Получив «добро», Женька начал действовать. Пошел к танкистам и обменял на две тельняшки два замызганных комбинезона. Постирал их в ведре с бензином они стали выглядеть прилично. Несколько дней в свободные вечера Женя кроил, шил, чертыхался над своей работой. В каптерке выпросил у старшины старые куртки ХБ, распорол их и мастерил накладные карманы, погончики и кепи.
Потом предложил Коростылеву обуть кирзовые сапоги, а хромовые обрезал наполовину. Оставшиеся голенища распорол с внутренней стороны, укрепил в разрезах кольца для шнуровки. Получились легкие и удобные полусапожки.
В начале апреля два комплекта «новой» формы были готовы. Он их повесил на самодельные плечики, рядом стояли полусапожки, надраенные черным кремом.
Тогда эта одежда казалась немного диковинной. Накладные карманы на груди, рукавах. На прямых брюках их четыре штуки. На узеньких погончиках шариковой ручкой были обозначены воинские звания: капитан и старший лейтенант.
В армии такого «каламбура» Коростылев еще не видел.
— Давай примерять! — распорядился Потураев.
Они переоделись и вместо зеркала оценили новшество друг на друге — и себя немного не узнавали: выглядели необычными и агрессивными. Ничего общего с действующим воинским уставом.
— Ну, что, пойдем на построение, комбат? — сказал Женя.
— Была — не была, пойдем! — ответил Коростылев, предполагая различную реакцию на их эксперимент с формой.
Солдаты, увидев офицеров, притихли, перешептываясь в строю. Офицеры батальона подходили к ним, удивленно спрашивая:
— Что это на вас? Где получили новую форму? Такую всем выдадут?
Они ходили вокруг Коростылева и Потураева, оглядывая, раннее не виданные на одежде «причиндалы».
В гарнизоне было до трехсот человек, и всем понравилось новшество, и по внешнему виду, и в практическом применении.
Лишь один выступил против того, чтобы Коростылев и Потураев носили эту форму одежды. Это был «особист» батальона старший лейтенант Малахов, уполномоченный КГБ. Видимо, по своему роду службы или своему характеру он всегда лез во все «дырки» и здесь тоже не мог не пройти мимо.
— Что это за маскарад, товарищ капитан? Почему вы испортили утвержденную военную форму? Какой пример даете своим подчиненным? — стал наезжать на Коростылева Малахов.
— Товарищ старший лейтенант! Во-первых, Вы не имеете права делать замечания старшим по званию. Во-вторых, это сделано для удобства и свободы действий в боевых условиях. А в-третьих, это не Ваше дело. Ловите шпионов, как Вам положено, а в действия моей батареи, пожалуйста, не лезте! — ответил он с вызовом на его «накат».
Дурной пример заразителен, так же, как и хороший. Через неделю весь батальон по возможности начал переделывать свою форму под их образцы.
А месяца через три все советские войска в Афганистане, более ста тысяч человек, промучавшись в неудобной одежде для действий в горах, начали перешивать, переделывать ее на свой удобный лад. Вместо панам шили себе кепи, вместо тяжелых сапог носили легкие ботинки, в которых намного было легче в горах. К рукавам гимнастерок пришивали карманы для медицинских пакетов и для ножей.
А через пять лет, после этого «нарушения» формы одежды, учтя опыт ведения боевых действий в горах, в Вооруженных Силах СССР была официально введена новая форма одежды, принципиально схожая на Женино изобретение. Погоны без просветов и звездочек, облегченные фабричные полусапожки, куртки и брюки с дополнительными карманами. В войсках всей страны эту форму называли «афганкой». Такой же формой стал и камуфляж.
А сейчас, спустя почти двадцать лет их первого эксперимента с полевой формой одежды, армии России, Украины и других стран бывшего СССР носят в повседневной жизни и на полевых учениях только эту «афганку», простую и удобную.
И где тот «особист» старший лейтенант Малахов? Куда он смотрит и не запрещает?
16 апреля майор Терещук срочно вызвал к себе офицеров рот и батарей и приказал готовить подразделения к выезду.
— В районе кишлака Мухамед-Ага попала в засаду колонна грузовиков афганской армии, перевозивших студентов из аула. Этот студенческий отряд самообороны, вооруженный стрелковым оружием, направлялся в нашу провинцию для охраны и обороны кишлаков. Они сейчас ведут бой — мы едем к ним на помощь. Убывают седьмая и девятая роты, что и кто из батареи выезжает? — спросил Терещук у Коростылева.
— Я, Потураев и два орудийных расчета, — ответил тот.
— Ясно! По местам, выезд десять минут!
На предельной скорости две роты с двумя орудиями батарей мчались на запад, в сторону Кабула, где погибал афганский студенческий отряд. Гусеницы боевых машин высекали искры на асфальте. На них солдаты сидели на броне, напряженно вглядываясь по сторонам, держа автоматы наготове.
Два УРАЛа с гаубицами ехали в колонне между рот. Потураев находился во второй машине, следуя за Коростылевым.
Проехали на полной скорости ущелье Дахи-Нау. Километров через пять они были на месте. Справа в зелени кишлак Мухамед-Ага, слева по горой два разбитых и брошенных дома, а на дороге, разбитая и сожженная колонна из восьми грузовиков ЗИЛ-130. И кругом трупы молодых афганцев. Одни были убиты внезапным огнем с двух сторон сразу в кузовах, другие, видно, успев спрыгнуть на землю, отстреливались в кюветах, да так там и остались в разных позах. Много студентов лежало на дороге. Сопровождавшие их солдаты афганской армии тоже были убиты. Один из них лежал возле переднего колеса ЗИЛа, его матерчатая кепи валялась рядом, жидкие сгустки мозгов прострелянной головы измазали и это кепи, и асфальт. Это зрелище погибшей колонны было ужасным. Все советские офицеры и солдаты понимали, что они опоздали со своей помощью, хотя и не по своей вине. Никто ничего не говорил, никто никому ничего не приказывал. Все молча ходили среди машин и убитых в надежде найти раненых. Нет, таких нет.
— Женя, пойдем поглядим, откуда в них стреляли, — сказал Коростылев Потураеву.
Справа от дороги, метрах в тридцати они обнаружили настоящие окопы, отрытые в полный рост. Вот здесь и были позиции моджахедов. Значит, они знали об этой колонне и заранее готовились. Свои люди из Кабула, возможно даже кабульские чиновники, тайно работавшие на «духов», сообщили им о времени выхода студентов.
Коростылев с Потураевым вернулись к дороге и пошли к двум разбитым домам. На их плоских крышах они обнаружили два трупа моджахедов, лежавших на кучах стреляных гильз. Убиты, видно, в перестрелке с колонной. Оружия нет, ушедшие моджахеды забрали его с собой. Офицеры внимательно вгляделись в лица убитых. Густые черные бороды задраны вверх, руки раскинуты. Опрятная белая национальная одежда, состоящая из широких штанов и длинной рубашки, измазана кровью. Афганцы стреляли в афганцев. Гражданская война. И между ними такие, как этот капитан Коростылев и старший лейтенант Потураев, приехавшие в Афганистан не то мирить их, не то уничтожать одних, помогая другим, не то защищать свою Родину, как им внушали во всех средствах информации. Война-то настоящая, а, по большому счету, непонятная. Это здесь, на месте боя, все понятно: вот тот в тебя стреляет, значит — ты стреляй в него. Но, в целом, зачем мы здесь? Какая цель армии? Победить страну? Такой задачи нет — это ясно. Оградить от внешнего вторжения? Так, вроде, другие страны и не думают нападать. Это все внутренние разборки афганских политиков и «денежных мешков», втянувших и наших престарелых и маразматичных руководителей из Кремля в свои дела, а результатом тех дел стали эти убитые студенты, два моджахеда и стоящие возле них два советских офицера. А сколько по всему Афганистану льется крови? А как страдает от войны мирное население, никогда даже не слышавшие об Апрельской революции и ее задачах? Да и какая там революция?..
— Пойдем, комбат, отсюда, — сказал Потураев, первым начав спускаться по глиняным ступенькам во двор дома.
Бросать убитых студентов было нельзя. Решили погрузить их в УРАЛы, а орудийные расчеты пересадить на БТРы. При возвращении в расположение батальона колонна остановилась перед резиденцией губернатора провинции Логар, жившего в кишлаке Пули-Алам под охраной батальона ца-рандой (народной милиции) и передали им погибших.
Под впечатлением этих последних боев марта и начала апреля, когда всем стала ясной полная картина беспощадной войны и тяжелого положения в провинции Логар в частности, у Коростылева с Потураевым, видимо, одновременно зародилась в голове одна и та же мысль. Но кто ее первым высказал вслух — сейчас сказать трудно.
В один из спокойных апрельских вечеров офицеры батареи находились в своей комнате, ничем конкретно не занимаясь. Коростылев прилег на кровать заложив руки под голову, старший лейтенант Кривониша читал «Спартака» без обложки, единственную книгу в батальоне, старший лейтенант Потураев писал письмо, лейтенанта Костюкова с прапорщиком Веденеевым не было — те до темноты были на строительстве бани.
— Женя, ты видишь в какую мясорубку мы попали? — спросил Коростылев.
— А кто не видит, комбат? Вон какие потери пошли в ротах. Им все же тяжелее, чем нам — пешком лазают по всем дыркам, кишлакам, высотам.
— А убитых, Женя, часто сопровождают в Союз посторонние люди. И они дома родителям ничего не могут рассказать о погибшем — они его не знали. Как жил их сын, с кем дружил — сопровождающие не знают и начинают лепетать черт те что. Как ты на это смотришь?
— Отрицательно, комбат. Мне кажется, сопровождать должен человек, служивший с погибшим в одной роте или батарее.
— Вот и я об этом говорю. Давай, Женя, договоримся с тобой, что если с одним из нас что-нибудь случится — мы будем сопровождать друг друга, не позволив это сделать чужим. Кощунственно звучит, но лучше заранее об этом договориться.
— Я согласен. Но лучше бы до этого не дойти. Вот закончим здесь воевать, разъедемся по домам к своим семьям, а потом давай, комбат, встретимся все вместе и отдохнем большой компанией.
— Давай, конечно. Лучше будет, если вы с Наташей и Анечкой приедете к нам в Николаев. Там и река широкая, да и море недалеко. Вот оторвемся!
— Все, договорились! Тем более, я никогда не был в вашем городе корабелов.
Этот трудный разговор закончился взаимными шутками и планами на будущую встречу семьями. Забыв, где они находятся, Коростылев с Потураевым обсуждали рецепт шашлыков, который они будут готовить на берегу Южного Буга, и марки вина под этот шашлык.
— Николай Николаевич, а как Вы попали к нам в батарею? Вас же сразу из Кабула назначили в четвертый батальон командиром минометной батареи.
— Да, это так, Женя! Я полмесяца и служил в той батарее. Это целая история, сейчас я тебе ее расскажу. Мы же с тобой, видимо, одновременно прибыли в бригаду в Кундузе. Только ты, Женя, в артдивизион, в первую батарею, а я в минометную батарею четвертого батальона. А тут сразу же переезд — сюда, на юго-восток Афганистана. Наша колонна ушла первой — 1 декабря 1981 года, а вы — на другой день, поэтому мы и не успели с тобой в Кундузе познакомиться.
К концу четвертого дня марша наша колонна, в составе которой была и моя минометная батарея, прибыла на место в провинцию Пактия абсолютно на голое место среди гор. Здесь бригада готовилась стать лагерем на южной окраине города Гардеза. Но местность была заминирована. Саперы стали искать мины, а мы, поужинав сухим пайком, обосновались на ночлег на ящиках с боеприпасами.
К утру местность была разминирована. Нас, командиров подразделений, вызвали к майору Масливцу, и он показал нам на голой степи место будущего палаточного городка. В руках у него была схема расположения воинской части. Масливец показал на местности, где чьи будут палатки: штабные, батарейные, медицинской роты, автороты, артиллерийского дивизиона.
Вернувшись к своим подразделениям, мы вывели машины в назначенные места. Началась разгрузка имущества. Установка жилых палаток. Офицер из штаба части с оптическим прибором следил за тем, чтобы передняя линейка лагеря была ровной, соблюдая пресловутый армейский порядок.