Около резервных батальонов Подольского полка он остановился и скомандовал:
- Налево круго-ом... марш!
Но молодые солдаты ближайшего к нему батальона смотрели на него в полнейшем недоумении. Они знали, конечно, что значила команда <налево>, марш>, но у них не хватало духа ее исполнить, так что Хрулеву пришлось повторить ее.
Однако солдаты закричали:
- Зачем, ваше превосходительство, налево кругом? Прикажите вперед идти! Мы возьмем, - только прикажите!
Этого не ожидал даже и сам Хрулев. Молодые солдатские лица колыхались перед ним в дыму, и общее выражение их было умоляющим, как у ребят, которые просят красивых игрушек или сладких конфет. Он даже поколебался было на мгновенье, но пересилил эту слабость.
- Сейчас пока мы пойдем обедать, братцы, - прокричал он, - запасемся патронами, а после обеда Евпатория будет наша, ура!
- Урра-а! - радостно заорали подольцы и повернули <налево>.
Хрулев же направился прямо к Урусову.
Даже Урусов, который сам два дня назад говорил, что не поведет дивизию свою, пока не будут приведены к молчанию все неприятельские орудия, и тот несказанно был удивлен решением Хрулева.
- Отступать? Как так отступать? - повторял он. - Ты не шутишь, нет?
- Отступать непременно! - твердо приказал Хрулев.
- Не понимаю, братец! Так хорошо начали и так скверно кончаем! Солдаты мои так и рвутся вперед, - как же я их поверну назад? Мы бы Евпаторию взяли!
- На черта нам ее брать, - рассуди сам! Только людей зря губить! Игра не стоит свеч!
- Я не решаюсь командовать отступление, как хочешь, - упрямо сказал Урусов.
- А-а, не решаешься, - это другое дело! Тогда я скомандую сам!
И, заехав перед фронт центральной колонны, он выхватил свою кавказскую шашку и зычно, как на параде, скомандовал:
- От-ступ-ление в шахматном порядке! Первые батальоны, начи-на-ай!
Команда его, поданная, как на параде, так же как на параде, передавалась всеми батальонными командирами своим батальонам, а Хрулев держал в это время шашку <подвысь>, и когда отзвучала последняя передача, скомандовал:
- Марш! - и только тогда опустил шашку.
Точно и в самом деле на параде или на большом линейном ученье в лагере, первые батальоны повернулись по команде своих командиров <налево> и пошли в тыл, старательно отбивая ногу.
Перед вторыми батальонами повторилась подобная же команда Хрулева, и также держал он шашку <подвысь>...
Быть может, и турки и французы, бывшие с ними в укреплениях, были изумлены этим торжественным маршем назад только что бывшего очень грозным для них русского отряда. Но когда прошло это изумление, началась оживленная пальба вслед русским каре. Даже вылетело два-три эскадрона турецкой конницы, но, батальоны азовцев, бывшие в арьергарде, остановились, взяли <на>, и эскадроны повернули обратно.
Скоро прекратилась и пальба из Евпатории, так как она стала уже бесцельной, а потом и с пароходов.
Штурм кончился так же внезапно, как и начался.
VIII
Когда отступление было завершено так, что и арьергардные части вышли из-под действия дальнобойных морских орудий, Хрулев справился, все ли раненые подобраны. Эти сведения мог дать только старший хирург отряда, врач Райский. Послали за ним, и он сказал, что если какие и остались, то совершенно безнадежные, жизнь которых висела на волоске; все же остальные перевязаны, и тяжело раненные уложены на подводы, а легко раненные идут в строю вместе со своими товарищами.
- Сколько же все-таки вы насчитали раненых? - спросил Хрулев.
- Человек около пятисот, - ответил Райский.
- Все-таки!.. Да убитых, должно быть, не меньше двухсот... Вот во что обошлась эта затея... Ну все-таки, я думаю, не совсем зря: у турок, по моим расчетам, наберется втрое больше потерь, - будут помнить! И едва ли уж теперь скоро высунут оттуда свой нос... Дело мы все-таки сделали, а теперь отдыхать!
И точно это себе самому он во всеуслышание разрешил отдых, Хрулев тут же крепко уснул, сидя на лошади.
Кавалеристы умеют это делать - спать и не вываливаться из седла, но на всякий случай Волков и Панаев, один справа, другой слева, ехали рядом с ним и наблюдали за ним.
Когда же войска пришли к тому месту, где заранее был приготовлен обед, снятый с лошади Хрулев лег прямо на землю на чью-то шинель, подложил под голову папаху, укрылся с головой буркой и заснул, как в могиле.
Пообедали люди; было уже за полдень. Никто из начальствующих лиц не знал, что делать дальше.
Волков все-таки не мог примириться с мыслью, что <воля>величества> непременно взять Евпаторию и предать ее полному разрушению не была выполнена. То, что было сказано Хрулевым молодым солдатам-подольцам, стало ему известно, и это дало ему мысль разбудить начальника отряда, который после обеда должен был возобновить наступление.
- Ваше превосходительство!.. Степан Александрович! - начал легонько тормошить его он.
- Степан Александрович, вставайте! - присоединился к нему полковник Шейдеман, который не знал, держать ли ему батареи под своей командой, или распустить по своим частям.
- Степан Александрович! - толкали они его сильнее, видя, что он не открывает глаз.
- Степан Александрович!.. Ваше превосходительство!.. Генерал Хрулев! - кричали они ему в уши, перекатывая его вместе с буркой и папахой.
Все было бесполезно.
Подошел Урусов. Ему пришла мысль запустить по-кадетски Хрулеву в нос <гусара>. <Гусар> подействовал. Хрулев чихнул свирепо и приоткрыл один глаз.
- Что делать с войсками? - крикнул ему, нагнувшись, Урусов.
Хрулев выругался и добавил:
- Развести по домам!.. Дать лошадь!
Солдаты замаршировали дальше. Хрулева кое-как снова усадили на его белого коня. Он склонился к его шее и опять уснул. А когда доехали до деревни Тюп-Мамай, где собрался обоз и где была квартира штаба, Хрулев, не раздеваясь, утонул в своей оттоманке и проспал, не просыпаясь, восемнадцать часов, наверстывая несколько бессонных ночей, отданных им на подготовку к несостоявшемуся штурму. Можно было сказать, что спал он сном праведника. Он взял на себя задачу штурма для того, чтобы была выполнена <воля>, и не довел дело до конца, выполняя волю <лица> и прямое требование здравого смысла ведения войны - зря не расходовать людей.
Глава седьмая
НИКОЛАЙ ЗАБОЛЕЛ
I
Полковник Волков получил предписание еще в Петербурге немедленно возвратиться после взятия Евпатории, чтобы осведомить царя об этом деле с неподкупной честностью флигель-адъютанта и точностью одного из участников боя. И он отправился поспешно, не дожидаясь не только реляции Меншикова, но даже и того, когда вздумает проснуться Хрулев. Состояние главнокомандующего было ему известно, его отношение к штурму Евпатории тоже.