Глава 7(1)
1. Двадцатое декабря 1983 года
Двадцатого с утра, Ингвар созвонился с мужем Варвары Петром, договорился с ним о встрече и сразу после завтрака отправился «переходом» в гости к сестре и зятю. С собой, как и накануне, он взял одну только Марию Полоцкую, но ничего никому объяснять по этому поводу опять-таки не стал. Он хозяин, ему и решать. И что характерно, никто из женщин даже не рыпнулся. Даже Ульрика Катерина проглотила, не поморщившись.
«А жизнь-то налаживается! — хмыкнул мысленно Бармин. — Только бы не было войны!»
«Но кто же нас спрашивает!» — зло добавил к прежним своим мыслям и, подхватив Марию на руки, перешел в замок Устье, как и договаривались, прямо во внутренний двор крепости.
Петр и Варвара встретили их на крыльце своего паласа. Крыльцо было не парадное, но и не служебное: приватное. Для себя, родичей и близких друзей. Ну а Менгдены Глинским-Севрюкам, слава богам, не только родичи, но и друзья, не говоря уже о том, что союзники. Могут заглянуть на огонек и без помпы, свои же люди. И говорили они между собой так, как можно говорить только в кругу близких людей.
— Скверная история! — подытожил свои мысли Петр, внимательно выслушав рассказ Ингвара и обдумав поведанные им неутешительные новости.
— Что будем делать? — тут же спросила Варвара, привычно исходившая из того, что Бармин явился к ним не с пустыми руками, а с идеями и планами «на сегодня, на завтра, а, возможно, и на послезавтра».
— Во-первых, не паниковать, — предложил Ингвар, по обыкновению, беря на себя роль лидера. — Во-вторых, готовиться. И начнем мы с переговоров. Вы, ребята, наверняка получили от Нестора Изяславовича приглашение на праздник. Ведь так?
— Так, — кивнул Петр, — но мы…
— Не хотели ехать, но поедем, — поняла Варвара, успевшая уловить общую идею. — Дарену отпустишь?
— Отличная идея! — Улыбнулся Бармин. — Поговорите с Нестором и с Олегом, — продолжил Бармин. — Разумеется конфиденциально, в рамках предварительных переговоров. Хотелось бы узнать, что они думают обо всем этом дерьме, что собираются в этой связи предпринимать, с кем готовы негласно переговорить, не привлекая к переговорам ненужного внимания властей. И еще одно, пожалуй. Спросите Нестора, не может ли он прямо или опосредствованно, то есть через кого-нибудь другого инициировать под каким-нибудь благовидным предлогом съезд владетелей Северо-Запада и Запада. Мне бы не хотелось, чтобы инициатива исходила от меня, но, разумеется, желательно на этот съезд попасть.
— Юбилей битвы при Грюневальде? — предположил Петр.
— Или триста лет победы над Польшей, — высказалась молчавшая до сих пор Мария. — Можно, кстати собраться в Полоцке. Победу под Лепелем отметить. Мы их тогда там в плоский блин раскатали!
— Повод не хуже других, — согласился Бармин, — но не надо, чтобы идею встречи связывали с тобой или со мной.
— Упс! — расстроилась юная княгиня. — Не подумала. Звиняйте!
— Тогда, сегодня вечером и вылетим, — вступил в разговор Петр. — И я уже этим вечером обсужу все эти вопросы с отцом и с братом. Только ты Дарену пришли сюда часикам к трем. Лады?
— Сам приведу, — пообещал Бармин или вот Мария откроет портал.
— А ты, Маша, к слову, когда с отцом будешь говорить? — спросил Петр, поворачиваясь к княгине Полоцкой.
— Не сейчас и не я, — покачала головой женщина. — С ним будет говорить Инг, но не сейчас, а когда станет ясно, с нами он или со своим братом-императором. Я сегодня же вылечу в замок Балта́[1]. Поговорю с Федором и Екатериной. Они оба вменяемые и не едят с руки отца. Предупрежу, посоветуюсь, попрошу пораспрашивать аккуратно знакомых хазарских беков и князей, ну и приглашу к нам, если оборонять Керич станет невмоготу. Будет куда отступить. Заодно узнаю, нет ли свободных воев, готовых пойти к нам на службу. Да и оружия прикупить не помешает. Родственники Катерины держат в Езерском княжестве[2] вертолетный завод, на котором выпускаются ударные «сапсаны» и транспортно-боевые «горлицы», а у Федора в Царицыне тракторный завод. Нам хотя бы два десятка танков купить бы надо…
— Таковы планы, — кивнул Ингвар, подтверждая слова жены. — А я, стало быть, наведаюсь к родичам. И к тем, кто живет на Балтике, и к тем, кто живет в Приладожье. Надо понять, кто чем дышит, и какие в тех краях ходят слухи о возможной войне.
— К Карлу Густаву обращаться будешь? — спросил Петр, продолжая разговор.
— Куда же без него, — чуть покривился Бармин. — Но не сейчас, а немного погодя. Не верю я, что его разведка мышей не ловит. Про датчан и германцев-то он наверняка должен что-то знать. Но мне пока ничего по-родственному не сообщил. Вот и я подожду. Две-три недели ничего уже не изменят, зато, если он так и будет играть в молчанку, я на него Ульрику Катерину натравлю. Это теперь и ее земля, должна радеть.
О том, что ей теперь, — после знакомства с Мареной, — отступать уже некуда, — он благоразумно промолчал. Это он Аре потом сам скажет, наедине. Как говорится, тет-а-тет, а посвящать Петра и Марию в эти игры с Богиней пока не стоит. Тут дело тонкое и, пожалуй, что, семейное в прямом смысле этого слова…
2. Двадцать первое декабря 1983 года
Для первого броска Бармин воспользовался любезным приглашением князя Изборского отпраздновать в его замке Велесовы дни[3]. Иван Игнатович был одним из тех, кто открыто поддержал Ингвара во время войны с Союзной ратью, и, хотя знакомы они были лишь шапочно, — виделись мимолетно во время Большого летнего бала в Новгороде, — из уважения к Ингвару написана эпистола была от руки самим князем, поскольку Изборск, как ни крути, являлся частью Северной марки. Не полный вассалитет, если что. Но что-то сильно похожее на те отношения, в каких состояли Великорусская империя и графство Менгден. Впрочем, такого рода приглашения, уважительные и собственноручные Бармин получил практически ото всех «Виленских протестантов», и всем им, — и разумеется, Ивану Игнатовичу, — своею рукой написал ответ. Дескать, благодарен за приглашение, ценит и непременно найдет возможность приехать, познакомиться, погостить и поговорить (нужное подчеркнуть), но не в этот раз. Дел много, здоровье шалит, молодые жены опять же… То да сё. Но все это было до того, как прибежал к нему барон фон Дента. Теперь же ситуация изменилась коренным образом, и, созвонившись с князем, Ингвар сообщил, что, несмотря ни на что, все-таки приедет. Возьмет с собой одну из жен и прилетит вечером первого дня Коляд.
Так и случилось. Именно в День Солнцестояния и точно в праздничный вечер, но не слишком поздно, а в самый раз, то есть как раз к застолью. А сопровождать его в этой поездке взялась Ольга, чья вотчина Надозерье находилась всего в ста пятидесяти километрах от Изборска, да и то, если ехать по шоссе. А по прямой там и ста километров не будет. Так что на семейном совете решили, что на этот раунд переговоров — Изборск, Гдов и Псков, — с Ингваром полетит Хельга графиня фон Нойвид. Заодно и в Надозерье заглянут, чтобы посмотреть, что там и как. Как замок восстановили, как заводы работают. Да мало ли, что еще. Хозяйство требует заботы. Иначе никак.
Итак, Дарена с Варварой и Петром отправились к Глинским, Мария полетела к брату в Керич, Елена осталась на хозяйстве, а Ульрике Катерине участвовать в такой поездке было все-таки рано. Вот освоится, познакомится с местными реалиями, войдет в курс дел и вперед! Флаг ей в руки и барабан со свистком в придачу. Но все это, естественно, не сейчас. Не в этот раз и не по этому делу. И, к слову, там впереди — в ближайшем будущем, — еще предстояло с ее венценосным братом отношения выяснять. Поэтому даже после случившегося между ними сближения — «извини, но нет». Женщина, однако, ни словом не возразила. Поняла, похоже, что, во-первых, слово мужа — закон. А во-вторых, не дура: догадалась, поди, что у Бармина на то, чтобы не брать ее с собой, — пусть даже и в компании с Ольгой, — есть серьезная причина, о которой он пока рассказать ей не может. Однако, если она хотела, чтобы когда-нибудь смог, сейчас ей не следовало лезть в его дела без спросу. Поэтому и не спорила. И даже более того: вышла на вертолетную площадку проводить их с Ольгой, расцеловала обоих и пожелала с улыбкой «счастливого пути и веселых праздников!»
И они отправились в путь. По прямой, минуя Старую Руссу и Псков, лететь им на конвертоплане было больше двух часов. Вполне достаточно времени, чтобы вздремнуть или еще что, — слиться в экстазе, например, — но отдохнуть в полете не получилось: сидели всю дорогу в соседних креслах и читали досье на всех, кого могли встретить на гуляниях в Изборске. Впрочем, кое-кого Ольга знала по прошлой жизни или, во всяком случае, была о них достаточно «наслышана». Так что ее комментарии и ремарки оказались вполне востребованы.
Ну а потом они наконец прибыли на место. Погода стояла отличная: мороз и безветрие. На небе лишь редкие перистые облака и звезды, а под крылом конвертоплана белая равнина Городищенского озера. Бармин перевел взгляд вперед, на яркие огни небольшого уютного города и на господствующий над ним Селогов[4] детинец на Жеравьей горе.
— Красивый город, — сказал он вслух.
— Красивый, — согласилась Ольга, — но сейчас мы видим только Старый город — Труворову слободу[5], а за горой давно уже построен Новый город. Он раз в четыре больше по площади, и народу там живет раз в десять больше.
— Много этажная застройка, — пояснила «для самых глупых».
— Я так понимаю, ты в Изборске уже бывала.
— И не раз, — подтвердила его предположение Ольга. — В старших классах мы сюда с компанией часто прилетали. Здесь хороший драматический театр, пара очень приличных танцевальных клубов для подростков и чудесные кондитерские.
— И архитектура приличная? — поинтересовался Бармин, наблюдая, как приближается посадочная площадка у подножия крепостной горы.
— Замок, многие боярские хоромы и купеческие терема стоят чуть ли не с XIV века. Я имею в виду каменные постройки, поскольку до того город был полностью деревянным, и от него уже давно ничего не осталось. Но нынешнее Труворово городище застраивалось, в основном, уже в XVIII–XIX веках. Так что, северянское барокко, европейское рококо и новгородская эклектика. Еще купеческий ампир, но его здесь мало.
— Любопытно, — констатировал Бармин, но то, что поняла из его слов Ольга, и то, что имел в виду он сам, наверняка не совпадало даже на треть.
Для него короткий рассказ Ольги отнюдь не являлся всего лишь источником новых знаний о городе, в котором он прежде не бывал. Прежде всего, это был повод в очередной раз сравнить свой прежний мир с тем дивным новым миром, где он теперь жил. Там, где когда-то жил Бармин, Россия, вообще, — включая сюда и Украину с Белоруссией, — и ее Северо-Запад, в частности, являлись в своей исторической перспективе преимущественно деревянной страной. Поэтому, если что и осталось потомкам от седой древности, так это только каменные монастыри, церкви и крепости, да и то, большей частью, в руинах. С домами, теремами и прочим всем горели так же архивы и библиотеки. Если сравнивать с Европой и, в особенности, с Западной Европой, до нынешних времен, имея в виду коне XX — начало XXI веков, дотянули лишь отдельные строения и немногочисленные документы. В мире же Ингвара Менгдена Россия ничем особенно от Западной Европы не отличалась. Те же замки, те же древние города и городки, и, разумеется, множество книг и документов, сохранившихся в библиотеках и архивах. Да даже в Усть-Угле, которая и сама по себе стоит с XIII века, хранятся рукописные и печатные книги, самые старые из которых были созданы в VIII–IX веках. А, если говорить о документах, то в замковом архиве Бармин нашел две «грамотки», писанные рунами на норне еще в 6181 году от сотворения мира, ну или в 673 году от Рождества Христова.
Трудно сказать, почему так случилось. Может быть, все дело в магии или в язычестве. А, может быть, и в том, что здесь Русь, не потеряв своей славянской индивидуальности, оказалась вполне инкорпорирована в общеевропейскую цивилизацию. Бармин этого не знал и даже не пытался предполагать. Но, наверняка, причин такому положению дел было куда больше, чем одна, да и действовали они, скорее всего, не по-отдельности, а все вместе. Однако, стоит признать, результат ему в целом нравился. Во всяком случае, вот под крылом конвертоплана город, каким он никогда не был в прежней реальности Игоря Викентиевича. И вот Селогов детинец — не просто крепость, а настоящий замок, резиденция князя Изборского. И всей разницы, — если сравнивать с той же Усть-Углой или замками в германских государствах, — что княжеский дворец построен в стиле древнерусских теремов. Красиво, стильно, и все сложено из красного кирпича.
— Красивое место, — сказал Ингвар, спускаясь по трапу на бетон посадочной площадки.
— Кто бы спорил, — поддержала Ольга, шедшая сразу вслед за ним.
— Добро пожаловать в Изборск! — приветствовал вышедший их встречать Иван Игнатович.
Князь Изборский оказался высоким и все еще по-молодому крепким мужчиной, выглядевшем где-то лет на сорок с небольшим, и значит, наверняка, разменявшим седьмой десяток. Он встретил Ингвара и Хельгу тепло и скорее по-дружески, чем, как вассал своего господина. Хотя кое-какие интонации в его речи указывали на то, что князь помнит, кто в доме хозяин. А вот сын и наследник Ивана Игнатовича княжич Олег Иванович был отнюдь не дружественен. Соблюдая нормы приличия, он, разумеется представился полным чином, а затем уже поздоровался с Барминым за руку, вежливо кивнув Ольге, но «дьявол в деталях», как говаривали в другом мире. Руку жене своего сюзерена не поцеловал, смотрел на обоих волком, ни разу не улыбнувшись и не сказав даже пары слов. Что называется, отработал номер и ариведерчи: поклонился коротко и был таков. Князь поведение сына оставил без комментариев, но Ингвар видел, Ивану Игнатовичу это неприятно. Бармину, впрочем, это тоже не понравилось, но уже по иной причине. Не любил он эдаких «жестов доброй воли». Однако нет худа без добра. Встреча эта задала тон, а дальше, как говорится, само пошло.
Коляды — праздник языческий, и, хотя среди гостей было довольно много христиан, — в стране со смешанным населением по-другому и быть не могло, — язычников в пиршественной зале было куда больше. Древним богам поклонялся и сам князь. А вот его старший сын Олег демонстративно носил, как и его мать, крест на груди. И компанию завел соответствующую. Бармин обратил на это внимание еще во время застолья, но первое впечатление только окрепло, когда начались танцы. Стало очевидно, что сын князя презирает язычников и, что называется, не одобряет политики партии. Ему не нравилось, — и, судя по всему, не ему одному, — что их княжество перестало быть имперской автономией и перешло под руку князя Острожского. Однако, судя по разговорам в кругу «молодежи», — хотя какая там молодежь, если все они лет на пять-шесть старше Ингвара, — возрождение Северной марки было неприятно княжичу и его друзьям не только поэтому. Им, вообще, не нравилось, что на Северо-Западе вновь ожили идеи сепаратизма. Православный государь-самодержец в лице великорусского императора был им понятнее и ближе, чем «язычество и феодальная раздробленность». О том, что попытка загнобить тех, кто поклоняется древним богам и состоит в многовековых союзах, как раз и может привести к расколу и гражданской войне, они не думали. Они, похоже, вообще не понимали, что, на самом деле, происходит в стране и в мире. И в этой связи Ингвар Менгден был им не просто немил, он стал для этих людей «образом извечного врага» и символом противостояния их любимому императору в одном флаконе.
По наблюдениям Бармина, таких борцунов на княжеском празднике было довольно много, но вряд ли больше трети гостей. Однако, с другой стороны, они были в достаточной степени заметны, выделяясь своей несколько театральной, на показ, фрондой и неприкрытой агрессивностью, в особенности, после того, как крепко выпили, и у них по-настоящему начало сносить крышу.
— Неудачный отпрыск получился, — признал, нахмурившись и тяжело вздохнув, Иван Игнатович.
Они с Ингваром отошли в сторонку и тихо беседовали, наблюдая за танцующими. Вроде бы, стояли у всех на виду, но, в то же время, не совсем. Стояли они в глубокой нише, образованной двумя колоннами, обрамлявшими высокое в пол окно. Танцующие их видели, но тень, падающая на собеседников, мешала различить выражение их лиц, не говоря уже о то, чтобы читать по губам.
— Это ваше семейное дело, Иван Игнатович, — дипломатично заметил Бармин, менее всего желавший встревать в этот чисто семейный, как он полагал, конфликт.
— Не совсем так, но я благодарен вам за понимание, Ингвар Сигурдович, — возразил собеседник.
— Что вы имеете в виду? — спросил тогда Бармин прямо.
— Когда на вас напала Союзная рать, я хотел послать Олега с отрядом ушкуйников в Череповец, — начал объяснять князь. — А он, представьте, отказался. Сказал, что коли не было на то дозволения императора, невместно подданным вмешиваться в чужие распри.
— Формально он прав, — пожал плечами Ингвар.
— Вот именно, что формально, — покривился собеседник, не собиравшийся, видно, скрывать своего отношения к случившемуся. — Но для меня это стало последней каплей. Нельзя такому человеку оставлять княжеский стол. И княжество погубит, и дела не сделает. В общем, после этой его эскапады я изменил завещание. Теперь он уже не наследник, хотя сам об этом пока не знает.
«Ну ничего себе откровения! — искренно удивился Бармин. — Действительно считает меня своим сюзереном?»
— Зачем вы, Иван Игнатович, все это мне рассказываете? — спросил Бармин, не хотевший оставлять в их с князем отношениях недоговоренностей и двусмысленностей.
— По двум причинам, Ингвар Сигурдович, — уже абсолютно спокойно, задавив «нерв», ответил князь Изборский. — Во-первых, хочу, чтобы вы знали, что я не случайно подписал «Виленское обращение». А, во-вторых, хочу заручиться вашей поддержкой. Я, видите ли, предполагаю сделать своей наследницей дочь. Ксения девушка умная, волевая и придерживается веры отцов. Выдам ее замуж за второго сына князя Новгородского, а он парень не только красивый, но и воин отменный. Сильный маг, образование опять же хорошее имеет. Будет Ксении надежной опорой. Вместе, небось, выдюжат. Но Олег не из тех, кто способен легко смириться с таким поворотом дел. Будет оспаривать завещание и при моей жизни, и, тем более, после того, как я уйду в Ирий-сад. Вот и хочу попросить вас, Ингвар Сигурдович, как старшего князя, поддержать мое решение и помочь Ксении.
— Поддержу, — пообещал Ингвар. — С дочерью познакомите?
— Разумеется.
Вот так и начался этот разговор. А продолжался он затем почти сорок минут. Вроде бы, и немного. Но и немало. В особенности, если беседуют умные люди, объединенные общей целью. Так что успели, пусть и накоротке, обсудить все важные вопросы и договориться о встречном визите.
— Приезжайте, — пригласил Бармин. — Устроим зимнюю охоту на лося или изюбра, как смотрите?
— Смотрю положительно, — улыбнулся князь. — В конце января, если не возражаете.
— Тогда, я попрошу своего секретаря связаться с вашим, — кивнул Ингвар. — Пусть договариваются.
Смотрел Бармин при этом не на собеседника, а в зал, где назревал очередной скандал, и, видимо, не случайно назревал.
«Вот же неймется некоторым!»
— Если позволите, Ингвар Сигурдович, — перехватив его взгляд, предложил хозяин дома, — я вмешаюсь…
— Не надо, — остановил его Бармин. — Я сам.
Он уже некоторое время, а точнее, во все время разговора, отслеживал краем глаза, что и как происходит с его женой. Ольга танцевать не отказывалась. Она это дело любила и не видела ничего особенного в том, чтобы ответить на приглашение согласием, тем более, что все это происходило практически на глазах у мужа. Однако, как заметил Бармин, одному кавалеру она все-таки отказала, но этот красавчик, — а он, и в самом деле, был хорош собой, — явно продолжал настаивать. Подходил к ней перед каждым танцем. Что-то говорил и пару раз даже едва не схватил Ольгу за руку. Во всяком случае, недвусмысленные поползновения имели место, хотя и безрезультатные. Но это, скорее, заслуга Ольги, проявлявшей немереную ловкость, чем результат сдержанности самого кавалера. Впрочем, до поры Ингвар был уверен, что Ольга справится, и значит, вмешиваться не следует. Однако сейчас он уже был в этом не уверен. Ситуация из просто неловкой быстро превращалась в неприличную вплоть до оскорбительной.
«Он что нарочно это делает? — прикинул Бармин, направляясь к жене. — Хочет оскорбить меня, унизить? Или действительно на что-то надеется? Например, на то, что Ольга поведется и поддастся его чарам. Все-таки инкуб, как ни как, а не просто погулять вышел».
Подумав об инкубе, Бармин удивился. То есть, удивился он, на самом деле, когда обнаружил у себя эту мысль. Странная история, поскольку, как ни пытался вспомнить, так и не нашел в памяти ничего, что бы указывало на реальное существование в этом мире суккубов и инкубов. То есть, раннесредневековые легенды о демонах-искусителях знали оба: и Бармин, и Менгден. А вот являются ли эти бесы и бесовки объективной реальностью, данной нам в ощущениях, сказать точно не мог ни один из них. Но почему, тогда, он решил, что к Ольге пристает именно инкуб?
«Вот же ересь!» — Но, тем не менее, что-то в этом было. Какой-то тревожный знак. Какая-то странная магия, «запах» которой Бармин чувствовал даже на расстоянии.
Ингвар подошел к жене, как раз перед очередным танцем, и, разумеется, «наш пострел везде поспел», потому что красавчик тоже был здесь и снова нагло или, лучше сказать, бесцеремонно, — потому что прямо на глазах у мужа, — атаковал Ольгу. Похоже, здесь уже было дело принципа. Инкуб он или нет, но этот хлыщ явно не привык к отказам, и поведение женщины попросту выводило его из себя. Оттого, пожалуй, и перешел к откровенной грубости, схватив, в конце концов, супругу Ингвара за руку. Зря он это сделал, но, судя по реакции присутствующих мужчин и нескольких молодых дам, как бы случайно оказавшихся поблизости от места, где произошел инцидент, рвение кавалера, — его направленность, — было отнюдь неслучайно. Было похоже на провокацию, тем более, что и княжич Олег со своими прихвостнями тоже был тут как тут. Отирался, сукин сын, поблизости, бросал презрительные взгляды.
«Бред какой-то, — мысленно пожал плечами Ингвар. — Здесь что, никто не знает, насколько я силен? Они все самоубийцы или только этот инкуб хренов?»
Можно было вежливо попросить отпустить Ольгину руку, но обстоятельства к этому не располагали. Напротив, хотелось ударить красавчика в лицо, свернуть ему нос, разбить губы, поставить фонарь под глазом, но, увы, это тоже было невозможно, поскольку избыточно. Поэтому Ингвар попросту перехватил руку наглеца, сжав своими сильными пальцами довольно-таки узкое запястье. Инкуб вскрикнул, — то ли от неожиданности, то ли от боли, — и обернулся к Ингвару. Руку женщины он, впрочем, отпустил, не до того стало.
— Вы с ума сошли сударь?! — воскликнул, с выражением оскорбленного непонимания на красивом лице. — Вы делаете мне больно!
— Серьезно? — спросил Бармин, еще сильнее сжимая руку самоубийцы. — А моей супруге, стало быть, больно не было?
— Ваша супруга? — нахмурился мужчина, а Бармин вдруг понял, что нисколечко тому не больно, все игра. Актерствует мерзавец. — Да, как такое может быть, сударь, чтобы такая красавица, да еще и сильный маг вышла замуж за неграмотного слабосилка?
— Вот как? — Бармин был непоколебимо спокоен. — Неграмотный, значит?
— Ну, так вы же на Груманте выросли, — хмыкнул в ответ негодяй. — Сиротка и все такое…
Наглец явно глумился над Ингваром, нарочито привлекая внимание гостей князя Изборского.
— То есть, вы знаете, что я вам не сударь, а Светлейший князь? — как ни в чем ни бывало продолжил Бармин расспросы. Он уже понял, что вся эта мерзкая сцена была срежиссированной. Вот только зачем?
— Знаю, не знаю, какая вам разница? — Ответ инкуба подтверждал подозрения, тот явно провоцировал вызов.
— Есть разница, — усмехнулся Ингвар. — Если, к примеру, захочу вызвать вас на дуэль, а вы вдруг окажитесь подлого сословия?
— Я дворянин! — Ну, кто бы сомневался.
— Дворяне тоже разные бывают, — пожал Бармин плечами.
— Я старший сын графа Потоцкого.
— А имя у старшего сына графа Потоцкого есть?
— Казимир Августович Потоцкий, и отпустите, ради бога, мою руку!
— Вы какого бога имеете в виду? — поднял бровь Ингвар. — Вашего или кого-то из моих?
— Бог один!
— Нет бога, кроме аллаха? — с откровенной издевкой спросил Бармин.
— Да, пусть бы и аллах магометанский, — поморщился Потоцкий. — Все не ваши демоны паганские!
Такого откровенного «наезда» на свою религию и на себя любимого, Ингвар в этом мире еще не встречал. Мало того, что слова отвратительные, так еще и ненависть нешуточная звучит в голосе. Искренняя ненависть.
— Вы в своем уме, Потоцкий? — Пока длилась эта безобразная сцена, к ним подошел сам хозяин дома.
— Если позволите, Иван Игнатович, я сам, — взглянул Ингвар на князя Изборского.
— Что ж, извольте, — поморщился князь, неохотно позволяя Ингвару самому разрешить конфликт.
— Итак, дуэль, — кивнул Бармин, возвращаясь к Потоцкому. — Считайте, сударь, что я вас вызвал. Выбор оружия и условий дуэли за вами. Слушаю вас.
Похоже, такого оборота «графеныш» не ожидал. То есть, дуэль явно была целью его эскапады. Однако, вопреки ожиданиям, все получилось неожиданно легко и слишком быстро. А значит, домашние заготовки приходилось отложить в сторону и переходить к импровизации. Но вот этого Потоцкий как раз и не умел.
— Тогда… — сбился он с мысли и в поисках поддержки обернулся к Олегу Изборскому. — Тогда я…
— Казимир Августович, — вмешался тот, — хочет сказать, что вместо себя выставляет на поединок меня. Мне теперь и вести с вами переговоры.
— Вообще-то, переговоры ведут между собой секунданты, — поправил Бармин княжича, — но да пребудет с вами ваш бог. Я готов обсудить все технические вопросы с вами. Прямо здесь прямо сейчас, но, если позволите, мне нужно коротко переговорить с супругой, а затем с вашим отцом. Это не займет много времени.
— Прощайтесь!
Вообще-то, о прощании Ингвар ничего не говорил, и его в очередной раз покоробила глупость и не любознательность этих людей. Безответственные сопляки, они даже не соизволили навести о нем справки.
«Слабосилок? Забавно!»
У них тут, верно, был кто-то со способностью определять силу Дара «на глазок». Отсюда и «слабосилок», поскольку классической магии в Бармине было пока немного. Всего лишь на чуть, да и то только после получения прадедушкиного наследства. А о стихийной магии эти перцы, выходит, пока не слышали. И то сказать, информация была не то, чтобы засекречена, но не афишировалась. Так что, и военные его подвиги, и дуэль с генералом-адмиралом князем Акселем Юль аф Верринге, которая состоялась совсем недавно в Гетеборге, достоянием общественности пока не стали.
— Какой у него ранг? — тихо спросил он Ольгу, приобняв супругу и поцеловав ее в щеку.
— Двенадцатый, — так же тихо ответила женщина, носившая артефакт-определитель, имевший форму витого золотого браслета.
«Бедный идиот!» — вздохнул Бармин и направился к князю.
Ему было не жалко Олега. Не будь тот сыном Ивана Игнатовича, Ингвар прибил бы придурка, и дело с концом. Но это, как ни крути, был старший сын князя Изборского, и в связи с этим Бармин чувствовал необходимость попытаться вывести княжича из игры. Пусть не наследник, но все-таки сын…
— Иван Игнатович, — сказал он князю, остановив жестом его попытку начать говорить, — послушайте меня, пожалуйста. Это важно. Вы должны запретить вашему сыну участвовать в дуэли. Насколько я знаю, это в вашей власти.
— Не беспокойтесь, Ингвар Сигурдович, — покачал головой старый князь, — вы мой гость, и я не позволю причинить вам вред.
— Все обстоит с точностью до наоборот, — грустно усмехнулся в ответ Бармин. — У вашего сына всего лишь двенадцатый ранг, а у меня выше двадцатого. Только не в классической магии, а в стихийной. Я стихийный маг, Иван Игнатович, оттого меня никто не видит. Не хочу убивать Олега. Калечить тоже не хочу. Это было бы не по-дружески. Но, если он потребует, смертного поединка, — а к этому, судя по всему, идет дело, — у меня не останется другого выхода. Поэтому не отменяйте дуэль, но пусть они выставляют другого поединщика. Правила это разрешают.
Если честно, Бармин устал от того, что кто-то все время пытается его укоротить. Казалось бы, ну что еще после всего того, что успело уже произойти. Ан, нет. Опять двадцать пять. Не одно, так другое, не понос, так золотуха. А он так надеялся отдохнуть, проветриться, побыть наедине с Ольгой и решить попутно два-три вопроса. Но злоба людская не истребима, как, впрочем, и глупость. Так и появляются борцуны за все хорошее, — как они его понимают, — и против всего плохого по контрасту с «хорошим».
— Видят боги, князь, — переборол минутную оторопь Иван Игнатович, — я не знал. Я даже представить себе такого не мог. Думал… Впрочем, неважно, что я там думал. Теперь уже поздно. Я ваш должник, государь.
Поклонившись Ингвару, князь Изборский прошел к своему сыну, оглядел собравшихся и объявил громким голосом:
— Олег, я запрещаю тебе участвовать в поединке! Князь Острожский наш гость, и ты не можешь с ним биться. Выберите другого чемпиона!
— Отец! — опешил Олег Изборский. — Но я…
— Возражения не принимаются! — отрезал Иван Игнатович. — Я отец, мое слово закон. Тем более, здесь, в Изборске, где я правящий князь. Что-то непонятно?
— Извини! — Олег беспомощно смотрел на Потоцкий. — Сам видишь…
— Что ж, — улыбнулся графеныш с предвкушением, — придется мне самому.
— К барьеру, князь! — повернулся он к Ингвару. — Магический поединок один на один, до смерти…
— Как скажете, — практически равнодушно ответил Ингвар.
Сейчас он уже думал о другом. Не о поединке, а о том, что, если во время практически случайного визита в дружественное княжество, против него, человека, носящего две владетельские короны, сходу устраивается заговор, то дела империи совсем нехороши. Личная ненависть к Менгдену — это одно, — неприятно, но объяснимо, — однако откровенный экстремизм, охвативший некоторую часть христиан, намного хуже. Тем более, что Бармин не сомневался, в стане ревнителей древних богов положение ничуть не лучше.
«Нам только гражданской войны не хватает, — думал он, направляясь на дуэльное поле. — Или это уже называется религиозной войной? А кстати, была ли в этом мире Тридцатилетняя война[6]? Или католикам и протестантам не до того? У них для ненависти есть язычники. А с язычниками христиане точно воевали, и не раз. Неужели снова?»
На самом деле, это был эвфемизм. Никакого дуэльного поля в городе не было, зато был давным-давно осушенный крепостной ров: двадцать пять метров каменистого грунта, — присыпанного сейчас снегом, — между двух, сложенных из кирпича опорных стен. Это, разумеется, в ширину. В длину там было метров сто по прямой. Вполне достаточно для дуэли.
«Убивать или нет, вот в чем вопрос».
В принципе, можно было бы и прибить, но уж очень большая разница в силе. Потом перед собой будет неудобно, не то, что перед другими.
«Но наказать-то говнюка надо или как?»
Получалось, что наказать следует, а вот убивать — нет. Не стоит этот шпендрик того, чтобы об него мараться.
«Ладно, — решил Бармин, встав напротив Потоцкого, — живи!»
Их разделяло метров тридцать, никак не больше, и Бармин позволил своему противнику скастовать атакующее заклятие, подставив под него щит буквально в последнее мгновение. Заклятие оказалось хитрое, с двойным дном, но, чтобы ударить по Ингвару, ему не хватило ни скорости, ни силы. Реакция Бармина была на высоте, а щит — сложное переплетение огненных и водяных жгутов, — непробиваем для любого мага, имеющего Дар ниже десятого ранга. Это все Бармин вычитал в записках своих предшественников, и вот ведь — пригодилось. Ингвар легко отразил атаку Потоцкого и, чуть помедлив, нанес ответный удар. Вернее, три сопряженных выпада: два — молниями по коленям Потоцкого и один — воздушным молотом по голове. Это обеспечило графенышу переломы обеих ног, не говоря уже об ожогах, и тяжелое сотрясение мозга. Теперь, каких бы целителей ни нашли ему друзья и родственники, месяц в постели Потоцкому обеспечен. А, возможно, и два. Так что показательная порка состоялась, но клиент остался жив. Спасибо не скажет. Скорее, возненавидит еще больше, но урок предназначался не ему, а всем другим идиотам, которые соберутся прикапываться к Ингвару.
[1] Балта́ — название топора с узким лезвием и боевого топора в период XV–XVII веков.
[2] Исарский (Езерский) улус — княжество енисейских кыргызов XVI–XVIII вв. в центре современной Хакасии между долиной Абакана и Батенёвским кряжем.
[3] Велесовы дни (конец декабря) или Зимний Новый год (Коляда) начинался Днем Зимнего Солнцестояния.
[4] Селога — псковский посадник в 1327–1337 гг.
[5] Труворово городище — археологический памятник VII–XVIII веков близ Изборска. Занимает остроконечный треугольный мыс приподнятого плато высотой до 48 метров — Жеравьей горы над Городищенским озером.
[6] «Тридцатилетняя война» — условное название ряда военных конфликтов в Священной Римской империи германской нации и Европе вообще, продолжавшихся с 1618 года по 1648 год. Война началась с череды религиозных столкновений между протестантами и католиками в Священной Римской империи, и затем переросла в борьбу разных сил в Европе против доминирующей позиции дома Габсбургов. Конфликт стал последней крупной религиозной войной в Европе и породил Вестфальскую систему международных отношений.