- Ваше спасенье, добрые люди, - отвечала тень.
- Кто ты таков? Каков человек?
- Человек добрый.
- Зачем пришел?
- Это я скажу воеводе, ведите меня к нему.
- Ишь ты! Да ты чернец?
- Чернец и есть.
- Может, с подвохом с каким, с умыслом?
- Коли бы с подвохом, не пошел бы прямо на вас.
- А пес тебя ведает.
- Что пса в судьи брать! Ведите к воеводе, чего боитесь? Вас двоетка, а я один: у вас ружья да сабелье, а на мне один хрест.
- И то правда.
Подошли к землянке, занесенной снегом. Сбоку, под навесом, чернелось что-то вроде норы. Один из стрельцов нагнулся и постучал ружьем о деревянную подпорку.
- Кто там? - послышался голос.
- Мы, стрельцы с часов.
- За каким делом?
- Языка привели.
- Какого языка?
- Чернеца... Сказывает, чтоб к воеводе вели.
Из норы выглянула косматая голова. Это был Кирша, полуголова стрелецкий.
- Как пымали? - спросил Кирша.
- Не ловили, сам пришел, - отвечали стрельцы.
- За каким делом? - обратился Кирша к чернецу.
- За государевым, - был ответ. - Веди меня к воеводе, за мной есть государево слово и дело.
Кирша помялся было, взглянул на небо и почесал в затылке. Снег продолжал сыпаться как из рукава.
- Уж и времечко ж выбрал с "государевым словом и делом"! - досадливо произнес Кирша.
- Самое как быть время, - отвечал пришлец, - добрый хозяин и пса в такую пору со двора не пустит; а я, как видишь, пришел, потому: мое дело большое дело.
- И то правда, коли не врешь... Да там разберем... Постой тут, я мигом...
И Кирша юркнул в свою нору.
- Ну, и наварил же ты варева, - заметил стрелец пришельцу.
- Не вам расхлебывать только, - отвечал последний.
Скоро Кирша выполз из норы в кафтане, в шапке и при сабле.
- Ступайте за мной, - обратился он к чернецу и одному из стрельцов. А ты подь на свое место.
Все двинулись к берегу. Путь лежал мимо землянок, занесенных снегом и казавшихся могилами.
- Эк ево прорвало! - ворчал Кирша, отряхиваясь от снегу... - Вот сторонка, н-ну!
Увидав важное лицо у своего воеводы, Каргас очень обрадовался: значит, будет кричать на кого-нибудь, распекать (Каргаска очень хорошо изучил своего повелителя), а он, Каргаска, будет лаять... То-то весело!
- Цыц, ешь те волки! - прикрикнул воевода.
Кошма раздвинулась, и в палатку вступил чернец. Он разом окинул своими бегающими глазами всю палатку: в головах воеводской медвежьей постели стоял зеленый стяг с Егорьем на коне; тут же вблизи висели сабли и пистолеты; в одном углу стоял большой кованый сундук.
Феклис перекрестился на стяг и сделал поясной поклон воеводе.
- Ты кто таков и какого ради орудия пришел к нам? - важно, несколько с гнусом, спросил воевода.
Каргаска приготовился лаять, не спуская глаз с важного лица воеводы и косясь на пришельца.
- Соловецкого монастыря чернец Феклис, пришел ради государева слова и дела, - был ответ.
- Какое твое слово до великого государя?
- Челобитьишко, государь.
- А в чем твое челобитье?
- Вины свои принес я великому государю, - отвечал Феклис, низко кланяясь.
- А в чем твои вины?
- Дуростию моею и маломыслием пристал я, нищий ваш государев богомолец, к соловецким ворам и крамольникам.
- И того б тебе делать не довелось, и то тебе вина, - важно и строго заметил воевода.