгнув с лошади:
- Митя ваш выполняет долг службы, а Ва-силий счел долгом вас навестить, Елизавета Михайловна!
- Василий Яковлевич! - узнала она, наконец, Кирьякова, невольно отшатнувшись.
- Он самый... А где ваш личарда? Посмотреть бы надо за конем, чтобы кто не мотнул на нем в Бахчисарай, к татарам.
Она только что хотела сказать, что готова его выслушать здесь, у калитки, и "личарду" незачем будить, как услышала сзади себя поспешные шаги денщика, - шинель внакидку.
- Присмотри, братец, за конем! - начальственным баритоном приказал ему Кирьяков и только на дворе, звякнув шпорами и сняв на отлет фуражку, поцеловал ее руку.
На лестнице горела поставленная ею свеча в шандале, и она очень боялась, чтобы Кирьяков не двинулся туда, "на огонек".
И он действительно направился было "на огонек", но она остановила его, взяв за локоть:
- Простите, Василий Яковлевич, в комнаты неудобно: там спят дети... Они только что уснули, - мы их разбудим.
- Дети? Ваши дети? - очень удивился он.
- Не мои, моих знакомых, - храбро придумала она. - Они живут там, одним словом - слишком близко к бастиону...
Назвать какой-нибудь бастион точно она все-таки не решилась, добавила поспешно:
- Погода, впрочем, очень теплая... Вы что-нибудь мне хотели сказать? Вот тут в садике есть скамейка, пойдемте.
- Да, да, сказать... кое-что сказать, именно!
Звякая шпорами, Кирьяков пошел за нею к скамейке в саду, скрывая, как ей показалось, недовольство таким оборотом дела за целой кучей бубнящих слов:
- Детям не здесь нужно быть, - их надо было отправить... Если они дети какого-нибудь обер-офицера, то ведь давали же пособия на отправку отсюда семейств бедных офицеров... А раз давали, то нужно было воспользоваться этим и за-бла-говре-менно их отправить, а не подбрасывать вам... О-очень хороши родители! Кто же они такие?