- Кто же вам велит погибать, если только вы сейчас не играете какой-то роли? - наблюдая его, так же спокойно, как прежде, сказала она.
- Чтобы я, я... играл перед вами... роль какую-то? - изумленным и даже несколько оскорбленным тоном отозвался он.
- Я, например, слышала, что у вас есть и семья в Курске, значит вы не такой уж и одинокий, - продолжала она.
- В Курске? От кого же это вы слышали? - отшатнулся он.
- Право, не помню уж от кого именно.
- Да, есть, есть семья в Курске, не отрицаю! Но ведь это же обыкновенный мезальянс! У кого же нет таких побочных семей?
Он принял встопорщенно беспечный вид, как уличенный в полнейшем пустяке, а она припомнила вдруг, как ключница Степанида говорила ей о <незаконной> семье Василия Матвеевича, живущей в Харькове, а совсем не в Курске, поэтому совершенно непроизвольно, как бы желая поправиться, протянула она:
- В Харькове?
- А-а, и о харьковской моей семье вам уже насплетничать успели! Та-ак-с! - И Василий Матвеевич прошелся по комнате петушком и пригладил перед зеркалом свой зачес. - О курской моей семье вы могли, конечно, узнать от своих родных в Курске или же от хороших знакомых там же, а что касается харьковской, то это уж кто-то вам шепнул из моей милой дворни... И, пожалуй, даже я догадываюсь - кто!
Глаза у него посуровели вдруг и стали очень неприятны Елизавете Михайловне, так что она пожалела, что проговорилась, выдав тем Степаниду. Чтобы задобрить его, она сказала:
- Я понимаю, что вы думаете о такой семье, какую дает только церковный брак.
- Вот именно-с, - буркнул он нелюбезно.
- Чтобы жена ваша жила с вами здесь, помогала бы вам в хозяйстве, разделяла бы все ваши вкусы...
- Непременно-с! Всенепременно!
Он еще смотрел на нее подозрительно, но, видимо, начал уже смягчаться; она же продолжала:
- Если вас томит одиночество, когда у вас так много дел, то сколько девиц и вдов томит оно в тысячу раз сильнее потому уже, что они ничем не заняты.
- Назовите же мне хотя бы одну! - стремительно придвинулся он к ней.
- Так вот сразу разве можно припомнить? - улыбнулась она.
- А может быть, у вас есть не то чтобы родная сестра, - такой нету, я знаю, - двоюродная, троюродная, только чтобы на вас похожая, а?.. Есть?.. Разумеется, незамужняя только, подумайте!
Он смотрел на нее с самым неподдельным упованием: это светилось в его глазах, это было в его вытянутой к ней шее, подавшихся вперед плечах, даже пальцах, но ей все-таки пришлось сказать ему:
- Нет, такой не найдется.
- Вот видите! - отшатнулся он. - А вы говорите тысячи! - И даже голос его опал. Однако он не отошел от нее; он добавил проникновенно: - Митя счастливый человек. Он недаром, - вы это знаете, надеюсь, - в сорочке родился.
- В сорочке? - машинально спросила она.
- Именно, в сорочке... Вот когда вам придется рожать детей, вы узнаете, что это такое - сорочка.
- Вы меня спрашивали о двоюродных моих и троюродных сестрах, но если бы они и существовали на свете, то ведь у них ни у кого не было бы в приданом имения, как не было его и за мной, - не совсем без умысла сказала Елизавета Михайловна.
- Вы, вы лично, такая, как вы есть, стоите большу-щего имения! горячо отозвался на это Василий Матвеевич.
В это время донесся из спальни голос Дмитрия Дмитриевича:
- Ли-за!
И она тут же встала и вышла, поспешно простясь со старым холостяком, отнюдь не обремененным двумя своими семьями в двух соседних губернских городах, Харькове и Курске, но мечтающем о третьей семье, в Хлапонинке.
II
А Хлапонинка все-таки не хотела верить даже и <дружку> Дмитрия Дмитриевича Терентию Чернобровкину, что сын их бывшего помещика, раненый офицер, приехал сюда только на поправку. Впрочем, и сам Терентий этому не верил. Он оставался при прежних мыслях, что в барском доме теперь идут затяжные разговоры только о той доле имения, которая должна бы принадлежать племяннику, но перехвачена у него из рук ловким на эти дела дядей.
Однажды в тихий светлый день Дмитрию Дмитриевичу вздумалось пройтись по дороге к деревне; дорога же была очень веселая на вид: накатанная полозьями, она ярко лоснилась и золотела на солнце. Конечно, Елизавета Михайловна шла под руку с ним. Терентий же в это время, взгромоздясь на большой омет, сваливал деревянными вилами-тройчатками солому вниз, где стояли сани.
Увидев бар, когда они были еще далеко, он сейчас же соскользнул с омета, отряхнулся поспешно и пошел наперерез им.
Говорить с ними ему было о чем: как раз в этот день утром до него дошло через дворню, что его, как и Тимофея <с>, хотят поставить в сдаточные по ополчению.
Слух этот, правда, показался ему дурацкой шуткой, - он считал себя вполне <справным> мужиком, каких невыгодно помещикам отдавать в солдаты, да и действительно был таким. Он только посмеялся в бороду, когда это услышал, но думал все-таки вечером зайти в контору, к бурмистру, спросить.
Теперь же, увидев Дмитрия Дмитриевича с женой на дороге, он даже подумал, не к нему ли идут они по этому делу, и почувствовал вдруг, что плохо греет его старый армяк.
Дойдя до <дружка>, он уже не протянул ему руку, как хотел было сделать; он крепко зажал в ней свою шапку и низко согнул спину, здороваясь: по тому смущению, какое зорко высмотрел он на лицах обоих, подходя, он понял вдруг, что слух-то ведь верен. Он даже не решился теперь назвать <дружка> по имени-отчеству.
- Барин! Что это, говорят, будто в ополченцы меня?.. - проговорил он кое-как и впился глазами в обоих.
- Да, брат Терентий, слыхал это и я тоже, - ответил Дмитрий Дмитриевич, остановясь, а Елизавета Михайловна тут же постаралась по-женски смягчить слова мужа.
- Еще неизвестно пока... Может быть, Василий Матвеевич передумает.
- За что же, батюшки мои? Ведь четверо ребятишек... как же это? бормотал непослушными заледеневшими губами Терентий, глядя на нее, и она снова попыталась его успокоить.
- Да ведь о манифесте говорят еще только, что будет, а может быть, его и не будет?
- Как же так не будет? - серьезно поглядел на нее Дмитрий Дмитриевич. - Он должен быть... Откуда же иначе... откуда взять пополнения для армии?
- Неужто ничего нельзя сделать? - спросил его Терентий.
- По газетам выходит, что иначе нельзя... Союзники шлют и шлют войска в Крым... Шлют и шлют... Десятками тысяч... Как же нам быть? Надо, значит, и нам тоже, - ответил Дмитрий Дмитриевич, не поняв, что он спрашивает его о своем деле.
Его поправила Елизавета Михайловна, добавив:
- Мы, конечно, попробуем отговорить Василия Матвеевича... Четверо детишек маленьких, - как же можно? Неужели не найдется еще кого, более свободного?
- Найдется, барыня! Десятка полтора найдется совсем свободных! Явите милость божецкую, поговорите! - смотрел теперь уже только на нее Терентий испуганными, жалкими глазами.
Они не пошли дальше. И у него и у нее явились одинаковые мысли, что там, в деревне, они услышат еще несколько жалоб и просьб исхлопотать что-нибудь, за кого-нибудь замолвить слово... Не обещать поговорить было нельзя, конечно, говорить же с таким, как Василий Матвеевич, и ему и ей было трудно.