Почетный гость подошел к дочерям Яковкина, привотствуя их с непринужденностью светского человека.
Николай украдкой присматривался к Анне. Держалась она с достоинством, но ни разу пе глянула в его сторону.
Тем временем, выбрав удобную минуту, новый гость подошел к стоявшему в углу небольшому клавесину.
- Могу ли я попросить вас? - обратился он к Анне.
- Сыграй, сыграй, милая, - закивал Яковкин.
- Хорошо, - согласилась Анна, усаживаясь.
Когда пальцы ее забегали по клавишам, наполнив компату легкой, порхающей музыкой, Врангель стоял рядом и внимательно следил за нотами, чтобы вовремя перевернуть страницу.
Анна играла какую-то сверкающую солнцем тирольскую мелодию. Звуки напомнили Николаю то утро, в далеком детстве, когда лежал он в постели, зажмурив глаза, и нежился в полудреме. "Вставай, Колюшка! - послышался ласковый голос матери. - Вставай, вставай!" - говорит она, улыбаясь, и проводит теплой рукой по его стриженым волосам... Но вот музыка стала смелее, уверенней. Это была уже гордая радость человека, впервые узнавшего светлое чувство, которое люди зовут любовью.
"Кому она играет?" - очнулся Николай, прислушиваясь.
Но песня кончилась. Anna поднялась и, глянув ему в глаза, чуть улыбнулась.
- Еще! Еще! - просили гости.
Нет, она устала.
- Спасибо, - учтиво склонился перед ней Врангель.
В глазах ее мелькнул веселый огонек:
- "Спасибо" за то, что играла, или за то, что музыка наконец кончилась?
Врангель подхватил шутку, с наигранным ужасом всплеснув руками.
Гостей пригласили к столу на террасе. Яковкин усиленно хлопотал, как любезный, внимательный ко всем хозяин, но было заметно, что главным, достойным его внимания на этом вечере по-прежнему оставался будущий профессор.
- Ты видишь? - тихо спросил Николая Панаев, когда они сели рядом.
Тот молча сжал его руку.
Однако стараниями хозяина веселый ужин был неожиданно испорчен. Желая поразить гостя учеными познаниями своих дочерей, он превратил застольную беседу в астрономический диспут. Никольский и Кондырев с охотой воспользовались этим случаем выказать свои знания.
- Первые причины пока нам неизвестны. Мы говорим: дважды два четыре. Но почему? Сказать лишь можем: так образован ум, - разглагольствовал Никольский уплетая кулебяку. - И нужно ли нам знать первые причины?.. Обуздаем же дерзкое и бесполезное любопытство откажемся навсегда проникать в истоки... Философы средних веков тоже хотели узнать первые причины пока мрак тщетных умствований не ослепил их...
- Но явился Бэкон с ярким светильником опыта - не вытерпел Николай, - и природа нам открылась.
- Опытом в силах мы познать лишь те явления, существование которых зависит от породивших их причин, - хладнокровно продолжал Никольский. Стремясь же познать причину существования всего, в том числе пространства и движения, мы сталкиваемся неизбежно с мыслью о боге, как о первопричине всего существующего.
Даже великий Ньютон и тот склонялся...
- Не менее великий Гераклит, - прервал его Николай, - говорил, если помните, следующее: мир, единый никем не создан из богов и никем из людей, а был и будет вечно живым огнем.
- Безбожник ваш Гераклит! - возгласил Кондырев.- И мы потрясены его неслыханным вольнодумством!
- Неправда! - вмешалась Анна. - Гераклит сказал еще другое...
Но, заметив испуганный взгляд матери, она умолкла.
Для Врангеля эта вспышка не прошла незамеченной.
Брови его нахмурились, глаза насмешливо блеснули.
- Отрицая божественное влияние, вы, молодой человек, запаслись, вероятно, и собственным объяснением причин тяготения? - спросил он изысканно светским тоном, слегка наклонив голову.
Губы Николая дрогнули, но умоляющий взгляд Анны заставил его сдержаться.
- Объяснения такого не имею... пока, - добавил он и отвернулся, не желая больше разговаривать.
Врангель чуть заметно пожал плечами, показывая, что умолкает единственно из уважения к хозяевам.
- Да-с, - отозвался Яковкин, обращаясь к Николаю. - Правильно сказывали раньше: никогда не берись, молодой человек, за то, чего не умеешь, и не говори того, чего не знаешь. Запомните: мир без единого творца не существует. Иначе придется признать, что философия ведет к безбожию... чего быть не может.
Николай не сдержался:
- Гиппократ как раз утверждал другое: знание порождает науку, а незнание - веру.
Яковкин в ужасе поднял руки вверх, как бы отстраняя удар. Но в это время хозяйка, не принимавшая участия в разговоре, поспешила вмешаться.
- Барышням хочется потанцевать, - улыбнулась она, вставая из-за стола.
Все последовали ее примеру. Молодежь, за исключением Никольского и Кондырева, поспешила в сад, где музыканты уже настраивали свои скрипки. Глиняные плошки с фитилями, размещенные вокруг на стойках, освещали всю площадку. Из-за деревьев поднималась полная луна. Вверху с писком промелькнула черной тенью летучая мышь, напугав и барышень, и музыкантов. Последовал громкий смех - общее веселье разгоралось.
Анна, пользуясь моментом, отошла в глубь аллеи.
Николай поспешил к ней объясниться, но его задержал резкий голос Яковкина:
- Господин Лобачевский, прошу ко мне.
Анна шепнула:
- Сдержитесь. Ради меня.
Поднявшись по ступенькам террасы, Николай вошел в кабинет Яковкина. Директор-профессор уже сидел за столом в своем кресле с высокой спинкой. Ни выражение лица, ни голос его не напоминали об отеческом добродушии памятного разговора после бала.
- Садитесь, - пригласил он, величественным жестом указав на плетеное кресло перед столом. - Как же, молодой человек, не можете вы удержаться от неблагопристойного поведения на глазах у своих сверстников?..
Ежели не одумаетесь и не откажетесь от своих дерзостных мыслей, кои противоречат божественному откровению, буду вынужен сообщить о вашем поведении его высокопревосходительству господину попечителю. С грустью должен указать, что его доброго мнения пока не заслужили.
Яковкин замолчал и выжидающе смотрел на Лобачевского. Тот сидел неподвижно, глядя в темный угол комнаты. "Ну, сейчас начнется!" - подумал он. И знакомое тягостное, столько раз уже испытанное во время объяснений с директором чувство раздражения, обиды, злости охватило его.