Но довольно*. И сказанного, думаем, достаточно, чтобы читатель согласился с нами, что г. Розанов - типичный представитель отмеченного нами направления, и оценил достоинство самого направления ("Вера и Разум", 1900),
К. Сильченков
______________________
* Действительно "довольно". В. Р-в.
______________________
Немало в современной жизни встречается явлений, которые невольно заставляют смотреть пессимистично на современное общество. К числу таких явлений нельзя не отнести, между прочим, появление литературной лжебратии о Христе. За последние пятнадцать лет, в течение которых поднялись религиозные интересы нашего общества, в нашей газетной и журнальной светской литературе создалось особое направление, представляющее своеобразную смесь показного благочестия с проповедью широкой свободы страстей, преклонения пред христианством и - снисходительно небрежного отношения к нему, подчинения вере и - совершенно свободного и своевольного толкования ее. Эта литературная лжебратия о Христе немало причиняет вреда церкви Христовой, распространяя в обществе ложные и превратные понятия.
Излюбленным предметом рассуждений ее за последнее время, между прочим, сделался вопрос о браке. Как бы этот вопрос различными представителями этого направления различно ни толковался, но вывод всегда получался один и тот же: нужно развод сделать более легким. Против этого вывода нельзя, конечно, возражать категорически*, но что говорится ради его, в большинстве случаев заслуживает полного опровержения.
______________________
* Первое, кажется, в богословской литературе хотя бы какое-нибудь согласие "подумать о разводе". В. Р-в.
______________________
Такую задачу взял на себя г. К. Сильченков, поместивший в журнале "Вера и Разум" статью под заглавием: "Из современных газетных толков о христианском браке". Эта статья им написана собственно против статьи В. Розанова, помещенной на страницах "Нового Времени" и озаглавленной "Непорочное счастье"*. Г. Сильченков возражает г. Розанову по двум пунктам: во-первых, против его взгляда на нравственную основу брака, во-вторых, против его догматических воззрений на брак как таинство.
______________________
* Автор так зол, что перевирает заглавие статьи, верно приведенное у г. К. Сильченкова. В. Р-в.
______________________
Быть может, многие из наших читателей читали статью г. Розанова и знают, что нравственной основой брака г. Розанов считает страсть. Он так говорит в своей вышеупомянутой статье от имени последней: "Я здесь (т. е. в браке) образую все - и я господствую. Семья есть мой дом, и именно сотканный мною. Без меня ни закон, ни разум семьи не создаст. Вот почему, когда я рушу семью, я рушу свое создание, рву свой покров, изделие внутренностей моих...........
И если я ухожу, не объясняя никому причин, из семьи, знайте, что я именно ухожу из семьи уже порочной, и с надеждой и усилием на месте ее соткать другую и именно непорочную семью; неправильно родив, я усиливаюсь к новым родам, оплакав труп неудавшегося младенца". По поводу этого утверждения г. Розанова г. Сильченков вполне справедливо приводит слова Мартенсена, протестантского богослова. "Здесь, - говорит последний, - очевидно, желают поставить закон плоти или членов на место закона духа. Многохвальная истина в страсти весьма часто здесь есть лишь простое бесстыдство, которое не краснеет пред законами нравственности. Плотская похотливость, очевидно, отрицает здесь то, что брак есть учреждение, стоящее выше отдельных личностей, что личности дают обязательства не только друг перед другом, но пред высшим авторитетом, именно Богом, что цель брака не есть исключительно то, что выставляется именно здесь; что личности должны быть счастливы и взаимно приятны друг другу, но что, кроме того, отнюдь не последнею целию этого учреждения является то, чтобы личности через посредство брака были воспитываемы ко взаимному возрастанию в добродетелях, вследствие чего христианство также говорит о кресте, который Бог положил на это состояние жизни".
Не отрицая физической стороны в браке, г. Сильченков к приведенным словам Мартенсена добавляет еще то, что всякая страсть эгоистична по самому своему существу и, как таковая, никогда ничего не созидает и не может созидать, но только разрушает. В частности, именуемая громким именем "любви", страсть брака с этой точки зрения представляется более разрушительной, чем всякая иная страсть. Так, гордый человек всегда горд, скупой неизменно верен своей любви к приобретению; напротив, страстный человек, какою бы пылкою страстию он ни пылал, "едва лишь утолит сердечный глад мгновенным обладаньем, уже скучает и томится"... и ищет нового предмета страсти. Таким образом, если самая страсть и остается неизменной, то все-таки в отношении своих предметов она крайне непостоянна.
Не страсть, а разумное чувство, говорит г. Сильченков, составляет основу брака. Как христианство, так и здравый рассудок одинаково отрицают и осуждают страсти. Христианство желает видеть человека непорабощенным и ослепленным страстию, но свободным от нее и разумным, - в этом его идеал.
Что касается догматических воззрений г. Розанова на брак как таинство, то с этой точки зрения наибольший интерес представляет его учение о длительности таинств. Напомним нашим читателям это учение.
"Входит ли длительность первою и главною чертою в таинство? - спрашивает г. Розанов и отвечает: - Не входит. Совершенно нельзя определить, и не вытекает решительно ни из какой черты таинства непременная его продолжительность. Сколько времени длится в человеке действие принятых Св. Даров? Неизвестно. До первого греха. Грех и Тело Христово - несовместимы, и согрешивший уже вышел из-под благодатного таинства. Сколько времени длится действие Св. Крещения? В Вольтере оно кончилось, когда он сел за "Pucelle", когда писал "Кандида"...
Эти общие посылки о таинствах нужны г. Розанову для вывода, что таинство брака длится до первого греха. А так как под грехом следует разуметь грех, и в какой угодно форме - злобы, презрения, неуважения, мысленной неверности, то, очевидно, и длительность брака как таинства чрезвычайно мало гарантирована. Между тем и святость таинства брака "не должна быть, - по воззрениям г. Розанова, - нарушаема, и единственным спасением ее в случае указанного нарушения ее каким-либо из указанных грехов должен быть развод. Если, - грозит нам г. Розанов, - мы не откроем выхода из брака в такого рода случаях через развод, то наша семья умрет, как умерла она в католических странах, полторы тысячи лет проборовшись с внутренним самоотравлением".
Г. Сильченков по поводу этого учения совершенно справедливо отмечает "крайнюю развязность г. Розанова в суждениях". "Г. Розанову, - пишет г. Сильченков, - отлично, например, известно, когда действие таинства крещения прекратилось для Вольтера: "В Вольтере оно кончилось, когда он сел за "Pucelle", когда писал "Кандида". Но известно ли нашему автору, столь далеко проникающему в область тайн Божественных, значение таинства крещения по учению церкви? Должно сильно в этом сомневаться". В таинстве крещения человек, по учению церкви, очищается от всех грехов: и первородного и личных, содеянных до крещения, и рождается в новую жизнь. Что же хочет сказать г. Розанов? То ли, что Вольтер, севши за свои ужасные романы, вновь стал виновным в первородном грехе?.. Но это нелепо. Или - что он умер духовно? Но вот что говорится в Послании восточных патриархов о православной вере: "Как при естественном рождении каждый из нас получает от природы определенный вид, образ, остающийся с нами навсегда, так точно и при духовном нашем рождении таинство крещения налагает на каждого неизгладимую печать, которая остается на крестившемся всегда, хотя бы он после крещения наделал тысячу грехов или даже отвергся самой веры". Учение г. Розанова, замечает еще г. Сильченков, уничтожает всякое значение таинств, так как последние длятся только до первого греха, а без греха человек не может прожить и самого небольшого срока времени.
Нельзя не пожелать, чтобы почаще на страницах духовных журналов появлялась такая сильная отповедь превратным понятиям, посеваемым в обществе литературными лжебратиями о Христе, однако нельзя и не пожалеть о малораспространенности нашей духовной журналистики в светском обществе. Статью г. Розанова "Непорочное счастье", помещенную на страницах "Нового Времени", прочтут тысячи людей, а статью г. Сильченкова, помещенную на страницах духовного журнала "Вера и Разум", едва ли из этих тысяч прочтут сотни. Вот наглядное доказательство той слабости голоса духовной журналистики, на которую мы указывали в прошлогодних годичных обозрениях*
("Странник", 1900 г.).
_______________________
* Поразительную сторону составляет и здесь то, что ни о детях, ни о самих супругах, ни всем круге родства нет ни слова. "Брак есть наше участие и наша власть и нами внесенный сюда крест терпения - во умерщвление страстей" - так можно формулировать положительную, "апологетическую" и догматическую, часть бого-словствования о браке; а "аняш-наше, анти-крест, антн-терпение, т. е. самое супружество и чадо-творение, есть отрицание брака и разрушение нравственности" - так можно формулировать отрицательную или полемическую часть этого же богословия. В. Р-в.
_______________________
В полуфилософском, полубогословском журнале "Вера и Разум", издающемся в Харькове, появилась статья г. К. Сильченкова: "Из современных газетных толков о христианском браке, по поводу статьи В. Розанова в "Новом Времени", вышедшая потом и отдельною брошюрою. На статью эту сделаны ссылки в журналах "Вера и Церковь" и в "Страннике", и действительно ее построение серьезно и заслуживает быть рассмотренным. Нам она не показалась убедительною, но возразить мы считаем долгом уже для того, чтобы многочисленные из духовных читателей, т. е. очень чутких к вопросу о разводе, не приняли нас молча отказавшимися от соображений, на которые мы опирались в статье: "О непорочной семье и ее главном условии", после критики ее г. Сильченковым.
В одном месте он говорит: "В таинстве крещения человек, по учению церкви, очищается от всех грехов: и первородного, и личных". Конечно, это учение г. Сильченкова, но не учение церкви, потому что снятие первородного греха совершено крестною смертью Спасителя, как это и поется в пасхальной песни: "смертию смерть поправ", т. е. Своею смертию на кресте уже Спаситель попрал нашу смерть, и мы теперь умираем физически, но не умираем духовно. Какой же смысл смерти Спасителя, если первородный грех все еще с человека не снят, и даже для чего же совершилось Его воплощение? "Той бысть язвен за грехи наши и мучен бысть за беззакония наши; наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы исцелехом", - читаем мы у пр. Исайи - как мессианское пророчество и у евангелиста Иоанна - как исполнение пророчества. Совершенно ясно отсюда, что после Спасителя и Его "язв" и "муки" мы уже вне "беззакония", "наказания" и "греха" и имеем все это не как первородное, но только как личное, частное и особенное. Есть "мой грех", грех этого "определенного поступка, мысли, слова", но "общечеловеческого врожденного или первородного греха" нет - он уже понесен и унесен на Себе "вторым (обратным) Адамом", "Агнцем, закланным от сложения мира".
Таким образом, рождающиеся от христианских родителей дети текут не "от зараженного грехом источника" (обычное ошибочное представление), но от совершенно чистого; и в таинстве крещения младенец принимается в веру (чтение при этом Символа веры), принимается как ученик в догматическое сложение церкви, но от несуществующего первородного греха вовсе не очищается. Утверждать это значило бы забывать всю, если позволительно так выразиться, логику сути христианства как грехоискупления. За что же тогда умер Спаситель? и для чего Он пришел? И при чем приведенные выше молитвы церковные и определенные слова евангелиста?
Углубимся далее в его возражения - и там мы найдем тоже несколько "машинальное" богословствование, без оглядки назад.
Я утверждал, что в браке человек не совершенно пассивен, как в других таинствах, а активен. Цитировав мою мысль, г. Сильченков говорит, что "сама по себе эта формула еще не заключает, конечно, в себе ничего не согласного с учением церкви". Радуюсь это слышать и был в этом уверен, когда писал статью. Но далее автор чрезвычайно туманно объясняет, что "благодать не только не может иметь значение пассивное, но и более того: ей несомненно свойственно преимущественное и, следовательно, более активное значение, чем самому человеку, потому что во всяком совместном действии более активная деятельность принадлежит стороне сильнейшей, а не слабейшей. Многими свидетельствами Св. Писания можно подтвердить эту мысль, но мы ограничимся одним выразительнейшим. "Бог, - говорит апостол Павел, - производит в нас и хотение и действие по Своему благоволению". Вот именно. И текст доказывает не его, а мою мысль, что в браке сам человек, или, точнее, чета человеческая, в образе первозданной, "хотением и действием" "двух в плоть единую", т. е. самой вещью брака, между ними совершающегося, повинуются "произведенному в них Богом". Супруги суть носители даров Божиих к размножению, благословленных еще до грехопадения (Быт., 1 и 2), и без этих даров нет и не начинается самый брак, супружество, семья. Нет дела брака без дачи этих даров; а когда они уже даны (Богом) - брака не может не быть, и он есть во всех случаях и при всяких обстоятельствах богоблагодатное чадородие, кое не отвергнуто Богом и передано Бытописателем даже в таком чрезвычайном случае, как чадородие дочерей Лотовых (центральная мысль главы Бытия, об этом повествующей: "Нам уже не от кого понести детей по закону всей земли: войдем же", и т. д., слова сестры сестре). Как распоряжение государя не поправляется его министром, так и ветхозаветное "раститеся, множитеся" до скончания мира никогда никем на законном основании не могло быть поправлено, отменено или изменено и может быть только тавтологически повторено. Вернемся собственно к благодатности силы чадородия. Церковь, как и порознь каждый священник, с полнотою благословляющих слов напрасно ожидали бы чету человеческую, если бы не "влечение жены к мужу" (Бытие, 4) и не "оставление мужем отца и матери ради жены" (Бытие, 2), что, кстати, я и разумел единственно, говоря о страсти как образующем начале брака. Смягчаю свое выражение, если оно не было осторожно, но факт есть все-таки факт и состоит в благословенном Богом взаимном влечении, сближении и соединении полов, без чего ничего в браке не началось, нет существа брака, или, как говорят юристы: "Нет состава преступления", так я повторю: "Нет состава брака". На учение мое о склонении полов г. Сильченков сильно напал, но тут он забыл точный и непререкаемый смысл слов Спасителя, Матф. 19: "Мужчину и женщину сотворил человека Бог; посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что уже не два, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, человек да не разлучает". Кажется, ясно, о чем здесь говорится.
Но наиболее неправильное и в бытовом и в историческом отношении вредное мнение, поддерживаемое и, может быть, впервые точно формулированное г. Сильченковым, - это его учение только о формальном и почти словесно-формальном характере таинств. Таинства, по нему, не суть существенности, ессенциальности, - если можно так выразиться, - а одни только формы, в которых какое бы содержание ни лежало или ни было вложено человеком, оно таинства не затрагивает, не портит и не разрушает. Если вспомнить которого-то из Борджиев, давшего яд в причастии, то мы найдем аналогию этому искусному и опасному богословскому учению. Вне тумана рассуждений оно, конечно, значит: "Греши сколько хочешь - все равно таинство действует, и ты спасен". Думается, что по деревням и весям русским эта надежда, которая так похожа на легкомыслие и так толкает на легкомыслие поступков, - произвела немало безобразнейших сцен, событий и, наконец, прямо преступлений. Обратимся к браку. Мысль моей статьи и, пожалуй, моих статей - брак согласный, любящий, чистый; жизни "душа в душу" при единстве тел, и если есть грех, слишком возможный здесь, - то, как я оговорился в своей статье, непременно грех открытый, без обмана, с непременным условием сознания в нем друг другу и чистым прощением и забвением греха, проступка, легкомыслия, однако прощением свободным, а не насильным и принужденным. Это, сказал я, входит в эссенцию таинства, ибо, где есть оно - там Бог, а где Бога нет - не длится и не продолжается таинство, как особенно в случае, если между мужем и женой неукротимая злоба, ожесточение, даже простирающееся до посягновения на жизнь друг друга. Когда дело дошло до такого состояния духа "четы человеческой", то, если можете и решитесь, уже лучше ведите ее на торговую казнь, но ради же Бога не кощунствуйте и не настаивайте, что среди этих расквашенных носов, заготовляемого мышьяку, царапанья, кусанья, ругани, побоев - обычная картина "православной семейки" - есть и действует благодать, сообщенная в таинстве. Что действует, то видно, а здесь не видно и, значит, - не действует. Нет, это отношение к таинствам как только к формальному требо-исполнению со стороны священника и требо-слушанию пассивного слушателя и породило, создало, культивировало русскую да и вообще европейскую "семейку", и напрасно автор думает, что он благочестив, когда пишет: "Напомним же, однако, нашему автору, что сила Божия в немощи совершается (2 Кор. XII, 9); что благодать Божия не бегает, - как он думает, - греха, ибо она не слабее греха, что для борьбы с грехом она и подается. Напомним и это выразительное свидетельство апостола: иде же множится грех, пре-избыточествова благодать (Римл. V, 20)".
Нет, уж увольте. Вам написать это нетрудно и по "Симфонии" подыскать тексты, а вы загляните в отравленную семью, вы послушайте разговоры за ночь, взгляните на мать, избитую на глазах детей - да что избитую! Студенческое воспоминание в богоспасаемой Москве, как сейчас помню, -в Денежном переулке. У хозяина дом и флигеля. Жена и много детей. Жена -щепка испитая, в могилу смотрит. Все это я мельком видал, студент был, и ни до чего мне не было дела, а разгадка "краше в гроб положенной" (этакая ведь сложилась поговорка: значит, - века и миллионы наблюдений) женщины сказалась в длинной сплетне кухарки: "И - родимый! У него что ни прислуга, то жена и барыня, а барыня в прислугах. Вместе и измываются; он ее бьет, да и кухарка миловидная - бьет-не бьет, а толкнет, и та смолчать должна. И сколько он этих хайлов переменил!"
Хозяин был огромный и красный, и уж, думаю, кулачище... Может, и до сих пор жив; не знаю, жива ли жена. Но мы с г. Сильченковым не договорили: что же тут "преизбыточествовала благодать"?
Нет, дорогие мои, нравы русские от вас идут и вашего "смиренномудрия". Ох, тяжело это "смиренномудрие", и кто-то снимет крест этот с России...
Удрученный ношей крестной,
пел Тютчев. Уж именно!
Край родной долготерпенья,
умилялся он же. Нет, уж позвольте, я как студент тогда и сейчас как писатель прямо проклинаю это долготерпение, ибо штука-то ведь в чем: ну, я терплю - и хвала мне. И каждый вправе и даже должен лично и за себя терпеть. Но когда я перед этою "испитой женщиной" встану и, приглаживая ее реденькие волосы и восхищаясь ее терпением, запою ей "славу":
Край родной долготерпенья,
то ведь такому "певцу" можно в глаза плюнуть. Нет, тут ни стихов, ни текстов не нужно. Тут нужно сделать простое, доброе дело. Дело фактически я сделать бессилен, как и тогда той доброй и безмолвной ("безответной" -тоже поговорка) женщине, но как писатель я, слава Богу, смог выразиться, Бог научил высказать мысль, что когда в семье любви нет, уважения нет, милосердия нет, то нет в ней и святого и вообще ничего нет. Квартира с враждующими жильцами, к которой если применять термин "таинство", то какой же и текст подобрать для такового таинства кроме: "Бог вражда есть". Но в нашем Евангелии написано: "Бог есть любовь", и вот это понятие Божества и есть канон семьи, на коем она должна держаться и им ограничиваться. А на началах вражды, которая на светском языке переделалась в народную мудрость: "Ничего - стерпится, слюбится", на этих началах семья еще не умерла, но явно умирает.
Как общее введение к статье, он пишет: "Известно ведь, что как только поднимается в нашей светской печати этот вопрос о разводе, он не иначе рассматривается и решается, как в смысле самого широкого его допущения. В рассуждениях на эту тему газеты бывают преисполнены столь удивительной любви и снисхождения к страдающему от современных ненормальных условий брака, - разумеется отсутствие развода, - человечеству, что самое евангельское учение о разводе является в сопоставлении с их любвеобильными рассуждениями чрезвычайно жестоким и мрачным. Быть может, большее спокойствие и отсутствие увлечения дали бы иным публицистам (ссылка на Лескова) возможность понять всю чрезмерность этой претензии - превзойти в любви Евангелие, - быть может, они тогда и допустили бы, что не иным чем, как любовию к грешному человечеству вызван был у Божественного Учителя чистейшей и святой любви и Его строгий приговор о разводе" (стр. 2 брошюры).
Это все "вообще"... Но, г. Сильченков, что вы конкретно и определенно скажете о расквашенном носе, нарядных кухарочках и красном кулаке моего хозяина в Денежном переулке? Да, мы - "светские писатели" - развращаем нравы, ходим по улицам, заглядываем в дома, слушаем разговоры, когда вы сидите в чистых квартирках и ожидаете, когда вас позовут на "требу", крестины, похороны и свадьбу, что все вы только в этот парадный час и блюдете. Но вы живете, и нам нужно жить. Автор сам (стр. 1) пишет о "внесении теперь в наши высшие государственные учреждения законопроекта о разводе", и вот с этими учреждениями, на руках которых полуразрушенная семья, детоубийство и проституция, - разговор будет гораздо труднее, чем со "светскими писателями". Пощадите, милостивцы, воспеваемый вами
Край родной долготерпенья,
и в особенности когда вы сами так нетерпеливы к малейшему слову критики, вас и вашего.
"Нов. Вр.", 1900 г.
Любезнейший В. В.!
Как долго всегда я задерживаю ваши оттиски. Простите. Получивши, сряду же прочитал и хотел отвечать вам, но прихворнул, и дело затянулось.