Жизни тот один достоин,
Кто на смерть всегда готов;
Православный русский воин,
Не считая, бьет врагов!
Однако и сам Хрулев был хорошо известен солдатам-охотцам еще по Дунайской кампании, когда против турецких скопищ под Туртукаем, на острове Голом, повел он лично в атаку их полк. Это было не так и давно, в феврале 1854 года; и вот подвыпивший фельдфебель Кривопутов, один из георгиевских кавалеров, с бокалом шампанского вышел в палисадник перед домом и возгласил, подняв голову к балкону второго этажа:
- За здоровье генерала Хрулева Степана Александрыча!
Хрулев тут же появился на балконе с графином водки и чайным стаканом, налил себе на глазах у всех, без фальши, доверху полный стакан, звонкоголосо, как команду, прокричал:
- Здоровье всех георгиевских кавалеров, ура-а!
Потом молодецки, не отрываясь, "вонзил в глотку" весь стакан до дна и высоко подбросил его над крышей дома.
Долго потом гремело "ура" Хрулеву.
Он уже стал широко известен среди солдат и матросов как храбрец самой высокой марки.
Всегда в сопровождении своего телохранителя, здоровеннейшего боцмана Цурика, всегда в папахе и бурке и на неизменном белом кабардинце, сидя по-казацки, пригнувшись к луке деревянного казачьего седла и упираясь ногами в деревянные же огромной величины, точно две крысоловки, стремена, он с первых же дней своего появления в Севастополе стал фигурой, которую нельзя было не запомнить, раз только ее увидев. Но удивить севастопольцев личной храбростью было уже гораздо труднее. Однако и это удалось Хрулеву.
Он появлялся в самых опасных местах и в какое угодно время. Было однажды, что он направился на Малахов, обеспокоенный очень усилившейся вдруг бомбардировкой. На той стороне Малахова, которая смотрела на Севастополь, сохранились еще несколько матросских хатенок-полупещер; они выстроились двумя рядами, образуя узенькую улицу. Несколько человек солдат шли по ней; догоняя их, ехал Хрулев.
Вдруг бомба большого калибра упала в верхнем конце улицы и, подпрыгивая, покатилась вниз. Солдаты разбежались и легли на землю около домишек, между тем бомба попала в неглубокую воронку, из которой не могла уже выбраться, и принялась вертеться и шипеть, - грозный признак!
- С лошади, с лошади, ваше превосходительство! - закричали солдаты Хрулеву, который продолжал двигаться вперед, хотя и шагом, потому что в гору.
- Вот тебе на! Это зачем же? - спросил, не останавливая коня, Хрулев.
- Бомба! Бомба!
- Вижу... А может, не разорвет ее?
- Разорвет! Разорвет!
- Ну, авось нет! - усмехнулся Хрулев и послал кабардинца вперед.
Это была, конечно, счастливейшая случайность, что бомба повертелась, пошипела и успокоилась, не дав взрыва. Хрулев проехал мимо нее вполне благополучно; но для солдат, видевших это, он сразу стал существом необыкновенным, особенно когда обернулся он к ним и крикнул:
- Ну что, ребята? Ведь говорил же я вам, что не разорвет!
Солдаты даже начали креститься, вставая с земли, точно при явном наваждении.
А однажды, когда ему вздумалось познакомиться с укреплениями других дистанций и он появился на третьем бастионе в открытом для неприятельского обстрела и притом узком месте, - часовой, здесь поставленный, закричал ему:
- Извольте слезть с лошади, ваше превосходительство! Здесь проезжать нельзя!
- Почему это? - удивился Хрулев.
- Убить могут!
- А могут и не убить?
- Беспременно убьют-с!
- Почем же ты знаешь?
- Да здесь и шагом-то никто не ходит, а только бегают, и то согнумши, а то живым манером две, а то три штуцерные впалют, ваше превосходительство!
- А может, и не впалют?
- Никак нет, беспременно убьют-с!
- Что-то мне не верится, - улыбнулся Хрулев. - Посмотрим!
С ним были тогда, кроме боцмана Цурика, еще два ординарца-прапорщика. Хрулев всем трем приказал остаться в безопасном месте, а сам шагом поехал по опасному. Действительно, несколько пуль сейчас же запело у него над головой, но ни он сам, ни его лошадь не были задеты.
Часовой с изумлением посмотрел на боцмана Цурика, ища у него отгадки такому странному обстоятельству, и боцман кинул ему снисходительно:
- Это ж генерал Хрулев!
Как будто с генералом Хрулевым не могло произойти того, чему были подвержены все вообще люди.
Познакомившись с третьим бастионом, Хрулев тем же опасным путем возвратился к своей маленькой свите, и не один только часовой, а и другие солдаты видели это издали.
От одного к другим начали передаваться, даже приукрашенные фантазией рассказчиков, эти два и другие подобные случаи с Хрулевым, и довольно быстро генерал в папахе и бурке завоевал сердца не только солдат, но и матросов, что было гораздо труднее.
Разогретые вином, песенники пели с большим чувством веселую плясовую:
Купи,
Купи-и Дуне,
Купи,
Купи-и Дуне,
Купи Дуне сарафан,
сарафан!
Купи Дуне сарафан,
сарафан!