- Гадость все, что ты говоришь.
- Никакая не гадость. Им надоели мужья, а у меня жены нет. Может быть, они от мужей бы и сбежали, а теперь я их развлекаю, и они спокойны. Подойдет этак к мужу после обеда и похлопает по щеке. "Попочка, - говорит, - ты мой попочка". А попочка и растает. Ручку у ней целует. А рука у ней маленькая, бархатистая. "Попочка, - говорит, - дурашка". А сама на меня смотрит, а я икру на хлеб намазываю.
- Мерзавец ты.
- Вовсе нет. Гармонизую. Без меня бы не было между ними гармонии, ссорились бы, она бы нервничала, он бы выбивался из сил, придумывая, что ей надо. А тут я. Я все и придумал. Осчастливил. Без меня ад кромешный, со мной - рай.
- Мерзавец ты...
- Нет. "Loro" и "nostra". Или, как ты говоришь, - "единая душа и единое тело". Э, черт в формулах, формулы что. Жизнь хороша.
- Хороша?
- Да. В клуб почти не хожу. Полная семья. Ведь я дома только ночую. После обеда - музыка. У нее очень умный муж, а "с умным человеком и поговорить приятно", поспорить.
- И ты не краснеешь?
- Отчего? Ведь я считаю себя его благодетелем.
- Мерзавец. Мерзавец и мерзавец. И мерзавцы вы все, и вся ваша жизнь какая-то содомская...
- Хе-хе-хе.
- Одиночество. Угрюмое одиночество. - Или шарманка... И это называют "священный институт семьи".
- А вы в семье и браке музыки хотели бы?
- Музыки.
- Хе-хе-хе. Ретивый вы человек. Какой же музыки?
- Ораторию Гайдна.
- Ораторию Гайдна?! Хе-хе-хе...
- Да что вы все смеетесь, как лошадь?
- Ораторию Гайдна... Малокультурный вы человек и несообразительный. "Ораторию" Европа разыгрывала в философии, в государственности. Там - Кант и Гегель; Кромвель и Ришелье. Вот это "оратория". Была "оратория" и в искусстве: Рафаэль, Канова, Моцарт. Ну, так черт возьми, не по всем же нам линиям тянуть "ораторию", порвешься: и вот мечтаемую вами линию семьи мы вытянули в "смотрите здесь, смотрите там"... Действительно, шарманка, но в глубоком соответствии.
- Но мне думается, что и "шарманка" эта порвется или, вернее и ожида-емее, что от "шарманки" семейной все порвется, и философия, и живопись. Ибо я не понимаю, как от таких лошадей, как вы, могут рождаться Рафаэли или Канты, или - воспитываться среди такого Содома. Так что, мне кажется, семейная "шарманка" есть начало и философского, и литературного, то же "тру-ла-ла", но прежде всего, конечно, религиозного... Позитивисты-то: "Stoff und Kraft" ("Материя и сила" (нем.)).
- Я немножко философ и помогу вам. Семья - религия. Оттого-то она и держалась века и даже местами давала небесные мелодии, хотя в Европе всегда имела устройство шарманки и местоположение шарманки. "Лучше не жениться - это уж так и определено было, т. е., - не пускайте в завод этот ни к чему не годный инструмент". Но шарманка по устройству, однако, инструмент с гайдновскими струнами внутри, она две тысячи лет играла, шипела, свистала, но минутами чудно играла; всегда плакала. Но наконец все лопнуло... Однако двенадцатый час...
- В клуб?
- В клуб.
- И я с вами. Опять эти свинцовые лица, табачный дым и звон золота...
- И звон золота. Это - "nostro". "Nostro" и "loro" в истории, в банке, за карточным столом и в семье. Да не с твоей точки зрения, нюня, а с моей. Вот думаю на лекцию, "семейного права" сходить. Б. В. Никольский читает. Сказывают - талант.
Так заманчиво Б. В. Никольский объявление в "Нов. Вр." напечатал. Славянским шрифтом:
Семейное право
и дальше петитом: "Избираю аудиторию небольшую, потому что слушателей желаю только избранных. Разврата проповедывать не буду и потачки публицистам давать не стану". Я тронулся и пошел. Два рубля за билет. Публики действительно было не очень много, и все старички. В антракте слышу:
- Кхи, кхи...
Оглядываюсь - сосед со значком в петлице.
- Вам воды? - спрашиваю.
- Благодарю. Нет. Я это от впечатления. Волнует. Теперь эти щелкоперы трогают вопрос, но лектор их укрощает. Кхи, кхи...
- Тема академическая, - говорю я.
- Нет-с, не академическая. Кхи, кхи. Не академическая. Вы, сударь мой, молоды, а я с сединой...
Он был совершенно лыс.
- У меня молодая жена. Кхи, кхи. На пятнадцать лет моложе моей старшей дочери, старой девицы. Но я дворянин. Я, сударь, дворянин и служил отечеству. А раз я отечеству служил, и отечество обязано мне служить...
- Пенсией?
- Охраной моего покоя. Ну, да, я не молод. Не буду хвастаться, что я красив. Но я в бла-го-устро-ен-но-м государстве, где есть бла-го-устро-ен-ная семь-я, и я покоен. Законы на страже. И я вижу хорошие сны и... кхи... кхи... испытываю хорошие ощущения.
Лицо его стало немного сладко.
- Я думаю.
- Хорошие ощущения, которым никто не помешает. С-с-о-гну в ба-ра-ний рог.
- Жену?
- Всякого. - Он ужасно волновался. -Ну? Зачем?!
- Д-д-ля о-храны моего по-коя!
"Ах ты, - думаю, - Боже мой. Точно его штурмуют". Он продолжал:
- Святыня очага. Высокие наслаждения...
- Сейчас, - говорю, - будет звонок, сторож колокольчик взял.
- Нет, - говорит, - не колокольчик. - Совсем меня не слушает. - Это, -говорит, - у вас в газетах писаки колокольчиками заливаются, но мы их укротим. Я - тайный советник. Вот и г. Никольский. Наука с нами. С-с-о-гну!..