74113.fb2
Таков истинный, в глубине своей, смысл этого морального движения. Колыбель - последняя ставка в пух проигравшегося игрока. Колыбель - тяжелая артиллерия, старая гвардия, выдвинутые в последний момент боя. Эту чудную, небесную капельку эксплуатируют в сумятных земных целях. За нее прячется и порок и слабость. Ее, воплощенную правду, обвивают гирляндами из... лжи.
Мне кажется, что и эта последняя ставка будет проиграна. Мне кажется, что колыбель не запрудит грязного потока, а будет торчать в нем как одинокий, свежей зеленью покрытый островок, а поток, такой же грязный, но еще более мелкий, будет извиваться вокруг него. В лучшем случае несколько струек возле самого островка скользнут быстрее, станут чище; в худшем - от островка будут отмываться кусочки земли и он будет все сглаживаться, уходить в воду, пока не обратится в илом заплывшую мель. "Не разводитесь ради колыбели!" - журчит мелкий, грязный поток Запада с цветущим островком посреди его. "Разводитесь, ради непорочности семьи!" - шумит бурная, могучая река Православия, готовая смыть и островок и остров, ради простора своего, ради глубины, ради чистоты.
Вот два взгляда на этот вечно ноющий в совести вопрос. Его, понятно, лучше не касаться, предоставив каждому исповедывать ту религию в браке, к которой его влечет по складу души, по силе воображения и даже по физическим свойствам. Католик, протестант и православный никогда не убедят друг друга в превосходстве и правоте их религии. И в браке есть католики, протестанты и православные, спорящие о значении, о силе, о тайне его, и вряд ли самые мудрые богословы брачной религии в скором времени примирят их. Но уж если касаться этой религии, если внедряться в нее, надо делать это, осенив себя крестным знамением, как то делает г. Розанов, а не размерив свои доводы на акты, прячась за эффекты сцены и опираясь на издерганные сутолокой дня нервы хотя и развращенной, но сентиментальной публики.
Если представить себе брак как здание, воздвигнутое на фундаменте из взаимной любви и покрытое благословением церкви и покровительством законов, здание, в созидании коего участвовали все без исключения элементы духовного и физического мира брачащихся: и невольное влечение и вольная мысль, и слепой инстинкт и разъедающая критика, и подъем духа и возбуждение плоти, и теплое очарование и холодный расчет, и азарт игрока и технический житейский опыт, словом, - все, что составляет индивидуальность в человеке, его актив, пассив и баланс, - то развод в такого рода браке (а всякий другой брак есть лишь сделка или недоразумение) можно уподобить трещине по всему зданию, от материка и до конька крыши. Трещины, ведь, бывают разные: сверху, снизу, поверхностные, сквозные. Архитектурное искусство их выправляет довольно гладко. Но бывают трещины, коих никакое искусство заделать не может иначе, как разрушив здание и построив его вновь. Такие трещины случаются от оседания почвы или от ошибочных проектов здания, от несоблюдения основных законов техники. Те шероховатости в браке, которыми испещрены наши семьи (случайные* измены, несходство характеров, случайные болезни и проч.), мне представляются трещинами односторонними, местными, не нарушающими равновесия всего здания, а потому и устранимыми с помощью разных стяжек, заплаток и заделок. Наиболее крепкая и чаще всего употребляемая в общежитии из стяжек, налагаемых на трещины брака, - колыбель. Эта стяжка из крепчайшей стали, и она почти всегда стягивает и даже сращивает бегущие по брачному зданию частичные трещины. Но что же может эта стяжка, когда трещина бежит от фундамента к крыше, когда нарушена связь между главнейшими из элементов, участвовавших в союзе, - между инстинктом плоти и влечением духа? Ведь эти элементы в браке соответствуют тем законам техники, без которых и изба не строится. Нарушьте закон Ньютона, и весь мир рушится. Нарушьте между брачащимися закон взаимного влечения (а он гораздо сложнее, чем закон тяготения) и вот уже трещина, каждую секунду расширяющаяся и удаляющая брачащих друг от друга с большей интенсивностью и быстротой, чем когда они соединялись.
______________________
* Действительно: это точно и важно, и требуется отметить, что и измены бывают такие, после которых нисколько не нужен развод: измена как случайность, как несчастие, как шквал. И бывают обратно семьи как бы с постоянным сырым климатом в себе, с гнилым воздухом неуважения, отвращения, непобедимой таинственной антипатии, когда развод безусловно необходим, хотя бы измены не было. Но эти свои тайны одни супруги сами и знают, и поэтому-то право развода и должно быть предоставлено их усмотрению. В. Р-в.
_____________________
С этим ведь никто не спорит. Говорят лишь, что надо побороть себя, надо забыть о собственном влечении, ради детей. Словом, надо прекратить полноту личного существования ради существования другого или окутать его такой тьмой и ложью, чтобы, обманывая и других и себя, сохранить для общества, для детей своих подобие брака, видимый остов семьи. Побороть или обмануть - в этом весь арсенал оружия у церкви и общества в борьбе с разводом. Церковь увещевает разводящихся (т. е. дает им совет побороть взаимную антипатию); церковь требует для развода фактических доказательств измены, давая этим понять, что союз мог бы продолжаться, если бы обман удался, если бы виновный не был пойман тремя свидетелями. А общественная мораль, а совесть, воспитанная родителями и школой, твердят: "Найдите средство сойтись, примириться и никто у вас не спросит, в чем эти средства! Худой мир лучше доброй ссоры!.." Словом, со всех сторон: сверху, сбоку, снизу все напирает на разваливающиеся стенки брачного здания, все из сил выбивается, чтобы они не рухнули. Законы, религия и общественное мнение - как контрфорсы упираются в стенки брака; а на зияющую щель налагается в конце концов крепчайшая стяжка - колыбель... И все же, щель растет, стенки с страшной силой выпирают, рушатся, погребая под собой иногда тех, кто слишком усердно их подпирал, и рвут не повинную ни в чем стяжку - колыбель. Закон природы, очевидно, сильнее законов людских, сильнее даже органической потребности людского сердца - любви к детям.
Закон этот, всем известный, гласит, что можно слить друг в друге только элементы родственные: известные газы, известные соли, известные клеточки. На этой симпатии и антипатии друг к другу основных элементов природы она вся создалась, украсилась, ожила и стала союзницей человека в стремлении к прогрессу, к истине. Вся забота и весь гений человека в подчинении себе для этой цели природы в том ведь и заключаются, чтобы отыскать в ней наивыгоднейшие комбинации к сращению взаимно симпатизирующих элементов или чтобы из сращенных уже извлечь те, которые наиболее пригодны для лучшего и более совершенного сращения. В том и другом случае, соединяя или разъединяя, человек руководствуется идеей наиболее удачного, целесообразного подбора элементов, чтобы, срастаясь, они давали новый элемент, несравненно более сильный, чем были они оба вместе до сращения. Таковы основы химии и естествознания. На них держится и мир растительный, и даже животный (подбор). Только в отношении к человеку закон этот сочли нужным подчинить неподвижной морали и условному благу общественности. Справедливо полагая, что в человеке, кроме всех этих элементов, из которых соткана природа, есть еще главнейший - свободная воля как регулятор, как посредник между враждующими в нем началами, этой воле несправедливо приписали силу и обязанность удерживать в соединении несоединимое. Причем, над такой задачей поставили не то общественное благо, которое вечно движется вместе с прогрессом, и не благо личное, ибо обществу до него нет дела, а неподвижную, застывшую как сфинкс мораль. Во всех сферах труда и мысли человеческой цель неподвижна и она всегда бежит впереди этого труда и мысли. Только в браке, хотя он есть наиболее совершенная форма совместного труда, цель поставлена позади и она неподвижна. Трудитесь, плодитесь, ссорьтесь, миритесь, обманывайте друг друга и кайтесь, но не спускайте с глаз цели вашего союза - остаться в союзе! Пусть эта цель - мгновение! Пусть она позади вас, в тумане, в сутолоке - вы должны жить, чтобы подтверждать и обществу и детям, что вы с этой цели глаз не спускаете и что другой цели у вас нет!
Мне скажут - это парадокс. Люди ведь соединяются, чтобы произвести семью, воспитать ее, сделать годною к борьбе. И потому цель в браке - тоже подвижна и тоже впереди брачащихся. Но, если это так, то при чем же тут: "не разводитесь!". Если такова цель в браке, то, очевидно, она недостижима там, где нет уже брака, а есть - труп, обвитый ветхими цепями. Семья, как цель, и притом подвижная, т. е. совершенствующаяся, может вырасти из живого тела брака, а не омертвевшего. Только такой союз между мужчиной и женщиной может быть источником здоровой семьи и плодотворного труда, который развивает между ними созидающую, а не развращающую силу - силу, изо дня в день более плотно стягивающую участников союза и внедряющую в детях от него новый элемент, которого не было в родителях. Дети всегда должны быть лучше родителей, иначе мир попятится назад. Но такие дети, как и наиболее полезные растения, металлы, смеси, вырастают лишь из союза гармонирующих, симпатизирующих между собой родителей, и притом - не поборающих своих страстей, не насилующих своих влечений и инстинктов, а, наоборот, дающих им простор, очищающих себя от них, но только... друг в друге! В таком браке нет места "поборению" себя - ибо поборение есть тоже обман, сало-обман. Нет там места и уклонению от влечения своей природы, ибо это влечение целиком скапливается на предмете союза и, сталкиваясь с противуположным влечением, претворяется в активную, творческую силу. Эта сила не только удерживает друг возле друга людей самых несхожих по характерам, темпераментам, воспитанию, общественному положению, духовным и национальным идеалам, но и удерживает семью от крушения при самых неблагоприятных условиях развития ее. Голодают, ссорятся, дерутся, но... любят! Живут в достатке, чинно, ладно, мирно, но... не любят! Из ссор и брани, из нищеты телесной и духовной, вырастают здоровые душой и телом дети. Из мирной, богатой и интеллигентной семьи вырастают - трупики. И ничего тут не поделаешь, ничем не устранишь этого явления! Сила любви между родителями (заметьте - любви, а не уважения) - что сок в дереве *. Он бродит в детях, он дает им упругость и физиономию. Могуч этот сок, жизнеупорен - и дети могучи и упорны к жизни, хоть и плохо одеты, плохо воспитаны, ленивы. Слаб этот сок - слабы шансы на человечных детей. А там, где его вовсе нет, а есть лишь - компромисс, обман, а то и порок, грязь, - там уже никаких шансов нет поднять в ребенке человека, будь возле него сто нянек и гувернеров, живи он во дворце, учись у лучших профессоров. Над таким ребенком висит рок. Такую колыбель, казалось бы, надо не вдвигать в смрад и в ложь компромисса, а вырвать оттуда.
______________________
* Да! Посохшее дерево - вот семья безлюбовная. Ни минуты не щадите ее: она никогда не оживет! Рубите ее, выворачивайте корень и в ямку помещайте новый саженец, другую семью. Вот рецепт садовода и семьеустроителя. В. Р-в.
______________________
Легко сказать - вырвать! Вырвать от корня нежный стебелек! У кого руки подымутся на такое варварство? Нет драмы выше * распадения семьи, как нет лжи и обмана горше компромисса в браке. Печальная история Ромео и Джульетты только тень в сравнении с мраком бездны, зияющей из трещины в браке. Там - смерть у преддверия вечной жизни; тут - жизнь у входа в могильный склеп. Никакие страдания не сравняются с агонией посаженных на одну цепь не совмещающихся друг в друге жизней. Никакое милосердие не достаточно гуманно, чтобы разбить эту цепь. И нет безжалостнее казни, как та, которую совершают при таком гуманном поступке над колыбелью!
______________________
* От сего-то сами люди, из страха, уже и не разведутся всякий раз, когда есть какая-нибудь возможность сохраниться нравственно в семье. Вот почему право само-развода - безопасно. В. Р-в.
______________________
Вот этот узел безысходных чувств, возбуждаемых распадением семьи, всегда стоял и будет стоять как чудище с огненным мечом у входа в лабиринт развода. Перед этим чудищем правы и те, кто стонет: не разводитесь! И те, кто, как г. Розанов, видит в честном разводе единственный канал для очищения накопившейся в браке грязи.
В статье г. Розанова есть, между прочим, такая глубочайшая мысль:
"Развод есть постоянный канал, через который совершается очищение главного социального института. Необыкновенно чуткий инстинкт, в силу которого реальная жизнь супругов прерывается или кончается с первым неискупленным грехом, есть как бы естественный и самим Богом установленный страж здоровья семьи, закон, через действие которого вечный институт не может захворать. Его нет вовсе, или - он совершенно здоров. Болезнь ему не причастна. Единственный вид болезни и есть эта возможная закупорка очистительных путей"...
Мысль эта, по-видимому, разделяется все большим количеством людей и, вероятно, привела бы уже не только в православии, но и в католичестве к возобновлению очистительных каналов брака, если бы не... колыбель. Эта беспомощная колыбель с сонмом ангелов над ней, эта Божья капелька в море житейской грязи - стоит поперек развода. Она так трогает, так мутит сознание. Люди, законодатели теряются. Одно страдание заглушает другое. Вид ребенка, теряющего родителей, переворачивает душу. Говорят себе: потерпим! Но, как только это острое чувство жалости к ребенку сглаживается, как только отходят от колыбели, выступают жесточайшие страдания порабощенной плоти и попранного духа. Природа стучит в дверь, в окно, в стены, трещина растет, зияет бездна, наполненная годами лжи и разврата. Задыхаясь, опять цепляются за развод. А там, -опять колыбель и опять жалость! Танталовы муки раздирают душу и тело. Люди, еще молодые, годные к труду, к пользе, к добру, становятся ленивыми, бесполезными, злыми. Общество теряет сотрудников, церковь - верующих, человечество - добрые сердца. Никто ничего не приобретает в этой мучительной борьбе, в этом самоистреблении, даже колыбель, к изголовью которой склоняются не радостные, лаской озаренные лица, а бледные, измученные борьбой, искаженные судорогой какой-то исступленной любви, ненависти и упорства...
Ползут дни, месяцы и годы. Колыбель победила. Шквал прошел, настало мертвое затишье. Высохшая от борьбы с собой мать или поседевший от той же борьбы отец прижимают к груди своей дитя, спасшее их от развода. Они улыбаются друг другу. Но что это за улыбка! Так улыбаются над завядшим букетом, снятым с гроба любимого человека.
"Вы грустны? - спрашивает дитя. - О чем ты плачешь, мама? О чем вздыхаешь, папа? Отчего вы не поцелуетесь? Отчего вы в разных комнатах? Отчего папа не ночует дома? Отчего мама убрала портрет папы? Отчего"...
И вопросы сыплются, как удары хлыста в лица родителей. Лица эти на миг загораются... злобой. В глазах, как вихрь, проходит отражение былой бури. Они взглядывают друг на друга, точно шпаги скрещивают: "Ты виновата!" "Ты виноват!" Но это только миг. Они равнодушно отворачиваются и небрежно роняют:
- Не твое дело... молчи... ступай играть!
На засохшем, омертвелом, существующем лишь в силу упорства корне, вырастает нежный стебель. Его ласкают, холят, но... в нем соков нет. Одно солнце, как бы жгуче оно ни было, еще не поддержит растение. А дети таких родителей только этим солнцем сконцентрированной в их родителях и экзальтированной от взаимной борьбы любви и живут. Любовь эта их греет, но она же их и сушит - слишком сгущенная, слишком парниковая, она не дает ребенку мощи развернуться, закалиться. Ребенок становится юношей, взрослым, зрелым. Один из тысячи случаев, разбросанных всюду, открывает ему глаза. Он узнает, что его родители "не живут" вместе, что у папы или мамы есть другая семья и другая привязанность, а все, что он видел с детства, был обман и компромисс. Нельзя предрешить, как такое открытие подействует на юную душу. Бывают души и души! Но, несомненно, в душе этой утвердится сознание: можно и должно в известных случаях лгать и обманывать!
Дальнейшая жизнь такого человека может быть и честна и полезна. Только, ручаюсь, он никогда не испытает истинной радости и чистого счастья - над ним будет до гроба висеть сомнение и грусть.
Мне кажется, я не преувеличиваю. Я беру даже лучший из таких случаев. Я не имею и никому не хочу навязать никакого рецепта в этом недуге, считая его интимнейшим и субъективнейшим. Г. Розанов очень метко сказал, что если брак субъективен, то и развод должен быть еще более субъективен. Да, именно субъективен! Т. е. не может терпеть постороннего вмешательства, ни в форме критики, ни в виде совета. Развестись - значит в известном смысле - умереть. Как никто не спрашивает мнения, может он умереть или нет, так и никто не должен искать где бы то ни было, кроме своей совести и самой глубины своего "я", указаний, как поступить с трещиной своего союза. Можно лишь пожелать одного: когда развод внутренне между супругами уже совершен, когда переболели все чувства и мысли и трещина от самого материка достигла карниза - тогда, из чувства человеколюбия и даже в своих интересах, государство, церковь и общество должны пощадить несчастных, не увеличивая их стыда, их угрызений, их сомнений. Нужно пощадить в них и людей и родителей! Нужно упростить и облегчить эту позорную, на площади совершаемую казнь развода и нужно... не накладывать на трещину брака - колыбель!
Пусть цепляются за колыбель те, кто еще может быть ею спасен! Но не отворачивайтесь от тех, кто с разорванным сердцем отошел от нее, чтобы не марать ее, чтобы начать новую, полезную и любвеобильную жизнь!
Не эксплуатируйте святую колыбель в деле темном, мрачном, человеческом!
И. Колышко
Постановка развода должна вытекать из сущности брака. Но чтобы определить эту сущность, нужно назвать центр брака.
Брак состоит: 1) из засвидетельствованности его и записи в церковные книги. Это есть юридическая, договорная его сторона, и собственно она-то одна и расторгается при "разводе". Механизм развода, как известно, и состоит в разрыве бумаги, зачеркивании подписей и пр., и развод вовсе не касается "венчания" и не кассирует венчание. Да это так и вытекает из существа дела, ибо кассировать венчание возможно было бы только при наличности какой-нибудь ошибки или неправильности в венчании же, напр. при пропуске священником центральных молитв, или если бы венчание было совершено, положим, не священником, а другим церковнослужителем, или, наконец, если бы оно было совершено при наличности одного жениха или одной невесты, и проч. Вообще ошибка венчания кассирует венчание, и эта кассация должна бы выражаться не разрывом бумаги, а как-нибудь ритуально же, напр. хоть переломом и истреблением колец, которыми повенчанные были обручены, или как-нибудь иначе, но непременно в церкви же и ритуально же.
Сила венчания исчезает, но она исчезает не в момент развода. Когда же? Это можно понять, определив венчание. Венчание есть ритуал, сложенный церковью в конце III века и в начале IV века после Р. X., через посредство которого она определила, расчленила и художественно-словесно выразила свое отношение к ранее (в самом Евангелии) основанному таинству и повторяет его в каждом единичном случае брака перед лицом брачащихся. Оно имеет много сходного с чтением перед евхаристиею молитвы: "Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси истинный Сын Божий, пришедший в мир грешные спасти" - и проч. Разница в том, что эту последнюю молитву читает причащающийся и через нее он исповедует свое отношение, свою веру, свою религию в отношении к таинству евхаристии. Напротив, ритуалом венчания церковь исповедовала исторически и исповедует каждый раз свою мысль о браке, свое воззрение на него, свое определение, свою догму, - через частичное отношение к этим вот двум, соединению коих она радуется, его благословляет, его увенчивает. Отсюда - торжество несения венцов, как бы корон, над венчающимися, и слова священника: "Венчаю вас славою и честью", т. е. "облекаю честью и славою ваше соединение". Через ритуал венчания церковь всякий отдельный раз как бы повторяет вхождение Спасителя в Кану Галилейскую (оттого в древнее, более чуткое время венчание происходило на дому), через каковое вхождение Спаситель присоединился к установленному в Ветхом Завете браку, ничего в нем не переменяя и ничего вновь в нем не устанавливая: пребыл Гостем брака, а не Совершителем его. Церковь вовсе могла бы не развить этот ритуал: брак остался бы; она могла бы развить его несравненно пышнее, и это ничего не прибавило бы к таинству. Это "верую и исповедую" церкви подобно еще литургии: есть литургия Василия Великого, есть Иоанна Златоуста; в католической церкви она одна, в православной другая; но во всяком случае из всего этого видно, что ритуал (венечный) подвижен и изменчив, пышен или короток, когда таинство (брака) очевидно всегда одно, просто и переменам не подлежит. Не сложив этого ритуала или, точнее, не слагая его первые три века своего существования, церковь все равно содержала уже таинство, но еще никак, художественно, словесно и действенно, не определила и не выразила свое к нему отношение, и свое о нем чувство, и свою о нем мысль.
Итак, венчание есть некая малая литургия, бледное и далекое ее подобие, служимое перед браком, перед лицом вступающих в брак; и вся возможная мысль ее есть благословение и напутствование в брак. Теперь мы к нему подходим, теперь мы возьмем зерно. Это зерно нашло себе прекрасную формулу в определении К.П. Победоносцева ("Курс гражданского права"). "Побуждение к браку и цель его есть исполнение коренного требования природы, в силу коего живая и цельная личность человека ищет дополнить себя, ищет себе дополнения в такой же личности другого пола. Какое это дополнение и в чем оно состоит, - об этом не одинаковы понятия на разных степенях общественного развития. На низшей степени - это удовлетворение грубого инстинкта животной природы; на высшей - это удовлетворение согласной с разумной природой человека потребности общения всех органических, внутренних и внешних сил, дарованных человеку для развития, труда и наслаждения в жизни. Из этого неверно приискивать и ставить для брака цель специальную, как, например, деторождение, ибо брак есть цельный органический союз и идея его коренится в основном законе природы: приведении к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человеческой. Неудивительно, поэтому, что идеал брака, очищаясь и возвышаясь в понятиях человечества, получил наконец в христианском мире значение таинства".
Автор говорит о браке - во-первых, и семье - во-вторых, т. е. как бы о солнечном ядре и его фотосфере, то их сливая, то их разделяя, и здесь, например, с первого взгляда бросается в глаза, что он называет в одном месте "грубым животным инстинктом" то самое, что в двух местах именует самым центром брака: "искание пола дополнить себя полом" и "приведение к единству и цельности раздвоенной на два пола природы человеческой". Здесь автор последует сбивчивости решительно всего существующего учения о браке. Но, в общем, философски и художественно им, конечно, хорошо схвачено солнце ядро и фотосфера брака. Брак есть гармония полов. И основан, как феномен, на вечной и неуклонной предустановленности ид сочетания: причем сочетает их рождающийся в физическом порядке позднее, но в метафизическом смысле предваряющий их младенец. Пол как космическое начало - вечен, но ребенок - еще далее, чем вечен, предвечен. Выпустить поэтому "деторождение" из брака есть то же, что выпустить тему из сочинения: она рассыпается в набор слов, а брак тоже рассыпается в набор очень слабо связанных фактов. И мы думаем, что введение бесплодия в число первых и главных причин развода есть первый камень построения семьи. Тогда все и разом поймут, без комментариев: "А, вот что такое брак! а, вот для чего он!"
Во всяком случае в приведенном определении очерчивается натура семьи, природа семьи; семья как природный и натуральный факт - и около этого-то центра и "сущности" брака К. П. Победоносцев не упоминает вовсе те два момента его, запись в церковные книги и венчание, которые, следовательно, в непременное существо брака, в определение брака, и не входят вовсе. Иначе как бы знаменитый государственный и благочестивый человек даже не назвал их?! И почему иначе сама церковь не употребляет вовсе термина "таинство венчания", а говорит во всех книгах: "таинство брака" (жизни брачной).
"Развод" и должен вытекать из этой его "сущности" как кассация... чего? - Сущности. Т. е. чего же именно? "Исполнения коренного требования природы, в силу коего живая и цельная личность человека ищет дополнить себя, ищет себе дополнения в такой же личности другого пола". Когда этого нет более, т.е. гармонизованность полов разорвана (так называемый "разъезд", да и вообще перерыв, разрыв, и притом окончательный, супружеской связи), есть что-нибудь в браке? Знаменитый законовед говорит: "Нет". "Таинство" есть ли? Конечно, его нет более в полноте состава, остались только его наружные, оформливающие, собственно юридические части, но при исчезнувшем зерне. Обратимся теперь к ритуалу венчания: слова произнесены, но есть ли вещь под ними? Никакой (если супруги разлучились). Все равно, как если бы совершающий евхаристию священник произносил слова над пустою чашею, или все равно, как если бы тело и кровь Спасителя, вино и хлеб претворившиеся, уже были все и до дна потреблены причастниками. Нет более хлеба и вина в чаше; можно ли говорить и думать и, прежде всего, может ли говорить и думать церковь, что "евхаристия еще продолжается", "еще причащение есть и совершается", когда более нет ни тела, ни крови, хотя слова священника и есть (т. е. были произнесены). Очевидно, ритуал венчания рассеивается в самый тот миг, когда супруги расторгли физическую и нравственную связанность между собою.
Еще аналогия: ходят легенды, а может, и рассказы о подлинной действительности, как шалуны, купив новый гроб и положив туда здорового товарища, пели над ним панихиду. Грозный вариант легенды прибавляет, что, когда открыли, окончив кощунство, крышку гроба, то нашли товарища мертвым. "Это - наказание Божие было", - говорят суеверные или религиозные люди. Но отчего? За что? За то, что священные слова погребения были относимы к не умершему, в сущности - ни к нему. Перенесем эту аналогию на брак; когда уже при разъехавшихся супругах все еще утверждают, что брак продолжается, то не похоже ли это на пение панихиды над живым? т. е. не есть ли это отнесение священных слов о браке к не брачащимся! Говорят, страшный грех разъезжаться супругам, потому что это оскорбляет венчание (сводит к пустоте его). Согласен. Но совершенно равное этому оскорбление венчанию наносится и тогда, когда уже при фатально и по каким бы то ни было причинам разъехавшихся супругах оно, это венчание, еще считается длящимся.
Нельзя петь панихиду по живому.
Нельзя венчание относить к не живущим друг с другом супругам: ибо нет уже более ни "двух в плоть едину", ни "плода чрева", о котором говорилось бы: "Благословляем его".
"Разлученные" уже не суть "супруги". "Сопряжения двухв плоть едину" (Матф., 19)-нет: есть ли супружество? Ни закон, ни разум этого не решаются сказать. Они выдумывают какие-то фикции, держатся теней; не существ, а полу-существ. Есть ли полу-супруги? полу-муж, полу-жена? полу-супружество? Как нет начавшегося супружества, которое, однако, не сделалось супружеством, за исключением проклятого и убитого Богом Онана, сына Иуды, так смешно и позорно говорить об окончившемся, но не вовсе оконченном, умирающем, но не умершем супружестве: этом "кащее бессмертном" супружества, выдумке новых европейских законодательств, как параллели древнему сказанию об онанизме в супружестве. Папство построило бездну фиктивных понятий вроде индульгенций, и между ними одна из самых ядовитых, разрушающая в корне брак, - о присутствии брака, matrimonii, между людьми, которые брачно между собой не живут. Вот главные черты всех вообще таинств:
1) Действительность;
2) Святость;
3) Бесконечность.
Все таинства действительны по существу Божию, который есть Первая Действительность, раннейшая сотворению мира. В средние века даже и сложилось довольно основательное определение Божества - Ens Realissimus (Реальнейшее Сущее (лат.)). Но нет таинства без соприсутствия Божия, и вот это соприсутствие и определяет таинство как непременную реальность, как совершенное и всякое исключение фиктивности и номинализма.
Далее святость таинства, текущая из святости Существа же Божия, в нем присутствующего, определяет и ограничивает пространство его пространством безгрешного в нем настроения души: покаяние - для кающейся души, причащение - для верующей и брак - для любящей и верной. Где безгрешность иссякла - пресеклось и таинство. "Брак" "нелюбящих людей" или "несогласных", "не соблюдающихся друг другу в верности" есть contradictio in adjecto, как "ломаная" "окружность", "прямая" "кривизна", "горький" "сахар", "проклятое" "святое". Заметим, что "грех", введенный в "таинство", нравственно превращает его в отраву и подобен причащению, на Тайной Вечери, Иуды, когда, по Евангелисту, "с куском хлеба вошел в него диавол". Например, грех между знакомыми, между друзьями - только неудобство; но в семье - это яд неизмеримо сильнейшего действия, и вводит в нее какой-то особенный ужасный дух.
Бесконечность таинств вытекает из бесконечности существа Божия, которое со всякого таинства снимает пределы, границы, укорочения, обрезывания, стрижку. По отношению к браку это снимает количественные рамки с него, напр. почему-то остановившиеся на третьем браке. Вспомним, что Иисус беседовал с пятимужнею самарянкою и этою благостною беседою освятил и четвертый и пятый брак и одно внебрачное сожитие ("ты имела пять мужей, и которого теперь имеешь - не муж тебе"). Если посещение брака в Кане Галилейской что-либо освящает, то и эта беседа освящает же.
Теперь вопрос: если по учению церкви брак есть таинство, то не может ли это быть, т. е. сохранять свою силу, и как полу-таинство или даже вовсе фиктивное таинство? В связи с этим может быть допущен или ни в каком случае недопустим полу-развод. По нашему мнению и даже убеждению, существо Божие неделимо, и посему таинства неразделяемы; но они или есть - как бесконечные, безгрешные и неограниченные, или их вовсе нет, т. е. его нет в данном случае, напр. между двумя этими разъехавшимися людьми. Вот почему закон о так называемом "разлучении супругов", без дачи в то же время им полного развода с правом новой семьи, - более потрясает существа брака как таинства, нежели полный развод, который укорачивает таинство, но не опустошает его и не ставит на месте его фикцию, термин, пустое имя.