— Ты, Евгений, так меня убеждаешь, будто я в чем-то против. Но что делать? Бани нет, стирального порошка, да что там порошка? Мыла ни у кого нет! И взять негде. Вон, наша пехота при зачистках кишлаков тащит даже обмылки из афганских домов, но ты прав — надо что-то делать. Коростылев замолчал, молчал и Потураев. Действительно, в чем виноваты эти офицеры, когда служба тыла не смогла наладить снабжение своих войск по минимуму. У Коростылева у самого оставался небольшой обмылок куска земляничного мыла, который он покупал еще в Николаеве.
— Женя, иди построй батарею, собери сто процентов солдат, за исключением дежурного расчета. А я пока подумаю, что будем делать.
Потураев вышел в коридор казармы и почти сразу послышалась громкая команда дневального:
— Батарея! Выходи строиться на улицу!
Капитан Коростылев сложил свою карту, положил ее в планшет и задумался.
«Нужна срочная дезинфекция всего белья, обмундирования, матрацов и всего тряпичного, с чем соприкасаются солдаты. Нужен дуст. Где его взять? В части тоже его нет, как нет ничего пригодного для этого, там и мыла-то нет. Что делать?»
В комнату зашел Потаруев.
— Товарищ капитан! Батарея по Вашему приказанию построена! — доложил он по всей форме.
Коростылев надел полушубок, подпоясался портупеей, и они с Потураевым вышли к двушеренговому строю личного состава батареи.
— Вольно!
— Батарея, вольно! — повторил Потураев и встал на свое место в строю на правом фланге.
— Товарищи солдаты! Только что старший лейтенант Потураев доложил мне неприятное сообщение, что вши одолевают вас в нестиранном белье. Я хочу лично убедиться. Батарея! Первая шеренга два шага вперед, шагом марш! Кругом!
Теперь солдаты стояли лицом друг к другу, шеренга к шеренге.
Коростылев продолжал:
— Теперь не удивляйтесь моей команде! Всем расстегнуть полушубки, распахнуть их, приспустить брюки и поднять к груди нижние рубашки и тельняшки! Не надо стесняться, женщин здесь нет! Приступить!
Да никто, в общем-то, и не стеснялся. Солдаты не только батареи, но и всего батальона, были измучены такими бытовыми условиями. Или, точнее, полным отсутствием таких условий. Голодные дни, невозможность помыться и постирать обмундирование угнетали их, и выхода из этого положения они пока не видели. Их командиры находились в таких же условиях. Коростылев, Потураев, прапорщик Веденеев пошли между шеренгами.
Солдаты одной рукой придерживали приспущенные брюки, другой приподняли тельняшки и белые рубашки нательного белья. Нет, это когда-то эти рубашки были белые, а сейчас они и тельняшки стали серыми от застарелой грязи. Офицеры внимательно оглядывали это белье и оголенные участки тел. На уровне пояса на животах солдат чернели широкие полоски крупных платяных вшей. Нетрудно представить, что так же было у них в паху и под мышками.
Пройдя весь строй и, реально увидев ужасное положение, Коростылев скомандовал первой шеренге стать на свое место. Выйдя на середину строя, дождавшись, пока солдаты заправятся, застегнут полушубки и затянутся поясными ремнями, Коростылев громко, чтобы его слышали все, сказал:
— Я вас не виню в несоблюдении гигиены. Я виню себя, что тоже поддался течению создавшейся обстановки, которая не позволяет нам организовать помывку и дезинфекцию обмундирования. Это сделать негде и сейчас. Но мы будем искать какой-то выход. Прапорщик Веденеев!
— Я! — отозвался старшина батареи.
— Приказываю Вам взять с собой двух солдат и с первым же попутным вертолетом лететь в Кабул на поиски дуста. Где вы там его будете искать — я не знаю. В армейском банно-прачечном комбинате ли, в воинских частях ли, но без дуста и мыла сюда не возвращаться. Лимит времени я Вам не устанавливаю, ищите везде. Вам все понятно?
— Так точно, товарищ капитан!
Утром следующего дня в батальон подсел вертолет с каким-то грузом, и прапорщик Веденеев с двумя солдатами, взяв с собой оружие и рюкзаки с сухим пайком, улетели в Кабул. Их не было полторы недели. В один из солнечных дней, когда снег отсвечивал до рези в глазах, над расположением батальона загудели два вертолета. Один начал кружить в воздухе, а второй пошел на посадку. Коростылев находился на огневой позиции и видел, как открылась дверь приземляющегося вертолета и в дверях показался их прапорщик Веденеев в десантной куртке и голубой фуражке. Стоя в дверях, он энергично замахал рукой Коростылеву, широко улыбаясь. Потом он спрыгнул в снег и, придерживая фуражку левой рукой, правой махнул своим солдатам, остававшимся в салоне вертолета. Те быстро сбросили вниз пять больших мешков из плотной бумаги и сами спрыгнули следом. Все трое пригнулись и отбежали от вращающихся лопастей работавшего двигателя, и Веденеев махнул летчику рукой. Вертолет поднялся в воздух, пристроился в небе ко второму, и эта пара быстро скрылась за горой. Все солдаты, кто был на огневой позиции, побежали к прилетевшим. Коростылев с Потураевым остались у орудий, ожидая подхода Веденеева, который скорым шагом уже торопился к офицерам. Подойдя к Коростылеву он весело и браво доложил, приложив правую ладонь к козырьку фуражки:
— Товарищ капитан! Ваше приказание выполнил — дуст привез!
— Ну, во-первых, здравствуй, Алексей Иванович! — сказал Коростылев.
— Здравия желаю! — ответил Веденеев, пожимая руки Коростылеву и Потураеву.
— А теперь расскажи, где вы так долго пропадали и где дуст достали?
— Не только дуст. Его у меня три мешка, а в двух других стиральный порошок и солдатское мыло! Где я их только не искал. В Кабуле ни в одной части не нашел. Или правда у них не было, или не хотели давать. Короче, подсказали, что в Шинданте, что почти на границе с Ираном, в нашей мотострелковой дивизии можно все это достать, и мы стали искать попутный вертолет. Улетели туда только на четвертый день. И правда, в одном из полков мне заместитель по тылу все это выдал безо всяких накладных и бакшишей (магарыч). Потом ждали вертушек до Кабула, а там уже упросил вот эту пару, летевшую в Газни, — он указал в сторону гор, за которыми скрылись вертолеты, — сделать небольшой крюк и выбросить нас здесь. Летчики молодцы, не ломались и помогли нам добраться до дома.
— Хорошо, хорошо, Алексей Иванович! Женя! — Коростылев повернулся к Потураеву, — вызови сюда, на огневую, всех офицеров и сержантов. Прямо сейчас — распределим обязанности и начнем дезинфекцию и стирку белья. Пока пришли к первому орудию, у которого был Коростылев, офицеры и сержанты батареи, Коростылев уже знал, кому что поручить.
— Все? — спросил он Потураева.
— Все!
И последующие два дня солдаты батареи под руководством сержантов и командиров взводов занимались только дезинфекцией и стиркой белья, обмундирования и матрацев. По приказу Коростылева недалеко от арыка разожгли между установленных камней два костра и установили на них две железные бочки. Заполнили их водой и снегом и, когда вода в них закипела, добавили туда хорошую долю дуста и стирального порошка и в одной бочке стали кипятить все постельное белье солдат, в другой — простыни и наволочки. Личному составу приказали раздеться до гола и ходить в полушубках, накинутых на голое тело. Каждому было предложено взять по горсти дуста и обсыпать себе пах, живот и под мышками. После белья в бочках так же кипятили и стирали солдатское обмундирование. Все шестьдесят четыре матраца вынесли из казармы к огневой позиции на снег и дезинфицировали таким образом: первый матрац на снег — на него сыпали слой дуста, на него второй матрац — на второй слой дуста и так далее. Получалось так, что и сверху и снизу матрацы в стопках были обсыпаны дустом. Два дня солдаты батареи ходили в полушубках, сверкая голыми коленками из-под их полы.
Когда белье и обмундирование высохло, а матрацы были выбиты палками, Коростылев со всеми офицерами разделись у арыка для помывки, приказав всем следовать их примеру. Простуды солдат он не боялся — все дружно, с шутками-прибаутками и подколками, получив по куску мыла, с удовольствием стали купаться, стоя на снежном берегу арыка, намыливая головы и терев друг другу спины.
Зато на третий день, при тщательном осмотре солдат не было и в помине ни вшей, ни грязных рубашек, кальсон и тельняшек. Солдаты выглядели посвежевшими и здоровыми. С этого дня офицеры батареи взяли для себя правилом каждый день следить за чистотой каждого солдата, его белья и матраца. Командиры рот батальона, у которых солдаты тоже мучались от невозможности привести себя и обмундирование в порядок, последовали за артиллеристами и послали своих старшин кто-куда, лишь бы достать мыла и дуста.
«Здравствуйте, мои дорогие Наташенька и доченька Анечка!
Получил сегодня ваше письмо и нет счастливее меня во всем Афганистане! Я смотрю, любимая Наташенька, на твой знакомый и родной почерк и, невольно, вижу тебя, твое лицо, руки, плечи, всю тебя. Я очень скучаю по вам, дорогие мои, и жду своего отпуска, чтобы лететь к вам на крыльях. Ты спрашиваешь, Наташа, будет ли у нас отпуск? Мы тоже интересовались этим у своего командования и узнали, что очередные отпуска офицерам положены и мне запланировали июль месяц, если в штабе что-нибудь не переиграют. Так что есть надежда через каких-нибудь три месяца нам встретиться и хотя бы один месяц побыть всем вместе втроем, не разлучаясь ни на минуту.
У меня все хорошо. Батарея наша дружная, снабжение питанием и всем остальным идет по первому сорту. Ты не поверишь, Наташа, но здесь, на юге, у нас лежит снег до сих пор. Это из-за высокогорья. В долинах его, наверное, и не было. Вчера, 1-го марта, в первый день весны, мой командир, капитан Коростылев, предложил интересную вещь. В нашей офицерской комнате были две клетки для птиц, сделанные из ивовых прутьев. В них жили щеглы, интересные и красивые птицы. Нам их подарили солдаты седьмой десант-но-штурмовой роты, привезя их из покинутых афганцами домов. Эти щеглы очень мило скрашивали нашу походную жизнь. И вот утром, 1-го марта, Коростылев предложил мне ознаменовать начало весны и выпустить птиц на волю, пусть хоть они будут свободными, летят к своим любимым, что этим поступком мы тоже приблизимся к своим семьям. С крыльца нашей казармы мы с ним открыли клетки, и щеглы со звонким пением вылетели на волю. В это время я вспомнил вас, свою маму и всех, кто мне дорог.
Я поздравляю вас, Наташенька и любимая Анечка, с наступающим 8 МАРТА! Будьте всегда такими же красивыми и скоро ждите своего папу.
Передавайте привет маме, Вере Петровне и всем-всем. Пишите мне, я всегда жду ваших писем. Обнимаю и целую.
Старший лейтенант Потураев писал письмо, разложив листочки на табурете и сидя на своей кровате. Рядом с этими тетрадными листочками лежала фотография его жены и дочери, и он, отрываясь от письма, подолгу смотрел на родные лица. Запечатав конверт, Евгений положил его в свою полевую сумку, подумав, что отправит его с первой же проходящей колонной. Только так, с оказией, сюда почта приходила и уходила.
7-го марта в батальон из Гардеза прибыли основные силы 56-й десантно-штурмовой бригады во главе с заместителем командира бригады подполковником Морщакиным. В их составе были первый десантно-штурмовой батальон, разведывательная рота и реактивная батарея артиллерийского дивизиона бригады. Командование решило помочь 3-му батальону в борьбе против моджахедов в провинции Логар и отработало план частной операции в районе ущелья Дахи-Нау, где больше всего было сосредоточенно бандформирований и где ни одна советская колонна не проходила без боя.
Утром, 8-го марта, подполковник Морщакин с командирами всех рот и батарей выехали к ущелью на рекогносцировку, то есть разведку местности предстоящих боевых действий. Они выехали на танке и двух БМД.
Крупными хлопьями шел снег. Капитана Коростылева позвал к себе лейтенант Шамшурин, и он забрался на башню танка Т-62. Коростылев впервые ехал на этой громадной машине с длинным хоботом ствола. С высоты башни танка боевые машины десанта, с сидевшими на них командирами, казались игрушечными машинками.
Не доезжая ущелья эта небольшая колонна остановилась, и подполковник Морщакин, сверяя карту с местностью, поставил офицерам задачи на завтрашний день. Командиры нанесли на свои карты замысел всей операции и свои конкретные действия. До обеда работа была закончена, и, развернувшись, колонна помчалась назад. Коростылев через башенный люк спустился в танк и устроился на откидном сиденье заряжающего. Теснота и компактность оборудования внутри танка поразили артиллериста, привыкшего к свободным и просторным действиям на просторных огневых позициях. Но основной конфуз был впереди. Когда приехали в расположение батальона, Коростылев, вылезая из танка наружу через башенный люк, застрял в нем по плечи — и ни туда и ни сюда. Его заклинило в башне. Одетый по-танковому в добротный полушубок, с полевой сумкой, кобурой пистолета и биноклем на груди, он зацепился этими многочисленными ремнями за края люка. Потешаясь над незадачливым пассажиром, экипаж еле вытащил его наверх под руки. Больше Коростылев в танк не садился.
С утра 9 марта его батарея в полном составе, без одного орудия, оставленного в расположении для охраны, заняла огневую позицию в двухстах метрах от ущелья Дахи-Нау. Старший лейтенант Кривониша и лейтенант Костюков ушли с ротами в горы, а с орудиями остались капитан Коростылев и старший лейтенант Потураев. В течение всего дня они вели огонь по вызову своих корректировщиков, помогая пехоте продвигаться вперед. Расчеты сержантов Орасанова, Сердю-кова, Столярова, ефрейтора Быкова работали почти без отдыха. Снег вокруг орудий подтаял от горячих гильз и раскаленных стволов. Потураев к вечеру охрип от команд, подаваемых на орудия, но свое место по управлению батарей Коростылеву не уступал. И только в сумерках десантные роты, окопавшись в круговую оборону на занятых ими высотах, перестали вызывать артогонь. Коростылев, приказав сержанту Казеко организовать прием пищи солдатам, начал думать о предстоящей ночевке батареи в отрыве от основных сил в обстановке полного окружения небольшими отрядами моджахедов. На ночь он приказал Потураеву оставить дежурный расчет, меняя солдат через четыре часа и караул из парных часовых со сменами через два часа.
Ночь выдалась холодной, небо было затянуто низкими облаками. В перерывах между проверками постов Коростылев с Потураевым сидели в промозглой кабине УРАЛа и, понурив в рукав, дремали друг у друга на плече. Усталость одолевала их, как и холод, забравшийся под одежду. Тогда они выходили из кабины и, разойдясь в разные стороны огневой позиции их колонны УРАЛов, проверяли посты, при этом согреваясь на ходу. Солдаты свободных смен спали в кузовах УРАЛов на ящиках со снарядами. Кузова были с брезентовыми тентами, но жарко там тоже не было.
К рассвету небольшой снегопад спрятал все следы на дороге и вокруг орудий. Коростылев по радио получил приказ подполковника Морщакина выдвинуть батарею вперед через ущелье и занять огневую позицию за ним в двух километрах. Потураев начал заниматься с расчетами оставлением огневых позиций, а Коростылев задумался над престоящим перемещении батарей через шестикилометровое ущелье Даха-Нау. За ночь моджахеды могли его заминировать, а саперов, умеющих профессионально управляться с противотанковыми минами и фугасами, у него не было. Когда колонна тягачей с орудиями была готова к движению, Коростылев поделился своими опасениями с Потураевым. Ехать по дороге ущелья, присыпанной свежим снегом, без проверки ее саперами и не видя следов возможного минирования — это неоправданно подвергать своих солдат опасности. Но саперов нет, а приказ выполнять надо. И тогда старший лейтенант Потураев поступил так, что Коростылев до сих пор, вот уже двадцать лет, вспоминает с восхищением, благодарностью и преклонением. Евгений сразу же предложил командиру батареи:
— Давай, комбат, поступим так. Я сяду за руль УРАЛа с прицепленной гаубицей, но без солдат, и первым поеду поущелью. Если я не взорвусь, батарея строго по моему следу в снегу проедет этот опасный участок. Согласен?
Коростылев онемел…