Нельзя было терять ни секунды. Бирюлев только крикнул: <Рабочие>, сюда!> - только махнул рукою на ложементы саперному унтер-офицеру, а сам, почему-то, непроизвольно стараясь не касаться на бегу земли каблуками, побежал руководить боем дальше, к траншее, куда, опередив его, подбегали уже матросы и солдаты.
Он думал именно этими словами: <руководить>, хотя и знал уже по опыту, что, чуть только начнется свалка в траншее, руководить ею никак нельзя.
А свалка в траншее уже началась: одиночные выстрелы, крики на двух языках, хрипы, стоны, лязг железа о железо, треск, гул - и через три-четыре минуты кто из зуавов не успел своевременно выбраться из траншеи и бежать выше, в другую такую же, был заколот.
Но зуавы были ловкие и крепкие люди и яростно защищали свою жизнь и свой окоп. Только трое захвачены были здесь в плен: один раненый офицер и два солдата. Зато одним из первых погиб так жаждавший боевых подвигов юноша с девичьими глазами - прапорщик Семенский. Некрупный телом и тонкий, он был буквально поднят на штыки и брошен на вал окопа. Волынцы вынесли было его на линию отбитых окопов, где старательно и споро перебрасывали с места на место почти белую от известковых камней гулкую землю рабочие, но он недолго лежал тут живым. Рабочие сняли с ложементов и оттащили к сторонке восемнадцать тел заколотых зуавов; девятнадцатым невдалеке от них лег бывший прапорщик Семенский...
Лунный свет ярок только вблизи, - вдали же он причудлив. Он способен очеловечить все кусты и все крупные камни кругом, особенно тогда, когда ошеломлен мозг внезапностью чужого нападения и своей оплошностью или неудачей.
Горнисты трубили тревогу, ракеты взвивались и лопались где-то в глубине французских позиций, точно напала на них не одна рота, а по крайней мере дивизия. Конечно, к передовым траншеям теперь спешили уже резервы.
Но пока подтягивались эти резервы, вторая траншея начала такую частую стрельбу, что поручик Токарев обеспокоенно подскочил к Бирюлеву:
- Прикажете унять их, Николай Алексеич? Несем потери!
- Ура-а! - крикнул во весь голос вместо ответа Бирюлев.
И тут же общее дружное <ура> и такой же страшный для сидящих в окопе стремительный дробный стук бегущих по твердой земле нескольких сотен ног, и казалось, что через минуту-другую все будет кончено здесь, как и в первом окопе; но раздался пушечный выстрел, и картечь повалила сразу человек десять.
Остановить атаку, впрочем, не мог этот выстрел, - слишком яростен был разбег, - и другого выстрела не пришлось уже сделать артиллеристам: их смяли. Но свалка в этой траншее была ожесточеннее, чем в первой. Тут оказалось больше защитников, может быть успели подойти из других траншей, однако очистили и эту траншею; человек около двадцати отправили отсюда своих раненых в тыл, к носилкам, а с ними вместе еще двух подбитых французских офицеров и пятерых солдат.
Бирюлев замешкался было при отправке раненых, но Шевченко, все время державшийся вблизи его, дернул его за рукав шинели:
- Ваше благородие, глядите сюда, то не обходят ли нас французы?
Бирюлев поглядел вправо - действительно тянулась вниз какая-то плотная масса.
- Барабанщик! Где барабанщик? Бей отбой! - закричал он.
Ударил барабанщик, затрубил горнист... Рота спешно строилась во взводную колонну для отступления, и тут, на ходу, подобрался к Бирюлеву Рыбаков, чтобы сказать:
- Ваше благородие, Кошку ранили, а он сглупа сказываться раненым не хочет...
- Кошка ранен? - Это показалось почти сверхъестественным. - Где же он? Лежит?
- Идет, да ведь и кровь из него хлещет... Кровью изойти может.
- Чем ранен? Пулей?
- Штыком...
А тем временем траншея, только что очищенная, вновь, видимо, наполнилась набежавшими из тыла зуавами, и запели оттуда пули. Но отстреливаться было уже некогда, беспокоило то, что могут напасть на рабочих.
Миновали первую траншею. Стало яснее видно, что французов, затеявших обход, немного - не больше ста человек.
- А ну, братцы, наляжь! - крикнул Бирюлев. - Мы их в плен захватим!
Однако там заиграл трубач, и французы быстро повернули в сторону и исчезли: гнаться за ними совсем не входило в задачу вылазки. Главное, было перестроить ложементы. Работа же эта шла полным ходом.
- Кошка? Где Кошка? - вспомнил Бирюлев.
- Есть, ваше благородие! - отозвался Кошка.
- Ты что, ранен?
- Пустяка - запекается, - недовольно ответил Кошка.
- Куда же ранен?
- Просто сказать, чуть скользнуло вот сюда, в левый бок...
- Перевязаться надо!
- Есть, ваше благородие, <перевязаться>... Домой придем - перевяжут.
Между тем пули из траншеи, которую только что очистили, сыпались чаще и чаще, и Кузменков сказал Бирюлеву:
- Неймется проклятым! Придется, кажись, пойти шугануть их подальше! Дозвольте, ваше благородие, я со взводом пойду!
- Взвода мало, братец... Идти, так всем.
И в третий раз повел в штыки Бирюлев всю роту.
Однако вторая траншея была занята немногими стрелками: можно было насчитать только человек пятнадцать, вскочивших на насыпь, чтобы встретить наступающих залпом и бежать в третий окоп.
Бирюлев с обнаженной саблей шел впереди роты и только что повернулся к ней лицом, чтобы, выждав момент, крикнуть <ура>, как Шевченко, не спускавший глаз с тех, на насыпи, вырвался из ряда и метнулся вперед: он заметил, что большая часть ружей французов направлена на его командира. Он только успел выкрикнуть: <Ваше...> - как в одно и то же время раздались и залп зуавов и <ура> Бирюлева, подхваченное всеми... всеми, кроме Шевченко, который рухнул, пронизанный несколькими пулями...
Обернувшийся Бирюлев споткнулся о ноги убитого и упал на колени. Кругом его бежали в атаку, штыки наперевес, и билось в уши со всех сторон нестройное: <А-а-а...> Бирюлев припоминал этих зуавов на насыпи, и то, как метнулся вдруг вперед, крикнув <Ваше...>, этот простодушный богатырь, державшийся с ним всегда, как дядька, и то, как он почувствовал, когда кричал <ура>, несколько тупых ударов в спину от шеи до поясницы, и понял, что Шевченко, чуть только увидел опасность, какая ему угрожала, кинулся его спасать своим могучим телом, и пули, предназначенные ему, принял своею грудью... И только пройдя насквозь через его грудь, эти пули, уже безвредные, шлепнулись в его спину, как мелкие камешки.
- Шевченко!.. Шевченко! Друг!.. - кричал Бирюлев, тормоша его круглое плечо, но глаза Шевченко уже закатились, тело вздрогнуло в последний раз и легло спокойно.
Заметив, что упал лейтенант, около него остался Болотников. Он тоже видел, что сделал Шевченко, и понял его, как понимал и тоску по нем лейтенанта; но он заметил, что рота пронеслась ураганом мимо второй траншеи в третью, и обеспокоился.
- Ваше благородие, а ваше благородие! - взял он за руку Бирюлева. Теперь уже не вернешь его, - воля божья... А наши уж в третью траншею прочесались, кабы их там не прищучили!
Бирюлев встал. Действительно, свалка гремела уже далеко. Он побежал вперед, как и прежде, на носках, бросая на бегу Болотникову:
- Не забудь, где Шевченко лежит!.. Потом заберем его!..
Смерть Шевченко его ожесточила. Он бежал отомстить за него французам. Но с зуавами, сидевшими в третьей траншее, все уже было кончено, пока добежал он. Оставалось только собирать своих во взводы и подбирать раненых, чтобы идти обратно.
И взводы уже построились, раненых вынесли, когда со стороны траншеи раздалась резкая команда:
- En avant!*
_______________