Матфея, 21,31. Иисус сказал книжникам: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас пойдут в Царствие Божие.
Откровение, 12. И явилось на небе великое знаменье - жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из 12 звезд.
Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения.
И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем:
Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца.
И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным, и восхищено было дитя ее к Богу и Престолу Его.
А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней.
И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.
И начал он преследовать жену, которая родила младенца мужского пола.
И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времен и пол-времени.
И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою.
Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей.
И рассвирепел дракон на жену, и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ее...
О пресвитере
Послание Иакова, 5, 14. Болит ли кто из вас, пусть призовет пресвитера церкви.
1. Тимофею, 5, 17. Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь.
К Титу, 1, 5. Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал:
Если кто непорочен, муж одной жены, детей имеет верных, неукоряемых в распутстве или непокорности.
Деяния, 14, 23. Рукоположивши же им пресвитеров к каждой церкви, они помолились с постом и предали их Господу, в Которого уверовали.
Вот документы в параллельном сопоставлении. Теперь, может ли кто-нибудь объяснить, почему учение о дитяти, столь сложное, не кристаллизовалось, однако: 1) в догмат, 2) священную науку как отдел богословствования, 3) не вошло членом или главою в катехизис, 4) ни в живопись религиозную, 5) ни в служение религиозное, хотя бы во исполнение слов: "из уст младенцев устрою хвалу Себе"? Разумеется, тогда, так сказать, литургическая часть религии имела бы совсем другое сложение, тон, чин, - допускающее в нем деятельное участие детей и их матерей? Оно не было бы ученым, требующим школы, училища, подготовления, "книжничества", а каким-то наивным и простым, почти не отделяющимся от быта, от обычаев?*
______________________
* Нельзя не обратить внимания на слова Иисуса, звучащие какою-то неясной и чудной гармонией у Луки, 7, 32: "Они подобны детям, которые сидят на улице, кличут друг друга и говорят: мы играли вам на свирели - и вы не плясали, мы пели вам плачевные песни - и вы не плакали". Слова эти вовсе не получили себе какой-нибудь исторической разработки, а между тем на какие чудные формы песнопений, открытых, под воздухом и небом, - и песнопений народных, семейных, детских, они намекают?! По крайней мере намекают как на возможность, как на былое и будущее. В. Р-в..
______________________
Второе учение, "о пресвитере", - о чем и читать почти нечего в приведенных единственных цитатах, - тем не менее выросло: 1) в систему догматов, 2) да и заняло вообще весь небосклон исторического христианства, так что они одни в нем: 3) учат, 4) служат, 5) действуют, 6) изображаются в живописи, 7) имеют себе поклонение, 8) которого вовсе не имеет ребенок, о коем, однако, было сказано: "Если не станете такими, не войдете в царство небесное", ни блудница, о которой тоже было сказано: "Она впереди книжников идет в царство небесное".
Не явно ли, что дитя и его мать куда-то запихано ногами, в какую-то яму: и отношение родившей к рожденному до того опозорено, заплевано, загажено, в такой погреб бытия спрятано, что на фоне этого позора вырезанный нами из газеты факт уже не есть что-либо удивительное и неожиданное.
Ибо он - ежедневен; в каждом городе, селе, в столице; в каждом номере газеты. А как бы закричала цивилизация, забили набаты, заволновалась пресса, двинулись к помощи все силы государственные, общественные, духовные, если бы... вдруг ежедневно по городам и селам, то там, то здесь, стали находить в погребе, в яме, в пруду
1) не младенца,
2) а пресвитера.
Вот плод, что все левые тексты не развились, а правые развились чудовищно непропорционально.
Пример и сравнение я взял резкий, потому что нужно чрезмерное, нужно как бы "вагон пошел по шпалам", дабы пассажиры очнулись, т. е. очнулся вообще читатель, общество, христианин.
В цивилизации целой потух младенец. Просто - это эмпирический факт, без религии вокруг себя. Когда однажды я предложил в печати ввести только одну строчку в эктению, и именно "прошение о мучающихся родами", -дабы, повторяя его за священником на службе, могли помолиться о женах мужья, о матерях дети, о дочерях отцы и матери, о сестрах братья: то слова мои были приняты в одном духовном журнале за шутливость, и на них был написан следующий "ответ редакции":
"Нет никакой надобности в отдельном прошении о болящих родами, потому что тогда и другие больные, напр. чахоткой, ревматизмом и проч., пожелают отдельных о себе прошений, и из церковной эктении выйдет тогда что-то вовсе не серьезное. Но как относиться к подобным газетным словоизвержениям? Как к газетным фарсам: очевидно, фельетонисту приходится измышлять разные курьезы, оригинальности и небылицы, чтобы развлекать читателя газеты (журнал "Православно-Русское Слово", 1902 г., № 1, рубрика: "Недоуменные вопросы и ответы редакции")".
Ответ классический. Я просил не как писатель только, но как отец, муж; как имеющий сестру замужнюю и имевший родителей. Полный недоумений, да пожалуй и гнева, я открываю ругательную на евреев книгу: "Книга кагала" Брафмана и со страниц 228 и 240 (изд. 3-е. СПб., 1888) цитирую:
"...Вечером, в первый день появления младенца-еврея на свет, его приветствуют будущие товарищи и спутники жизни: к нему является целый хедер (училище меламеда) маленьких детей с своим бегельфером (помощник меламеда) и читают новому пришельцу в мир молитву на сон грядущий. После чтения, мальчиков обыкновенно потчуют своеобразным набором из отваренных бобов, гороха, пряников и проч. Чтение этой молитвы хедерными мальчиками происходит ежедневно до самого дня обрезания. В первую пятницу после рождения младенца, после шабашевого ужина, собираются к родильнице и взрослые евреи на "бел-захор" и, после легкого угощения, читают ту же самую молитву. Утром, в субботу, отец новорожденного отправляется в синагогу или иную молельню, где, при чтении Пятикнижия, его призывают к Торе и кантор поет ми-шейберах, "многие лета", ему, его супруге, младенцу и проч. По окончании молитвы родственники и приглашенные лица отправляются к родильнице на шалом-захор - поздравление с ребенком. Накануне дня обрезания, т. е. вечером на восьмой день рождения, бывает вахнахт - ночь стражи. Тут собираются так называемые клаузнеры (бедные молодые евреи, занимающиеся изучением талмуда в ешиботах) и проводят ночь у родильницы в бдении и чтении талмуда или мишны".
Бог точно руководит меня в нахождении текстов. Брафмана я и не читал никогда, но мне сунули эту книгу со словами: "Нате и вразумитесь" (о евреях, которых "нужно презирать"), и я первое же, что открыл, и открыл приведенное место, и, еще перелистав, напал на следующее:
"Лиюбим, т. е. лицами, которым в синагоге все должны уступать алию (первое почетное чтение Торы, т. е. Св. Писания) считаются следующие: 1) борлишва, т. е. отрок, достигающий совершеннолетия (ихнего, т. е. 13 лет), 2) жених в субботу перед свадьбою и после оной, 3) муж родильницы, 4) справляющий годовщину по родителям, 5) окончивший первую неделю траура".
Как это все трогательно! Вот - религия! Какая нежность и деликатность разлита. И дивиться, дивиться ли, что у них не запихивают несчастные роженицы песок в рот новорожденному, "дабы не увидели и не застыдили" (незаконнорожденные у них получают непременно почетное имя "Авраама" и как бы усыновляются целым народом; да их почти и нет, ибо еврею нельзя не жениться). Напротив, прочтя грубый "ответ редакции" на просьбу молитвы о роженице, - ответ в XX веке, писателю, громко заговорившему о беспощадности к матерям, - невольно закрадывается сомнение и вопрос: а как говорили сплошь двадцать веков роженицам по деревням, по селам, в темноте, в глухоте, работницам, девицам, безгласным, запуганным: и песок во рту младенца, запиханный несчастною перезрелою девицей, не удержавшейся родить его, а может быть, даже и любившей несчастною любовью какого-нибудь солдата, которому запрещено жениться, говорю я - смерть этого младенца так становится понятна и объяснима.
Все в связи. То-то и ужасно, что все - не случайно, не эмпирично, а раскрывает в себе члены огромной неподозреваемой философии. Значит, рождение - не член таинства брака, не зерно супружества; это - случай болезни, как ломота в костях или узкогрудость и тяжелое дыхание. Но тогда что же так думающие "благословляют"? И не нужно ли им или отказаться от "благословения" рождению, - или уж "возвести в таинство" ревматизм и чахотку и сложить "чин" "напутствия" в эти болезни?! Но я не виню о. о. Лахостского и Дернова, в журнале которых мне было так отвечено: sancta simplicitas (святая простота (лат.))... Они не ведают только того, что забыто всею цивилизациею. Рождение ребенка, "стыдное", как сифилис (см. во II томе письмо ко мне о. Титова), случайное, как ревматизм, вовсе не желательное, как чахотка, - мудрено ли, что оно утаивается, "зажимается ему рот", - т. е. что родившемуся запихивается матерью песок в рот, "дабы не вошли и не увидели".
Теперь, где же слово Божие о детях, блудницах ("впереди идут книжников") и плоти ("два в плоть едину")? Или мы им не поверили, не поверили с самого начала; или уже мы столь несчастны, что слово проведено мимо нас и, пав на землю, - ушло в нее, как капля дождя в кремнистый песок.
Но тогда я вспоминаю последний еще текст - слова Спасителя Сирофиникиянке: "Дай прежде насытиться детям, ибо не хорошо взять хлеб у детей и бросить другим" (Марка, 7, 27) . - В тексте сказано более жестко, - но я не хочу излишеств в осуждении.
СПб., 5 июля 1902 г.
В. Р.
Я не имел уже сил не только проверять 1-е издание, но и перечитывать его; и ограничился переменою шрифта (более мелкого), чтобы отделить чужие мысли от своих ("Полемические матерьялы"). Но к 2 томам первого издания я прибавлю третий том: в него войдут статьи, напечатанные мною о семье после выхода "Семейного вопроса" - и частью написанные в старые годы (после 1903 г.), но ненапечатанные.
Текст первого издания я оставляю без перемен, потому что мои мысли с 1903 года ни в чем о семье не переменились.
Семья?.. семья в Европе? в мире?.. у христиан, у язычников?.. в древности, теперь?.. Хладные люди ее анатомируют как "этнографический институт", - описывают в романах и повестях то как картину, то как анекдот. Между тем...
Но я расскажу лучше, что вчера видел. Усталый, ем обед на Царскосельском вокзале. Неподалеку и наискось пьют чай, покончив обед, "он" и "она". "Он" - полуюноша, полумужчина, с хорошим, мужественным и простым лицом. Простая, грубоватая лепка русского лица. Однако - образованные. "Она" была прелестна, нежна (в лице) и очень грациозна. По оживлению лиц и чему-то неуловимому я видел, что если это еще не жених и невеста - то на пути к этому. Когда вдруг, спустя время - я видел, как она уставилась глазами на что-то, бывшее позади меня. Оглянувшись, я увидел не менее 6 человек буфетчиков, стоящих в ряд и смотрящих на кошку, играющую со своим котенком: дочерью или сыном.
Собственно, она лежала вытянувшись на боку, а котенок "играл матерью", ползая по ней, игриво кусая ее, игриво царапая. Мама была для него фундаментом бытия и игрушкою; и мама непрерывно облизывала его, там и здесь, где следует и где не следует. Буфетчики смотрели как усталые люди; но юница vis-a-vis смотрела прямо блаженным взглядом... Она замерла вся в восхищении и, может быть, в предчувствии (невеста).
Это - мировое. "Вот как создан мир". У нее читалось в лице, в душе: "Выше семьи ничего нет. Нет выше счастья, как быть матерью".
И еще воспоминание, - во Введенской церкви, что на Захарьевской улице: входит к обедне женщина и ведет за ручонки 6 человек детей, мал мала меньше ("лесенкой"). И стала молиться до того скорбно, до того убито, что, глядя со стороны, - сердце захолонуло. Что ее привело? О чем она молилась? Болен ли безнадежно кормилец-отец? Закутил ли, запил? Лишился службы, работы, "нечем жить"? Или - изменил, "ушел к другой"?