Трибуц, назначенный на должность командующего КБФ весной 1939 года, "имел 15-летний стаж (видимо, здесь опечатка. Трибуц окончил училище им. Фрунзе в 1926 году, см. "Морской биогр. словарь", с. 407.— О. С.) службы в офицерских должностях. К этому времени он не успел получить опыта командования даже соединением. (...) По оценке наркома ВМФ на 1940 г. на Балтийском флоте был "полнейший провал по оперативно-тактической и боевой подготовке".
У историка Доценко вызывает недоумение, как удалось противнику в 1941 году "в белые ночи, в операционной зоне нашего флота выставить более 3 тыс. мин и минных защитников. Это свидетельствует не только о слабости нашей разведки, но и о неважной организации наблюдения на театре. (...) Удивляет, что ни в угрожаемый период, ни даже с началом войны не было организовано разведывательное траление мин. Даже когда в конце июня в устье Финского залива подорвались на минах крейсер "Максим Горький" и эскадренный миноносец "Гневный", штабом флота (начальником штаба флота был контр-адмирал Пантелеев.— О. С.) не было организовано ни разведывательное траление, ни определение границ минных заграждений.
Тральщики же использовались чаще для выполнения несвойственных им функций: несли дозорную службу, перевозили бомбы и авиационное топливо и часто при этом гибли, так и не решив тех задач, ради которых они строились в мирное время. К началу Таллинского перехода флот потерял третью часть своих тральщиков. (...)
...С 10 августа Трибуц приказал в целях маскировки (1) фарватеров отказаться от их систематического протраливания..."
Сколько погибло в Таллинском переходе транспортов и вспомогательных судов? Трудно понять.
Ачкасов в 1973 году дает цифру 34.
"Боевая летопись..." в 1983 году дает цифру 32.
Профессор Доценко в 1995 году дает цифру 46.
Я пробовал по книжкам "зайти с другого конца", посмотреть, сколько же транспортов уцелело. Ничего у меня не получилось.
23 октября 41-го года начинается гигантская операция длительностью в 49 дней по эвакуации военно-морской базы Ханко в Кронштадт и Ленинград. Нужно вывезти 27 тысяч человек и тысячи тонн грузов. "Боевая летопись..." (сс. 116-119) буквально по дням говорит о ходе этой операции.
То же делает в своем историческом очерке бывший командир базы Ханко генерал-лейтенант С. И. Кабанов (см.: "Краснознам. Балт. флот...", 1973, сс. 139-148). Их данные практически не расходятся.
Кто осуществлял вывоз людей и грузов с Ханко? Боевые корабли. Эсминцы, большие тральщики, заградители. Из транспортов называются только "Вахур", "Минна", шхуна "Эрна" и транспорт № 538.
Шхуна "Эрна", к примеру, взяла на борт 22 человека из гарнизона Ханко, а про "Вахур" генерал С. И. Кабанов с иронией пишет, что тот "представлял особый интерес", ибо "это был очень старый корабль, чуть ли не 50-летнего возраста. На его борту находилось всего 225 человек" (Там же, сс. 144, 145).
С последним отрядом кораблей на Ханко пришел лайнер, турбоэлектроход "И. Сталин". В обратном пути, декабрьской ночью он подорвался на трех минах, с ним погибли без малого 4 тысячи человек (Там же, с. 148). Из 88 кораблей и судов, участвовавших в этой операции, погибли 25 ("Боевая летопись...", с. 118). Почему же Трибуц не послал к Ханко транспорты?
Трибуц везде пишет, что Таллинский переход был его победой. Но в одном месте Трибуц вдруг совершает оговорку (говоря о том, сколь велики были объективные трудности):
"...К тому же к концу кампании 1941 г. КБФ располагал незначительными транспортными (...) ресурсами" ("Краснознам. Балт. флот...", 1973, с. 165).
Вот и ответ, сколько транспортов дошло из Таллина: "незначительные ресурсы".
В очерке Н. Михайловского "Огненная купель" (см.: "В центре циклона", Лениздат, 1987, сс. 235-244) говорится, что из всех торговых судов в Таллинском переходе до Кронштадта добрался только старенький лесовоз "Казахстан".
"Казахстан" входил в состав 2-го конвоя ("Боев. лет.", с. 109) и был брошен кораблями отряда контр-адмирала Пантелеева. "Казахстану" повезло — на его палубе стояли зенитные орудия и счетверенные пулеметы увозимого из Таллина зенитного артполка. Их огонь не позволил "юнкерсам" бомбить прицельно. Из двух сотен бомб, сброшенных на "Казахстан", попала в судно одна. Она разрушила мостик, повредила рулевое управление и вызвала пожар, который охватил судно от средней части (от надстройки) до носа. На "Казахстане" плыли почти 5 тысяч человек. Их спасением занялся стихийно возникший штаб под командованием полковника Г. А. Потемина. Экипажем судна руководил помощник капитана Л. Н. Загорулько.
Удалось пресечь панику и в течение нескольких часов ликвидировать пожар (бомбежки не прекращались). В сумерках приткнулись к островку Вайндло и сошли на берег. Полковник Потемин сформировал из 2 тысяч бойцов и командиров полк и организовал оборону острова. Через несколько дней "Казахстан" отвели в Кронштадт. Героические действия команды судна под руководством помощника капитана Загорулько были отмечены в приказе Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 12 сентября 1941 года (Там же, с. 112). Дальше начинается непонятное. Писатель А. Зонин, участник событий на "Казахстане", после войны написал роман, где рассказал о трагедии и подвиге "Казахстана" (судно имело в романе вымышленное название). За это Зонин получил 25 лет каторжных Работ. Роман был изъят и уничтожен. В течение десятилетий о "Казахстане" было запрещено упоминать. Очевидно, что Зонин сильно задел чьи-то "высокие" интересы.
С "Казахстаном" связаны по меньшей мере две тяжкие загадки. Флотская молва утверждает, что на "Казахстане" шел из Таллина в Кронштадт какой-то высокий чин из политуправления флота. Когда судно запылало и потеряло ход, за "чином" (персонально) прислали катер. "Чин" сбежал так шустро, что бросил в каюте дорогое кожаное пальто, а в его кармане личное оружие. И безвестный матрос надел генеральское кожаное пальто, вышел с пистолетом в руке на палубу и властными железными распоряжениями остановил панику, заставил людей начать тушить пожар...
Писатель Н. Михайловский (тоже участник Таллинского перехода, тонувший на "Виронии") через 40 лет разыскал этого матроса из легенды. Его фамилия Аврашов, звать Алексей Григорьевич. Войну прошел на торпедных катерах, был тяжело ранен. А в начале войны служил шофером в штабе флота, и на "Казахстан" прибыл со своим легковым автомобилем. В части, касающейся матроса, чужого кожаного пальто, пистолета,— всё в легенде оказалось правдой.
Другая половина легенды скрылась в "цензурных неясностях". Аврашов явно прибыл на борт "Казахстана" не один, а привез своего "шефа", на это указывает деталь: матрос-шофер спит в каюте коменданта судна. И легковой автомобиль Аврашова погрузили на борт, а десятки машин начальства сожгли в Таллине на причале. Тут же в очерке Михайловский цитирует письмо Александра Зонина. В письме говорится, что на "Казахстане" отплыл из Таллина "уполномоченный Военного совета КБФ полковой комиссар Лазученков".
Спасением "Казахстана" командовали полковник Потемин, полковник Скородумов, капитан Панфилов, батальонный комиссар Гош, майор Рыженко, на "Казахстане" погиб Герой Советского Союза комдив Сутурин — это всё армейские офицеры. Но загадочный уполномоченный Военсовета флота нигде более не упоминается. Не он ли был хозяином кожаного пальто?
Вторая загадка трагедии "Казахстана": нигде в книгах не приводится фамилия капитана судна.
Флотское предание говорит, что при взрыве бомбы на мостике капитан был ранен и выброшен за борт, его подобрал катер. Капитана доставили в Кронштадт, в госпиталь. А через несколько дней капитан, по приказу комфлота Трибуца, был изъят из госпиталя, судим трибуналом и расстрелян...
Чтобы лучше понять масштабы трагедии, совершившейся 29 августа 41-го на небольшом пространстве меж Вайндло и Гогландом, где гибли брошенные флотом четыре конвоя, нужно прибавить, что корабли Кронштадтского специального отряда прикрытия капитана 2 ранга И. Г. Святова за десять дней с 29 августа по 7 сентября спасли и доставили в Кронштадт 12 160 человек ("Краснознам. Балт. флот...", 1973, с. 92). Историк профессор В. Д. Доценко приходит сегодня к выводу, что в Таллинском переходе погибли от 12 до 14 тысяч человек ("Флот. Война. Победа...", 1995. с. 69).
Что до потерь боевых кораблей в катастрофе, именуемой "Таллинский переход", в умах юбилейных адмиралов вроде Поникаровского господствует утешительная арифметика Трибуца: потери небольшие, 13 процентов. Это очень удобная для чиновного благополучия арифметика. Пусть читатель представит один линкор в сопровождении 99 катеров. Враги утопили линкор, а 99 катеров остались на плаву. По логике адмиралов Трибуца и Поникаровского, потери — всего один процент.
Приметьте, что когда речь идет о потерях германского флота или флотов наших союзников, наши историки ведут счет непременно в суммарном водоизмещении — десятки, сотни тысяч тонн.
Если речь о наших потерях — считают исключительно "по вымпелам".
По водоизмещению один эсминец типа "7" равен 140 торпедным катерам типа "Г-5", или 43 охотникам типа "МО-4", или 4 сторожевым кораблям типа "Ураган".
У эсминца 4 орудия 130 мм и 2 орудия 76,2 мм — у сторожевика 2 орудия 102 мм. Эсминец мог разом выстрелить 6 больших торпед, сторожевик — 3 малых. То есть, считать боевые корабли "кучей" — бессмыслица.
Профессор военной истории каперанг Мрыкин назвал меня "дремучим невеждой". Попробую, как положено Иванушке-дурачку, сделать работу, которая не под силу профессору Мрыкину. Беру "Боевую летопись ВМФ. 1941-1942 гг." (заметьте, что дальше 42-го года боевая летопись флота не продвинулась — в Генштабе перепугались и тем, что опубликовано), смотрю на сс. 108-110 список кораблей и судов, вышедших 28 августа 1941 года из Таллина и Палдиски в Кронштадт.
В трех отрядах кораблей (отряд главных сил, отряд прикрытия и арьергард) и четырех конвоях насчитываются: 1 крейсер, 2 лидера, 10 эскадренных миноносцев, 11 подводных лодок, 8 сторожевых кораблей, 25 тральщиков, 3 канонерских лодки, 66 катеров различных видов и типов и 44 транспорта и вспомогательных судна. О потерях транспортов я писал выше. Большие транспорты погибли все. На плаву остался (и то случайно) сгоревший наполовину, развороченный бомбой "Казахстан". Из 13 больших боевых кораблей погибли 5. Из 5 больших подводных лодок погибли 2. Из 102 малых кораблей погибли 8. И все это — лишь за три часа "успешной операции командующего вице-адмирала Трибуца".
Мне очень нравится у Грищенко в "Соли службы" страница, где Трибуц витийствует в 1975 году на митинге в День Победы: "Это был подвиг, величие которого не померкнет в веках... Я горжусь тем... В благодарной памяти поколений навсегда останутся эти примеры мужества..." Грищенко холодно говорил о Трибуце: "Убийца..." — но у Грищенко темнело лицо и скулы твердели, когда речь заходила о Пантелееве. Грищенко его ненавидел. Поникаровский, умница, заметил, что в "Соли службы" о Пантелееве 30-х годов сказано "отличный моряк". Грищенко справедлив. Пантелеев и в старости, говорят, был умелый яхтсмен. Но “отличный моряк" еще не значит ни порядочный человек, ни умный начальник штаба флота, ведущего бои. "Соль службы", с. 173: Пантелеев устроил разнос другу Грищенко командиру лодки И. С. Кабо за "отсутствие инициативы и настойчивости" на боевой позиции. Кабо отвечает начальнику штаба флота, что инструкция штаба флота запрещает командиру лодки выходить за границы отведенного лодке квадрата боевой позиции. Как быть, если вражеский корабль идет мимо этого квадрата? Грищенко пишет: "Ответа не было".
С. 77: Пантелеев записывает на листке календаря. что "Л-3" выйдет на минную постановку 15 июля... Я в недоумении спросил Грищенко: оперативные секретные сведения — писались в перекидной календарь на столе? Грищенко, усмехнувшись, ответил: у каждого свой] стиль работы.
С. 57: Грищенко пишет с предельной сдержанностью, что вряд ли правильно было приказывать командирам лодок форсировать Финский залив в надводном положении...
У Грищенко в книге много скорбных примеров: "С-3" шла в надводном положении и погибла от торпеды, "С- 11", "С-5", "Щ-301", "Л-2" погибли, потому что шли в надводном положении и подорвались на минах... Но начальник штаба флота Пантелеев был бережлив. Зачем, к примеру, торпедным катерам зря жечь бензин? И нот две лодки, "Л-3" и "С-8" выходят в боевой поход (!), и 12 часов (!), от полудня до полуночи (белая ночь) каждая медленно тащит на буксире три торпедных катера,— представляя собой великолепную мишень для удара из-под воды или с воздуха (см. с. 78). Вероятно, за эти 12 часов Грищенко много раз и с чувством подумал о Пантелееве.
с. 92: Пантелеев, под грохот бомбежки (!) в Таллине, "по-отечески" велит Грищенко идти из Таллина в Кронштадт в надводном положении...
Тяжелая ирония заключена в этом "по-отечески". Пантелеев был старше Грищенко на 6 лет.
Все поникаровские обиделись и надулись: зачем я (!) изобразил Вс. Вишневского "плаксой". Для начала—Плакса было его народное прозвище уже к 42-му году. А затем, я уступлю слово Петру Грищенко:
"...Всеволод Витальевич был весь в слезах. (...) Впервые в жизни я встретил человека с такой эмоциональной душой. Как-то Всеволод Витальевич пригласил меня на читку пьесы "У стен Ленинграда". Собрались знакомые, друзья, артисты театров КБФ в Матросском клубе на площади Труда. Слушание первого акта прошло в большом напряжении. Вишневский часто останавливался на полуслове, искал носовой платок. Он так и не дочитал пъесу до конца. Сперва сделали перерыв — в надежде, что автор успокоится, но случилось так, что пришлось всем разойтись, а нам с Всеволодом Азаровым и Александром Кроном — Увезти Вишневского домой" ("Соль службы", сс 179-180).
Адмирал Руссин жалуется в "Вечерний Петербург", что Стрижак "Всеволода Вишневского изображает "плаксой" и моральным уродом в противовес Маяковскому, мол, из такого большевика не накуешь железных гвоздей" (долго я гадал над сей фразой, но до смысла в ней так и не дознался, тем паче, что я в очерке о Грищенко вообще не упоминал Маяковского).
Адмирал Руссин развил богатую деятельность: в Союз писателей он шлет кляузу, требуя покарать меня, в Союз журналистов — требуя покарать всех сотрудников "Вечёрки",— адмирал как-то не заметил, что творческие союзы (а отличие от его совета ветеранов) уже много лет назад перестали являться охранительными и карательными организациями.
За рубежом тоже мной недовольны. Адмирал Смирнов и "баталист-маринист" Корсунский (биограф Трибуца) из Таллина зорко глядят в Россию: как бы кто не покусился на их идолов.
Корсунский (биограф Трибуца) с печалью пишет о том, как Вишневский умирал в Ленинграде от дистрофии, и советует мне заглянуть в книгу "Писатели Балтики рассказывают". Корсунский ведет себя, как лектор в сельском клубе: грозит названиями книг, которых сам не читал.
Вот что пишет о быте Вишневского в январе 42-го зам. Вишневского в "опергруппе писателей" А. Тарасенков в своем дневнике:
"...безумство —за проезд в машине от аэродрома до "Астории" уплачено батоном белого хлеба! На столе — пир: курица, шоколад, какой-то заграничный ликер, печенье, колбаса, сыр. Наедаюсь до отвала. Ощущение счастья. Засыпаю на диванчике под шинелью. Всеволод и Софья Касьяновна — на роскошных двуспальных, сдвинутых вместе "асторийских" кроватях..." ("Писатели Балтики рассказывают", М., "Сов. пис.", 1981, с. 57).
Тяжко жилось Тарасенкову под командованием Вишневского: "...болезненные сцены с донельзя раздраженным Вишневским", "...истерики Всеволода..." (Там же, сс. 57, 58), а сколь мелочно и несправедливо преследовал Вишневский своего зама, пишет Н. Чуковский (см.: Там же, сс. 89-90). Вишневский как тема исследования сейчас никому не интересен. Когда же напишут свободную от цензуры книгу о нем, это будет страшная книга.