Эти работы, правда, велись Меншиковым медленно и нехотя, но все-таки велись на всякий случай, когда началась Дунайская кампания, а европейские газеты выбалтывали, что цель начавшейся войны - Севастополь.
Появившийся после очищения дунайских княжеств в Севастополе Тотлебен очень скоро обратил внимание на разжалованного - знающего, серьезного, умеющего работать. Однако его представления Бородатова к чину не имели успеха при жизни злопамятного Николая, и только 18 февраля явилось поворотным днем в его судьбе.
Рана в ногу вернула ему чин подпоручика, в поручики же был он представлен за участие 26 мая в бою с англичанами за ложементы спереди третьего бастиона, когда был им выручен из плена капитан 1-го ранга Будищев.
Отношения Бородатова к Дебу не изменились в те годы, когда оба они носили солдатские погоны; он не хотел, чтобы они хоть сколько-нибудь переменились и теперь, когда он не только стал офицером, но еще и названным женихом Вари Зарубиной, к которой был неравнодушен Дебу, как это знал он и по личным наблюдениям и по рассказам Капитолины Петровны.
Ему хотелось увидеться с ним, чтобы поговорить именно об этом, о своей близкой свадьбе. Он чувствовал какую-то неловкость перед ним, которую во что бы то ни стало желал скинуть. И очень обрадовался он, когда при переезде из города на Северную, случайно, в толпе солдат рабочей роты, возившихся на берегу с укладкой камня на свежем срезе земли, разглядел не кого иного, как Дебу: он руководил тут небольшой партией рабочих, объяснял им что-то с помощью жестов.
Бородатов тут же подошел к нему своим широким отчетливым шагом.
- Ипполит Матвеевич, здравствуйте, дорогой! Что вы тут делаете?
Он крепко жал руку Дебу и в то же время наблюдающе вглядывался в его глаза.
- А вот приказано сооружать зачем-то тут мостовую - спуск к берегу, явно стараясь улыбнуться обрадованно, отвечал Дебу.
Бородатов присмотрелся к работе.
- Спуск отлогий, угол небольшой, - сказал он, - значит, для тяжелых грузов... Не думают ли здесь выгружать снаряды больших калибров?
- Были бы только это снаряды, а выгрузить их есть ведь где и без этого спуска, - переменил уже улыбку с радостной на ироническую Дебу, но тут же добавил: - Впрочем, это дело начальства, а не наше.
Бородатов заметил его новую улыбку и сказал:
- Лишний спуск не окажется лишним.
- Точно так же, как и лишний подъем, - подхватил Дебу. Приглядитесь, на том берегу не тем ли самым заняты люди как раз по прямой линии против нас?
Бородатов увидел белые рубашки солдат и на том берегу рейда; заметно было, что и там укладывались камни на свежий срез земли.
- Да, вижу... Значит, оттуда сюда будут ходить катеры и баркасы с тяжестями, - сказал он.
- Гм, только ли это?.. А не мост ли хотят строить в этом месте? - И выжидающе на него глядя, сжал тонкие губы Дебу.
- Мост через рейд? - удивился Бородатов. - Помилуйте, разве это легкое дело? Тяп-ляп - и готов мост?.. Что вы, Ипполит Матвеич! Это - дело серьезное, и было бы слышно, что оно затевается, и уж кто-кто, а мы-то, саперы, про это бы знали!.. Мост такой длины построить - соединить Южную сторону с Северной, ого! Это было бы знаменито!
Небольшое возбуждение, в которое пришел Бородатов при одном только представлении подобного моста, толкнуло его объясниться с Дебу сейчас же.
- Вы знаете, Ипполит Матвеич, что я женюсь на Вареньке, получил уже разрешение? - сразу и просто спросил он.
- Совет да любовь! Поздравляю! - так же просто и без секунды промедления отозвался на это Дебу и протянул ему руку.
Бородатов глядел на Дебу пристально, хотя, высказавшись, не чувствовал уже теперь той неловкости, которая остро торчала в нем раньше. Ему показалось, что впалые щеки Дебу слегка покраснели, хотя тонкие губы и сложились в приветливую улыбку.
Бородатов держал его руку в своей руке и ждал от него других слов, не таких затрапезных и по существу безучастных, и Дебу понял это; он добавил:
- Так как Вареньке я желаю только добра, то я за нее рад, очень рад! Вы, именно вы составите ее счастье... насколько, конечно, можно говорить о счастье в нынешнем Севастополе... Впрочем, может быть, вас переводят отсюда куда-нибудь?
- А куда же могли бы меня перевести отсюда? - удивленно спросил Бородатов.
- Ну, мало ли куда? Вот хотя бы в Николаев.
- Разве Николаеву что-нибудь угрожает?
- Однако же вот Новосильский переведен в Николаев... И несколько человек еще, пониже чином.
- Отдыхать отправлены, поправляться от ран и контузий... А мы что же? Нет, уж так и быть, будем с Варей бедовать здесь... Правда, после свадьбы Варя, по уставу, должна будет выйти из общины сестер милосердия, но перевязочного пункта бросать она все-таки не желает.
- Напрасно!.. Уговорили бы вы ее бросить, - мягко сказал Дебу. - А то, знаете ли, ведь раз уже болела тифом, вдруг привяжется что-нибудь еще, чего не дай бог, конечно... Поберегите ее!
Эта просьба прозвучала у Дебу вполне искренно, и Бородатов, все не выпускавший его руки, пожал ее крепче и сказал:
- Спасибо вам! Может быть, мне удастся ее уговорить, а нет - давайте действовать вдвоем. На свадьбу к нам приходите непременно!
- Если не откажете, приду.
- Прошу, усердно прошу! И Варя тоже!
Дебу спросил, на какой день назначена свадьба, потом сказал:
- Если я в этот день буду свободен от наряда по службе...
- Постарайтесь быть свободным!
- Стараться-то мы рады, да ведь людишки мы мелкие! - шутливым уже тоном отозвался на это Дебу.
- Непременно, непременно! - прощаясь с ним, настаивал Бородатов. Без вас нам и пир будет не в пир! - И с весьма облегченным сердцем пошел от него к гребцам, дожидавшимся его у своей двойки.
III
Это была несомненно маленькая роскошь, допущенная высшим начальством севастопольского гарнизона, как видно, от полноты внезапно прихлынувших родительских чувств, - свадьба одного из боевых офицеров с самой юной из общины сестер милосердия.
Первомайский праздник Охотского полка, разрешенный тоже Сакеном, развернулся по-широкому, запел хорами полковых певчих, загремел трубами оркестров, засверкал лихими плясками в целях почтить не одних только охотцев, бессменно и крепко стоявших в течение полугода на защите города и Крыма. То был праздник всего героического гарнизона, только сознательно пристегнутый к юбилейному сроку.
А что же такое была эта скромная свадьба незаметного подпоручика-сапера, у которого не красовалось пока еще ни одного ордена на поношенном уже мундире?
И все-таки колокола Михайловского собора, купол которого был уже в трех местах пробит ядрами, так что голуби свободно влетали в отверстия, надтреснутые колокола эти звучали торжественно весело.
На паперти, тоже наполовину обрушенной ядром, толпились любопытные, неизвестно откуда взявшиеся вдруг и в большом числе, причем, как всегда на венчаниях, преобладали женщины в платочках.
Пели певчие. Жених и невеста перед аналоем стояли под венцами, которые держали над ними шафера, часто переменяя руки; шафером жениха был товарищ Вити, прапорщик Сикорский, шафером невесты - капитан-лейтенант Стеценко, который был близок с Бородатовым уже несколько лет. Не отверг приглашения своего счастливого соперника и унтер-офицер Дебу; он, католик, внимательно вслушивался в возгласы священника и пение хора, но гораздо внимательнее все-таки следил за тем, какое сознание важности момента было на лице Вари, как держала она в чуть-чуть дрожавших пальцах свечу, изукрашенную золотой канителью, как менялась со своим женихом кольцами, как три раза обходила с ним вокруг аналоя, поблескивая золотым крестом сестры, надетым в последний раз.
Певчие с чувством пели "Исаия, ликуй..." Три голубя, - один бело-коричневый и два сизаря, - усевшись на иконостасе, с большим любопытством смотрели на зрелище, которое видели первый раз в своей жизни.
Даша, первая русская сестра милосердия, блистая серебряной медалью на аннинской красной ленте с желтой каемкой, пришла на праздник своей подруги; было и еще несколько сестер из петербургских. Хлапонин, несколько запоздало, явился уже к концу обряда. Часто оглядываясь на двери в ожидании его, Елизавета Михайловна уже беспокоилась, не случилось ли с ним снова чего-нибудь страшного, так как выстрелы с батарей, хотя и нечастые, продолжали греметь, и расцвела по-девичьи, когда он подошел к ней и стал рядом.