С горем пополам, загрузив машины распиленными бревнами, все вернулись на свои места. Вечером Евгений рассказал о дикой выходке афганцев, и все офицеры батареи пришли к выводу, что если уж они между собой так враждуют, то с русскими вообще не будут церемониться — в любое время предадут и уничтожат.
В следующую ночь наступил Новый, 1982, год. Как такового праздника в батальоне не было. Майор Терещук приказал командирам подразделений усилить на ночь посты и всем офицерам посменно дежурить вместе с солдатами. Капитан Коростылев вечером построил батарею, поздравил личный состав с наступающим Новым годом и зачитал график несения службы орудийных расчетов на огневой позиции и график дежурств с ними офицеров батарей. Особое внимание он обратил на подходы к расположению батальона со стороны арыка и кишлака Пули-Алим и сообщил пароль на сегодняшнюю ночь. С первой сменой солдат на огневые пошел сам командир батареи. Все были одеты в теплые и удобные белые полушубки, туго перепоясаны ремнями, на которых висели подсумки с магазинами к автоматам и гранатами. Ночь была морозная, но без снега. Яркие и крупные звезды густо обсыпали все небо. Стояла полнейшая тревожная тишина. Впереди, сразу за арыком и минным полем чернели горы, заканчивающиеся на вершинах «тремя сестрами». Командир расчета сержант Орасанов принял доклад часового у орудия, отправил его в батарею и, отдавая команды в полголоса, расставил своих солдат на ключевых огневой позиции. На центральном, втором орудии, остались Коростылев с двумя солдатами. К правому, первому орудию, ушли двое с сержантом Орасановым. Капитан Коростылев приказал ему подготовить там на всякий случай, кроме осколочных снарядов, несколько осветительных выстрелов. Два человека убыли к левому, третьему, орудию. Коростылев стоял, облокотившись на щиток гаубицы, и внимательно смотрел в черноту гор. Там было тихо. Глядя в направлении ствола, он, тем не менее, думал сейчас не о противнике. Мысли капитана перенеслись к его семье, в украинский южный город Николаев. И больше всего думал о своей шестилетней дочери Евгении, с которой он так и не попрощался, уезжая из дома на вокзал поздно вечером, когда дочь уже спала. Ее будить не стали, Коростылев поцеловал сонную Женю и уехал. Такой его дочь и осталась в памяти: свернувшись калачиком с распущенными светлыми волосами на подушке. Вспоминая эту маленькую родную девочку, Коростылев почувствовал в груди приток тепла.
— Товарищ капитан, — прервал его мысли рядовой Царьков, — нам готовить осветительные снаряды?
— Не надо, Царьков, вы с Редженовым принесите из ровика и подготовьте три ящика осколочных, а в случае чего нам подсветят первым орудием.
— Понятно, — так же вполголоса сказал Царьков и скрылся в темноте.
Коростылев вгляделся в сторону третьего орудия. Там неподвижно застыли справа и слева от ствола гаубицы, два дежурных солдата. А у первого орудия проглядывалось небольшое шевеление — там подносили к станинам гаубиц из ровика ящики с осветительными снарядами.
Внезапно впереди послышался жалобный вой, похожий на детский плач. Сразу же в этот одиночный вой подключились много других таких же жалобных голосов. Казалось, несколько ребятишек в темноте за арыком надрываясь плачут, что-то просят и умоляют. Это выли шакалы, Коростылев слышал их раньше, ночами проверяя посты. И несмотря на это, что-то заскребло у него в душе от этого жалобного воя, хотя он точно знал, какие шакалы неприятные животные, видел их у подножья горы.
— Может, шугнем их из автомата, товарищ капитан? — предложил рядовой Реджепов.
Коростылев посмотрел на свои часы со светящимся циферблатом. Стрелки показывали 23 часа 45 минут.
— Через пятнадцать минут их Реджепов пугнет весь батальон, отмечая Новый год по афганскому времени. Ты пройди первое и третье орудие и передай мой приказ не включаться в этот праздничный салют и быть более внимательными в своих секторах наблюдения.
— Есть! — сказал Реджепов и, пригнувшись в ходе сообщения, побежал к третьему орудию.
И правда, ровно в 24.00 в расположении батальона солдаты десантных рот вышли из казарм на улицу и произвели из автоматов беспорядочный и продолжительный салют в воздух. Этими очередями они не так отмечали наступивший Новый, 1982, год, как заглушали свою тоску по своей Родине и своим близким, не в состоянии больше что-то предпринять, чтобы хоть как-то оказаться со своей семьей. Каждый солдат, стреляя вверх, как бы подавал знак своим родным: Я живой, я с вами, я вернусь…
Через несколько минут стрельба закончилась и опять наступила тишина. В час ночи их сменил расчет ефрейтора Бакурова во главе с лейтенантом Костюковым. Капитан Коростылев рассказал ему о своих наблюдениях. Комбату стал подозрительным тот факт, что после «праздничного салюта» замолкшие было шакалы не возобновили своего воя. Может быть, их кто-нибудь спугнул? В темноте не видно и нужно быть настороже.
В комнате офицеров спали старший лейтенант Потураев и Кривониша, прапорщик Веденеев и танкист лейтенант Шамшурин. Тихонько пройдя к своей кровати, Коростылев снял ремень, полушубок, сложил их в ногах постели и присел на матрац. Автомат повесил на спинку кровати. Печь-буржуйка затухла, и в комнате было прохладно. Он набросал в нее щепок, подпалил их и наложил на них с вечера заготовленные полешки. Огонь весело взялся по дровам и сразу же стало теплее. Не раздеваясь, Коростылев прилег, свесив ноги на пол, заложил руки под голову и снова его мысли перенеслись к семье. Потом он подумал о дежурной смене их огневой позиции: почему шакалы вновь не появились? Может, в горах идет какое-то приготовление? Коростылев уже задремал, когда первая мина, выпущенная из 81-мм американского миномета из-за гор, разорвалась в пяти метрах от окна их комнаты. Следом за ее разрывом зарокотали пулеметы и выстрелило безоткатное орудие, которое находилось на вооружении в их провинции только у моджахедов. Капитан машинально поглядел на часы — 1 час 25 мин. — Новый год по московскому времени — и крикнул:
— Подъем! Тревога!
Но офицеры и без его команды уже быстро одевались и хватали свои автоматы. Потураев первым выскочил в коридор казармы, где у выхода уже собирались вооруженные солдаты, не решаясь сразу выскочить на улицу. Коростылев подбежал к выходу, присел у открытой двери и прислушался. Пули свистели перед крылом, мины рвались метрах в тридцати от них в районе стоянок боевых машин. Солдаты и офицеры батареи также вприсядку сгрудились за ним с автоматами в руках, ожидая команды своего командира. Коростылев обернулся назад:
— Потураев! Когда прибежим на огневую, ты первым орудием подсвети горы, там снаряды готовы, а мы из двух орудий накроем их осколочными. Кривониша! Вместе с водителями и расчетом Сердюкова быть здесь у тягачей в готовности на выезд. Прапорщик! Со взводом управления организовать оборону казармы. Всем все ясно?
Ответа не последовало, что означало, что все поняли свою задачу.
Минуты через полторы пули у крыльца стали свистеть реже, и Коростылев крикнул:
— Батарея! За мной! По местам!
Он первым выскочил на улицу, пригнувшись и не оглядываясь, бросился вверх по дорожке в сторону огневых позиций. Следом за ним бежали Потураев и расчеты сержанта Орасанова и Быкова. До орудий было метров сто пятьдесят и они прибыли к ним в рекордно короткое время.
Потураев с расчетом Орасанова по ходу сообщения огневой позиции добрался до первой гаубицы. Над головами, у бруствера, посвистывали пули. «Духи» вели огонь с гор сразу за минным полем. Евгений на ходу определил, что перед ними два пулемета и одна базука — американское безоткатное орудие. И пара минометов стреляют из-за гор по навесной траектории. Но разрывы их мин были позади, в расположении батальона.
— Орасанов! Прицел 140! Трубка 15! Направление прямо на горы. Один осветительный заряжай! Солдаты быстро исполнили команду, лязгнул закрывшийся затвор. Ствол орудия был поднят вверх почти на сорок пять градусов.
— Первое готово!
— Огонь! — скомандовал Потураев.
Резкий и громкий выстрел гаубицы на секунду их ослепил и оглушил. На высоте метрах в трехстах в снаряде сработал вышибной заряд, и яркий желто-красный пирофакел на парашюте со стальными стропами завис над горой, освещая местность в полукилометровом диаметре. И почти сразу же выстрелило второе орудие, где был Коростылев. Следом за ним грохнула и третья гаубица Костюкова.
— Заряжай! — крикнул Потураев, видя как пирофакелприближается к земле.
— Готово!
— Огонь!
Евгений непрерывно обеспечивал освещение местности, а два других орудия несколькими осколочными снарядами уничтожили огневые точки противника. По минометам «духов» за обратным склоном горы стала стрелять минометная батарея батальона, накрыв их со второго залпа. А на противоположной стороне батальона тоже шел бой. Два танка Т-62 лейтенанта Шамшурина прямо со стоянки открыли огонь поверх каменного ограждения забора из пушек и башенных крупнокалиберных пулеметов ДШК. Стрелял и пулеметный взвод на горке, что возвышалась над батальонами с востока. После трех ночи бой прекратился. Моджахеды отчасти были уничтожены, отчасти отошли под сильным огнем батальона.
Батарея Коростылева еще с полчаса была на позиции, потом, оставив Потураева с дежурным расчетом у орудий, солдаты вместе с Коростылевым ушли к себе в казарму. Раненых и убитых в этот раз в батальоне не было. Были подбиты одни БТР-70 седьмой роты и грузовик ГАЗ-66 минометчиков, в который мина попала в кабину. В двух бараках-казармах не осталось ни одного целого стекла. До утра солдаты утепляли рамы матрацами, а старший лейтенант Потураев нес службу на огневой позиции с одним орудийным расчетом. Было около шести часов утра.
— Товарищ старший лейтенант! Как вы думаете, обстрел повторится? — спросил сержант Орасанов Потураева.
— Не думаю так. Скоро будет светать, а «духи» не любят светиться. Они все делают исподтишка: в темноте или днем из-за укрытий, встречая нас в самых неожиданных местах. После сегодняшнего отпора вряд ли они скоро надумают так же напасть на нас.
Орасанов помолчал, потом сказал:
— Боевой салют получился, товарищ старший лейтенант, в новогоднюю ночь. Мне теперь никогда не забыть эту встречу 1982 года.
— Не только, Сергей, ты, все мы будем помнить эту ночь и теперь все наши праздники будем ждать нападений на позициях, чтобы вот так же врасплох нас не ловили, — отозвался Потураев, — обойди гаубицы и распорядись привести в порядок орудийные окопы. Пусть поправят брустверные укрытия для снарядов и приберут стреляные гильзы.
— Понял, — сержант закинул автомат за спину и пошел к часовым второго и третьего орудий.
В седьмом часу сержант Казеко привел на огневую позицию смену, и Потураев с солдатами вернулись на батарею. Там никто так и не ложился спать, и в это время все были на ногах. У крыльца казармы солдаты курили и продолжали обсуждать ночное нападение, свои действия и действия других подразделений.
Офицеры батареи тоже не ложились и у себя в комнате пили крепкий чай. Потураев повесил автомат на спинку кровати, снял ремень с кобурой, полушубок и бросил на матрац.
— С Новым годом, товарищи офицеры! Крепко нас местное население поздравило.
Прапорщик Веденеев налил ему кружку горячего чая:
— Возьми-ка, Женя, с холода. Нормальный Новый год в наших условиях. Помню, прошлый год, в Кундузе, нас тоже «духи» «поздравляли» с огоньком. Точно также всю ночь стрельба на всю провинцию. Чай расслабил души офицеров, и они молча пили его, обхватив железные кружки ладонями, каждый думая о своем. Капитан Коростылев поставил кружку на стол и сказал:
— Уже рассвело. Лейтенант Костюков, пойдите постройтеличный состав батарей и проверьте его наличие. Мы выйдем поздравить солдат с Новым годом.
Костюков быстро оделся и вышел из комнаты. В коридоре послышался зычный голос дневального:
— Батарея! Выходи на построение!
— Ну, что? Будем и мы собираться, — Коростылев надел полушубок, затянулся ремнем. Потураев, Кривониша и Веденеев вслед за командиром надели полушубки, первыми вышли в коридор казармы и заняли свое место в строю.
— Смирно! Равнение на середину! — громко скомандовал Костюков, повернулся к Коростылеву и доложил:
— Товарищ командир! 1-я артиллерийская батарея по Вашему приказанию построена!
Отдав рапорт, Костюков повернулся налево и сделал шаг назад. Коростылев, также держа правую ладонь у головного убора, вышел на середину двушеренгового строя батареи: