- Собирается оставить Тельмана на некоторое время в нашей следственной тюрьме.
- Подготовьте мне досье на Харро Шульце-Бойзена. Вы должны его помнить. Этот выродившийся потомок Тирпица издавал мерзейший журнальчик "Гегнер". После закрытия журнала и ареста сотрудников его мать партайгеноссе Шульце - на нее тоже подберите материал - лично посетила штандартенфюрера СС Хенце в его резиденции на Потсдамштрассе, 29. Она рыдала, клялась, сыпала влиятельными именами, - любопытно, какими именно, - одним словом, всячески заверяла, что ее сын больше не будет заниматься антигосударственной деятельностью и покинет Берлин сразу же, как его освободят из лагеря. К счастью, разумеется к счастью для этого типа, он находился в одном из наших "диких лагерей" и дело на него не было надлежаще оформлено. Но когда Хенце освободил его, фрау Шульце сразу же написала жалобу фюреру. Наглость, не правда ли? Сынок, видите ли, жутко выглядит, бледный как смерть, с черными кругами под глазами, волосы подстрижены садовыми ножницами и ни одной пуговицы на одежде.
Гейдрих замолк, и его адъютант позволил себе пренебрежительную усмешку.
- Да, коллега, фрау Шульце была в претензии! Кроме того, она писала, что арестованного вместе с ее сыном публициста Генриха Эрлангера самым зверским образом забили до смерти. Мягкотелому Хенце, надеюсь, это письмо послужило хорошим уроком. Правда, он тут же ударился в другую крайность и опять арестовал Шульце-Бойзена. Ему явно не следовало торопиться. Уж если он, не посоветовавшись с более опытными товарищами, решился выпустить на волю заведомого противника национал-социализма, то мог бы набраться терпения и подождать, пока появится повод водворить его обратно. Но он не подождал. Совершенно не нордическое поведение. Какая-то нервная, женственная импульсивность. Хенце - "старый борец". Он еще в 1927 году получил в билете отметку "допущен к секретной работе". Вызовите его ко мне послезавтра на семнадцать часов.
Адъютант сделал пометку в блокноте. Он уже привык к тому, что шеф круто менял разговор и становился под занавес разговорчивым. Но даже он никогда не мог понять, что интересовало Гейдриха больше всего. Сейчас ему показалось, что этот жалкий журналистик с его скандальной мамашей и злополучный Хенце заботят шефа не меньше, чем сам Тельман, не говоря уж о международной политике и светских сплетнях.
- Значит, этот Шульце-Бойзен опять под арестом? - на всякий случай уточнил он.
- Нет. Фрау Шульце сразу же отправилась к нашему новому полицай-президенту, адмиралу фон Леветцову, и Шульце-Бойзен вновь оказался на свободе. У нас есть сведения, что он решил пойти в ВВС. Пусть информатор летной школы в Варнемюнде обратит на него особое внимание.
- Больше ничего, группенфюрер? Насколько я знаю, школа в Варнемюнде только считается гражданским учреждением...
- Ограничимся пока наблюдением. На сегодня все. Свяжитесь с абвером и договоритесь о моей встрече с Канарисом в любое удобное для него время. Эти дни я буду у себя, на острове Фемарн. Все телефонные разговоры переводить туда. Если поступят важные сообщения от наших агентов из штаба СА, немедленно поставьте меня в известность.
Вот оно, главное, подумал адъютант. Начинается...
Глава 24
ГИПНОЗ
Когда Гиринг возвратился от Гейдриха, у Тельмана уже было выбито четыре зуба. Окровавленный и обессилевший, он полулежал в кресле. Дыхание было хриплым. На почерневших, распухших губах вздувались и лопались пузыри кровавой слюны.
Эсэсовцы тоже отдыхали. Курили.
- Ну, как дела? - осведомился Гиринг.
Штандартенфюрер с открыточным лицом истинного германца молча пожал плечами. Кисть его правой руки была завязана носовым платком неосторожным ударом он сорвал кожу с костяшек пальцев.
- Вам не надоело, Тельман? - спросил Гиринг, склоняясь над креслом, и, не дожидаясь ответа, круто повернулся к столу. Снял трубку внутреннего телефона с черным слепым диском и, сдерживая бешенство, четко и внятно произнес:
- Попрошу господина Бёме.
Он нисколько не верил в этого Бёме. Но, черт возьми, он надеялся, что за время его отсутствия дело сдвинется с места. Оказалось, что, кроме стонов сквозь закушенную губу, они ничего, ровнешенько ничего из него не выбили. Нет, Гиринг больше верил в мясо, которое может очень болеть, и кости, которые так неприятно трещат, чем в нервную систему. И все-таки следовало попробовать и этого Бёме. В виде дополнения к общему курсу терапий, как остроумно выразился Вилли. Тем более, что Бёме, профессионального гипнотизера, рекомендовал лично Ганнусен - знаменитый ясновидец, услугами которого пользовались Геринг и сам фюрер. Генрих Гиммлер платил этому Бёме еженедельное жалованье по ведомости хозяйственного управления СС. Гиринг не спрашивал у коллег из соседних отделов гестапо, каков Бёме в деле. Это было не принято. Но он слышал тем не менее, что на некоторых его приемчики действуют получше, чем все эти "усиленные меры". В конце концов, Гиринг ничего не терял, пригласив гипнотизера на сегодняшний допрос. Выйдет - прекрасно, не выйдет - так не выйдет. Кроме того, склонный к мистицизму рейхсфюрер СС Гиммлер не любил скептического отношения к "тонким", по выражению осторожного Гейдриха, "материям".
Потомственный судейский чиновник, Гиринг не мог не знать, что черный орден СС построен по образцу иезуитского. Вся структура его управления была заимствована у отцов-иезуитов, а безраздельное единовластие рейхсфюрера лишь повторяло оправдавшее себя в веках единовластие генерала ордена. Отсюда проистекали и "фюрер-принцип", и мистицизм, в который Гиммлер облек фигуру вождя. Ему было мало реальной власти над черной элитой и тайной полицией. Он хотел еще власти иррациональной и непостижимой, простирающейся до самых глубин человеческой души. Ему было мало вызывать в людях простой страх. Он хотел, чтобы страх этот стал беспредельным и суеверным. Поэтому высших офицеров черного корпуса время от времени наставляли в искусстве сосредоточения духа. Гиммлер хотел, чтобы важным акциям или решениям предшествовали особые ритуальные церемонии. Он не знал только, на чем ему остановиться: на тантрических церемониях тибетских лам, средневековых черных мессах или выдуманных розенберговскими теоретиками отправлениях новой официальной "религии Вотана". Нередко он валил все в одну кучу: валгалу, шабаш и мистический рай Сукхавати. Получался какой-то чудовищный и мрачный гротеск. Уродливый и даже неприличный. Своим приближенным он часто говорил, что является перевоплощением императора Генриха II и хорошо помнит свою прошлую жизнь.
Не столько важно, верил ли в это он сам. В создавшейся ситуации любое сомнение по части "тонких материй" могло больно ударить по карьере. Гиринг отдавал себе в том полный отчет. Перед подчиненными он тоже порой напускал на себя загадочно-просветленный вид и начинал нести совершенную ахинею о метемпсихозе, высших силах, нездешних учителях и заклятии крови. Как правило, его мистический угар совпадал с очередным оккультным пароксизмом рейхсфюрера. Теперь вот он счел необходимым прибегнуть к помощи Бёме. Но сердце его к этому не лежало, нет. Что-то грызло, что-то беспокоило. Может быть, то, что Бёме был креатурой Ганнусена?
Высший офицер СС, Карл Гиринг знал, чем занимается секретная служба элита элит! Знал он и то, что в последнее время отношение к Ганнусену незаметно переменилось. Ходили глухие слухи, что ясновидящий где-то что-то сболтнул по поводу пожара. Что он в свое время то ли навел кое-кого на эту бесподобную идею, то ли прочел ее огненные буквы в чьей-то душе - точно не известно. Но о том, что пророк сболтнул где не надо, говорили определенно. А он любил многозначительно сболтнуть, любил. Кроме того, он слишком много знал о той неуловимой для непосвященных трещине, которая пролегла в отношениях между двумя самыми выдающимися вождями нации: Гитлером и Ремом.
От Ганнусена, одним словом, лучше было держаться подальше. Гиринг не верил ни в ясновидение, ни в прочую чертовщину, но обладал сверхъестественным чутьем к настроениям там, наверху. Поэтому он провидел в Ганнусене скорого покойника. Как Вёль. Как обер-брандмейстер Гемп. Как доктор Белл.
Но гипнотизера Бёме он все же пригласил. Когда тот вошел, сгорбившись и по-собачьи часто принюхиваясь, Гиринг вдруг вспомнил, что был еще такой средневековый мистик Якоб Бёме.
Гипнотизер без лишних слов принялся за дело и наклонился над пациентом. Про себя он отметил, что эсэсовцы явно перестарались. Боль плохой помощник.
Тельмана кое-как усадили в кресле. Мокрыми полотенцами отмыли с лица кровь. Он не знал, кто этот сгорбленный низколобый субъект, сонно уставившийся на него черными, как арбузные семечки, глазами. Решил, что очередной мучитель.
Чтобы привлечь внимание Тельмана, Бёме щелкнул пальцами. Тельман поднял отяжелевшие веки.
- Очень хорошо! - утробным голосом сказал гипнотизер и шумно втянул ноздрями воздух. - Превосходно! - он надулся, и лицо его налилось кровью, хотя нос и поросшие жесткими черными волосками уши остались мертвенно-бледными. - Расслабьтесь, - он с хриплым бульканьем выдохнул.
Еще не понимая, чего хочет от него этот новый палач, Тельман ощутил безотчетную острую гадливость.
- А теперь вы заснете, - Бёме нацелился на Тельмана растопыренными пальцами. - Вам нужен отдых. Все ваши испытания позади, боль постепенно стихает, стихает, ваши руки тяжелеют, глаза слипаются, вам хочется спать, спать, вы засыпаете...
По знаку Бёме на окнах опустили тяжелые шторы. Гиринг зажег настольную лампу.
- Вы спите? - тихо спросил Бёме.
Тельман не отвечал. Глаза его были закрыты. Ему и вправду хотелось спать.
- Спит, - удовлетворенно пояснил Бёме. - Сейчас мы установим контакт. К вам подходит женщина, - он опять заговорил утробным голосом. - Это ваша жена. Она смеется, протягивает вам навстречу руки, она счастлива!.. Поздоровайтесь с ней!
Тельман не шевельнулся.
- Как, вы не узнаете ее? Видите, как весело вьется на весеннем ветру ее газовый шарф? Вы стоите с ней на зеленом лугу. Трава искрится росой, повсюду разбросаны золотистые одуванчики. Пахнет зацветающими деревьями. Оглушительно щебечут птицы. Загляните в глаза своей жене. Видите, как она счастлива? Видите ослепительные солнечные точки в ее глазах? - Бёме вынул из кармана палочку с блестящим шариком на конце и, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы: - Дайте свет.
Гиринг направил лампу на Тельмана. Гипнотизер поднял палочку и поймал шариком свет.
Перед Тельманом заплясала колючая, нестерпимо сияющая звезда. Он увидел черное зеркало ночного залива, изломанные отражения топовых огней. Увидел, как пляшет в бегущей от форштевня волне зеленая немыслимая звезда. Лоцманы ведут океанские пароходы от самого Куксгафена в гамбургский порт, и звезды качаются под ними: то сближаются, то расходятся. Но нет, это не звезды. Это сонные слепящие блики на Эльбе. Бланкенезе - веселые дачки среди дубов и сосен. Лодки. Плеск воды. Смех.
- Много воды? - хрипло спросил Бёме, словно и он вдруг увидел что-то за светлой границей расплывшегося на черной стене лампового круга. - Да, много воды... Ваша жена не одна. С ней девочка. Ее зовут Ирма. Это ваша дочь?
И Тельман увидел Ирму, увидел неожиданно близко. Была она в синем купальном костюмчике, вся мокрая, в искристых каплях, а за ней млела расплавленная в горниле полдня Эльба.
"Вот что это такое!" - он сразу все понял и напрягся, заледенел весь. Но все посасывал машинально скользкие кровоточащие ямки в деснах.
- Это ваша дочь? - все добивался ответа гипнотизер. Он хотел, чтобы все убедились, что обещанный контакт наконец установлен. Ах, какой это будет триумф, когда он сделает из красного Тельмана послушную куклу. Сейчас он покажет этим мясникам, как надо работать.
- Это ваша дочь? Да, это ваша дочь! Слышите, как звонко она смеется?
Тельман молчал. Ирма сорвала с головы купальную шапочку и тряхнула короткими волосами. В веере брызг промелькнула радуга.
- Вы же видели воду? - неуверенно, даже как-то заискивающе спросил гипнотизер. - Вам хочется пить?
- Да, - Тельман едва пошевелил распухшими, запекшимися губами.
- Сейчас вы напьетесь! - повеселел Бёме. - Пива! Хотите пива? Холодное. Горьковатое от хмеля. Отдающее бочкой. Берите же кружку. Она тяжелая, запотевшая. Солнце дробится в толстом ее стекле. Чувствуете, как ваши губы щекочет пена? Ага! Ну так пейте же, пейте на здоровье.
Тельман покачал головой.
- Воды, - еле слышно выдохнул он.