Глава 8(1)
1. Пятое февраля 1984 года
Федор и Екатерина Северские-Бабичевы прилетели в Усть-Углу с детьми, двумя пятилетними мальчиками-двойняшками и чудной трехлетней девочкой-альвой. Вообще-то, как рассказывала сама Екатерина, кровь альвов, хоть и сильна, но в смешанных браках держится не более двух поколений. Так что, Арина, по всем расчетам, должна была родиться человеком, тем более, что оба ее старших брата были несомненными людьми. Но девочка родилась альвой: не по возрасту высокая, грациозная льняная блондинка с глазами-хамелеонами[1], все время меняющими свой цвет от бирюзового до пронзительно синего и элегантными остроконечными ушками. Даже у ее матери уши были уже вполне обычные. Красивые, как и все прочее у красивой женщины, но человеческие. Человеческим был и ее рот. А вот у Арины рот был непропорционально большим, а губы пухлыми. Очень необычное сочетание, притягивающее взгляд, и необычно красивое даже у такого маленького ребенка. А еще, она буквально сияла от эманации своего Дара. Впрочем, видеть ее ареол могли в Усть-Угле только три человека: ее мать, Ингвар и его сестра. И девочка, казалось, поняла это с первого взгляда. Она легко выбрала себе двух новых друзей, — графа и графиню Менгден, — но, вот что странно, не озвучила причины такого выбора. Лишь шепнула Бармину на ушко, оказавшись как-то сразу сначала на его руках, а затем и на шее, что он очень яркий, и ей тепло в его сиянии. Что это значит, можно было только гадать, но Ингвар решил не переспрашивать. Ребенок был ведь не простой, а волшебный, а еще минут через пять Бармин вспомнил на кого она похожа, вернее, кого она ему напомнила. Эта девочка обещала вырасти в натуральную Лив Тайлер в роли принцессы Арвен из «Властелина Колец»[2]. Только волосы у нее были другого цвета, и, кажется, глаза, а так вылитая эльфийская принцесса.
В былые времена, когда Бармин еще не стал Менгденом, он любил читать книги-фэнтези. И началось это его увлечение как раз с профессора. Толкин, затем Ле Гуин, Сапковский и далее везде. Читал и по-русски, и по-английски, вот только даже мечтать не мог, что однажды превратится в молодого Гэндальфа или волшебника Земноморья. Но, по факту, вот он, — как есть, — колдун и потомок богини принимает у себя в родовом замке двух настоящих эльфиек, взрослую и маленькую.
«Это называется, жизнь удалась, — усмехнулся мысленно Бармин. — Опять мне свезло!»
Он был рад Федору, — все-таки брат, как ни как, — и его прекрасной альве. Да и детей их он увидел впервые. Парнишки ему, к слову, тоже понравились. Придет время вырастут в отличных бойцов. Но девочка…
— Как она сдерживает свою силу? — спросил он у Кати. — Она же маленькая! И потом, разве Дар может открыться так рано?
— Отвечаю по пунктам, — улыбнулась женщина, явно гордящаяся своими детьми, как, впрочем, и положено хорошей матери. — Альвы иногда рождаются, имея открытый Дар.
— Ты тоже родилась с Даром? — Закономерный вопрос, не правда ли?
— Нет, — покачала собеседница головой. — У меня все было нормально, как у всех. Открылось вместе с созреванием. В четырнадцать лет. И не смотри на меня так, у альвов, Ингвар, месячные начинаются позже, чем у людей. Такова наша природа.
— А что насчет Арины? — вернулся Бармин к теме разговора.
— Она росла в племени моей бабушки, — чуть погрустнев, ответила Екатерина. — Мы ее только недавно забрали. Альвы умеют справляться с этой проблемой, а мы — нет. Она ведь не первая такая родилась. Альвы знают… Но росла она без меня. Такова плата за талант.
— Сочувствую. — А что еще тут скажешь? Мать была вынуждена расстаться с новорожденной дочерью, потому что сама выходить ее не сумела бы.
— Кстати, об альвах, — сменила Екатерина тему разговора. — Старейшины приглашают тебя в гости.
— Меня одного?
— Можешь взять с собой кого угодно, — покачала головой женщина, — я тоже с тобой слетаю. Арина хочет навестить родню… Но старейшины хотят говорить именно с тобой.
— Не знаешь, о чем пойдет речь? — уточнил Ингвар.
— Извини, но нет, не знаю, — пожала плечами альва. — Полетишь?
— Разумеется, — удивился Ингвар вопросу. — Через неделю?
— Да, — кивнула она, — это подходит.
— Тогда, оставайтесь у нас на всю неделю, — предложил Бармин. — Отсюда и полетим. Как смотришь?
— Смотрю положительно! — улыбнулась Екатерина. — А теперь отдай мне мою принцессу, и мы пойдем знакомиться с твоими женами.
— Ты их всех знаешь.
— Не всех, но некоторых, — поправила его альва. — Но Арина и мальчики с ними пока незнакомы. Надо дружить. Все-таки родственники.
«Родственники? — удивился Бармин. — Она имеет в виду Марию или своего мужа? Или, может быть, обоих?»
— Ты все понял правильно, — улыбнулась она еще шире. — Я в курсе наших сложностей. И просто для сведения, Инг, мне это не мешает.
— Понял, — кивнул Ингвар. — Спасибо, Катя. Пошли! Нас, верно заждались. У нас по субботам обед подают в шесть. И вот, к слову, раз Арина выросла в Тартаре, я думаю, ей должны нравиться пироги с ягодой и медом.
— Мальчики тоже любят, а я просто обожаю, — обрадовалась альва. — У вас здесь что, тоже делают дрожжевое тесто на меду?
— Угадала, — улыбнулся Бармин. — Как раз к вашему приезду подгадали. Повар у нас отменный, напек пирожков с лесной ягодой. Они, ты же знаешь, разные бывают…
— Уговорил! Побежали!
Но, разумеется, они никуда не побежали, а пошли. Спокойно, уверенным шагом через двустворчатые двери Нового паласа, через большой холл парадной части, где слуги забрали у гостей теплую зимнюю одежду, — шубы, шубки, пуховики, — вверх по лестнице на второй этаж в анфиладу приемных залов и достигли наконец Семейной трапезной Менгденов. Это было высокое и просторное помещение со сводчатым потолком, украшенным каменной резьбой. Одно из самых старых помещений Нового дворца, построенное в самом начале XVI века. Стены были облицованы деревянными резными панелями, — темные барельефы на темы замковой жизни, окаймленные тройными рамками сложного узора, — дубовый и лиственничный паркет, и все прочее в том же духе: пара гобеленов, бронзовые сложного литья свечные бра с зеркальными отражателями, бронзовые торшеры по углам, двустворчатые двери в боковой стене, ведущие в буфетную, в которой был устроен кухонный лифт, и, наконец, длинный обеденный стол на двадцать четыре персоны, — это же семейная трапезная, а не пиршественный зал, — застеленный льняной вышитой скатертью и украшенный хрустальными вазами с цветами и старинными серебряными солонками и перечницами, уксусницами и подставками для салфеток, и, разумеется, изысканными кувертами[3] работы начала прошлого века. Поздний обед должен был пройти при свечах, так что ни электричества, ни керосиновых ламп сегодня здесь не было. Зато зажженных свечей было вполне достаточно, чтобы осветить весь зал и придать событию торжественный вид в зимнем стиле. Последнему способствовали и два разожженных камина. Однако, в целом, это был обед, как обед, — праздничный, но без перегибов, — разве что несколько блюд явно намекали на северянскую старину. Кёж и козули[4] пришлись по вкусу деткам, но были проигнорированы взрослыми, которым, в свою очередь, понравились воложи[5], с которыми хорошо пошли мясные и рыбные пироги и кулебяки.
Настроение у всех было приподнятое, а хорошее вино из Тосканы сделало его еще лучше, и за оживленным разговором хозяева и гости засиделись за столом гораздо дольше, чем планировалось, но все когда-нибудь заканчивается, завершился и этот чудный вечер в кругу друзей и родных. Однако, встав из-за стола, хозяева и гости, — ну, кроме детей, разумеется, — все еще не были готовы прервать общение, и, разбившись на несколько небольших групп по интересам, разошлись кто-куда. Кто-то в курительную комнату, например, а кто-то в биллиардную или в одну из гостиных второго этажа. Сам же Бармин, прихватив с собой Федора и Марию, направился в свой рабочий кабинет, куда приказал подать кофе, коньяк и сладости. Предстоял серьезный разговор, и откладывать его на потом никто не хотел: ни Бармин, ни Федор. Потом, во все последующие дни до отъезда, они смогут поговорить еще не раз и не два. И темы найдутся, и время, и, разумеется, место. Но сегодня им предстояло окончательно расставить все точки над «i» и понять, что и как они будут делать в ожидании большой войны и во время нее. И, хотя Бармину очень хотелось начать с главного, этот вопрос он оставил на десерт.
— Еще раз хочу подтвердить слова Марии, — сказал он вслух. — Когда начнется заваруха, но лучше все-таки уже в преддверии войны, бери Катю и детей и отправляй к нам. Это лучше, чем Сибирь. Что там и как будет с цинцами и манджурами, никто предсказать не может, а здесь, на Север-Западе и Западе уже через месяц два будет воссоздан Западный комплот. Свой край мы, всяко-разно, отстоим, — сил у нас много, было бы единство, — а, если что, уйдем в колонии. До Нового Пскова[6] через Северную Атлантику на реактивном лайнере шесть часов полета. А в Новом Свете нас пойди еще сколупни. Нет у нас там пока хищников подходящего размера. Ты, к слову, у нас тоже желанный гость, сам знаешь.
— Знаю, — подтвердил Федор. — Ты тоже знаешь, Ингвар. Я человек военный, мне по должности положено родину защищать. Придется вместе с хазарами держать Крым и побережье практически до самой Абхазии, и, если турки ударят через Кавказ, то, по планам, мы будем вынуждены ввести войска в Грузинское царство. Но вот Катю и детей действительно отправлю к вам. Ты прав, у вас надежнее, и Мурка вон — родная кровь.
— Ну, Миа так и сказала, — пожал Бармин плечами. — Просто хотел еще раз подтвердить и наше приглашение, и наши обязательства.
— Я так и понял, — кивнул Федор, бросив быстрый взгляд на сестру. — Всем разливаю?
— Я уже взрослая, — огрызнулась Мария, почувствовавшая колебания в голосе брата. — И не смотри на меня так, Федор. Я мужнина жена, между прочим, и в бою была. Вот!
— Значит, всем, — добродушно усмехнулся Федор и взялся за бутылку.
— Хороший, — оценил он этикетку и продолжил говорить, разливая коньяк по хрустальным стопкам. — И к слову, о войне. Отец подписал разрешение, так что танки — тридцать «вепрей» 15-й серии, — отгрузим вам уже в начале марта. Экипажи я могу навербовать у хазар, боеприпасы и съемное оборудование отправлю с армейских складов в Кериче. Там кое-кого придется подмазать, но то невеликие деньги. С геликоптерами сложнее. Разрешение, понятное дело, получено, но нет в наличии готовых к отгрузке машин. Раскупают их в последнее время, как горячие пирожки. У многих, знаешь ли, чуйка сработала. Знать никто ничего не знает, но люди тревожатся. А когда людям страшно, они спешат прикупить оружия. Человек с ружьем — это, Инг, совсем не тот же самый человек, когда он без ружья. Впрочем, Катин дядька клятвенно обещал отдать тебе машины из первой же боеготовой партии. Конец апреля, край — конец мая. Но у меня для тебя есть кое-что из вторсырья. В Ханском городке есть армейский пункт утилизации. Там чего только нет. На самом деле, все есть, потому как государство у нас большое и богатое. Чуть что, на выброс, в металлолом и в отстойники. Туда, между прочим, сбрасывают много почти исправной техники. Поэтому местные умельцы навострились продавать на сторону запчасти и даже собирают из поступающего утиля вполне годные машины. Из трех одну, но она же вполне себе боеспособна. Вот я и озаботился. Намекнул, что могу и ревизию устроить. Так что, к началу апреля обещали собрать тебе семь ударных «канюков»[7] по смешной цене. Чаю, не помешают. И уж точно не обеднеете.
— Еще как не помешают! — обрадовался Бармин. — В наших краях полно пилотов гражданских коптеров, кто прежде служил в армии на штурмовых или транспортно-боевых. Они бы и рады снова сесть за штурвал такого вот «канюка», да машин нет.
— Теперь будут! — Поднял Федор свою стопку. — За успех!
Выпили все трое. И все трое, не смакуя и не растягивая удовольствие, сразу до дна. Бармин знал, что Миа может, когда хочет, не удивился ее лихости и сейчас. Хмыкнул мысленно, чтобы не обижать жену и, взяв из лежащего на столе портсигара сигарету, прикурил «от пальца». Прострелило короткой болью запястье, но ничего ужасного не случилось. К такой боли, — словно электрическим разрядом пробило, — он успел уже привыкнуть. Все привыкают, и он не исключение.
— Это не все, — продолжил, между тем, Федор. — Есть еще одна тема, о которой вы наверняка не осведомлены. В Управлении Специальных Операций еще лет десять назад был разработан и опробован новый метод сколачивания боевых групп тактической разведки.
— И какое отношение это имеет к нам? — спросила Мария, опередив Ингвара, буквально на мгновение.
— Самое прямое, Мура, — Федор вопросительно взглянул на Бармина, успев перед этим кивнуть на бутылку, и перевел взгляд на Марию. — Вспомни ваши приключения во время войны с Союзной ратью. Наливать?
— Моего мужа ты почему-то не спрашиваешь! — фыркнула княгиня Полоцкая.
— Как скажешь, — взял Федор бутылку. — Так вот, представь, что ты выходишь против танковой колонны одна.
— Ударила и убежала? — спросила Мария, возвращая себе уже наполненную стопку.
— Верно, но это, если ты действительно одна.
— Так нас там было трое!
Бармин промолчал. Смотрел, слушал, попыхивая сигареткой, и ждал откровений. Федор серьезный военный, образованный и с опытом. Не стал бы он сотрясать воздух бессмысленными речами.
— Чрезмерное могущество, — пожал плечами Федор. — Избыточно, а значит, неверно!
— Продолжай! — чуть отступила Мария.
— У тебя сейчас какой ранг? — спросил брат.
— Думаю, где-то между восемнадцатым и девятнадцатым. Я быстро прогрессирую. Но в одиночку мне с целой танковой ротой не справиться. Или это был батальон? — оглянулась она на мужа.
— И не надо в одиночку, тем более, если батальон, — улыбнулся Федор. — А у Лены какой ранг?
— Думаю, выше десяти, но ниже двенадцати, — прикинула Мария. — А что?
— А то, что тебе работать в паре с магом такой силы ни к чему. Только, если против таких же магов. Тебе же там и тогда нужен был за спиной отряд, — объяснил брат. — Один маг посильнее. Где-то пятый-шестой ранг. Портал откроет, щит выставит, поддержит огнем. Еще двое третьего-четвертого ранга, но с нормальной спецназовской подготовкой. Сил у них вроде бы немного, портал, скорее всего, не откроют, но, если грамотно используют свои силы, то смогут поставить вполне приличный щит. Небольшой и ненадолго, но в бою часто много и не надо, особенно, если твой противник не маг, а крупнокалиберный пулемет или осколочная граната. Кстати, если научить правильно использовать свою силу, того же пулеметчика прижучат на раз и бронетранспортер, если надо, сожгут… Ну, пусть не сожгут, но колесо сорвать точно смогут. Или гусеницу порвать. В общем, обездвижить. Это, значит, трое. И еще человек 9-12 — взвод спецназа со снайперской винтовкой, ручным пулеметом и реактивным гранатометом. И вот результат: три группы вместо одной. И заметь, любая группа колонну остановила бы и ушла целой.
— У Ольги сейчас одиннадцатый ранг, — кивнул Бармин, принимая идею Федора, как годную и «рекомендуемую к применению».
Ольга действительно довольно сильный маг, и за последнее время выросла, как боец. В войну, вместе с напарником хорошо исполнила роль системы замковой ПВО, но если придать ей такой вот взвод, только заменив, пулемет и оптику с гранатометом на наплечные ракеты землю-воздух, то это будет и вовсе круто. Одни прикрывают ей с напарником спину, другие ставят щиты, а маги и зенитчики работают по целям.
«Вполне!»
— Отличная идея! — сказал он вслух. — Начнем формировать группы и будем вводить их в обычное сопровождение. Чтобы, если что, не только охрана прикрывала, но и мы могли бы не импровизировать, а действовать по уставу.
— Звучит заманчиво, — согласилась Мария. — Варваре и Ульрике тоже по группе, а вот Дарену надо все-таки защищать. У нее самой сил не хватит. Шестой ранг всего…
— У Любомирова — одиннадцатый, и он офицер-резервист… ВДВ. - задумчиво произнес Бармин, уже прикидывая, какую группу создать для своей пятой жены.
Готовиться следовало к худшему, и он собирался это сделать так быстро, как только получится. Воссоздать Северную марку, сплотить Старый Запад и организовать в графстве Менгден крепкий боевой кулак. Защитить тех, кто сам о себе позаботиться не сможет, и убить тех, кто в очередной раз, решил кровью разрешить давний идеологический спор. Но для этого придется крепко постараться и, прежде всего, нарастить мясо на кости.
— Хорошо, — сказал он вслух и, подняв свою стопку, выпил коньяк. Без тостов, не чокаясь, просто взял и выцедил медленно и с удовольствием.
— Ладно, — отставил он в сторону пустую стопку. — Теперь поговорим о вашем отце, и хочу сразу заметить: что бы ни случилось и как бы ни повернулось, я ему безмерно благодарен за все, что он для меня сделал. И еще за вас двоих: за жену и брата. Но сейчас мы говорим не обо мне и даже не о вас. Такая, уж извините, преамбула.
— Не извиняйся! — поморщился Федор. — Вопросов много, ответов мало. Я с ним уже пару раз говорил. Если быть точным, три раза за месяц. И разговоры эти были не накоротке, а серьезные, без ограничений по времени и тематике. Однако, сразу оговорюсь, прямого вопроса я ему пока не задал, и что бы он на такой вопрос ответил, не знаю. А теперь по пунктам.
— Инг, будь хорошим, дай сигаретку, — каким-то больным голосом попросила вдруг Мария.
Расстроилась, и это понятно: речь идет об ее отце, притом любимом отце, который нашел ей лучшего мужа в империи, а то и в мире. Последнее являлось ее собственным мнением, которое Миа уже несколько раз озвучивала, хотя и разными словами. Княгиня Полоцкая своих чувств, как ни странно, не стеснялась. Говорила Бармину прямо, как есть, то есть, как на духу: что любит, что счастлива, что боится даже подумать, как сложилась бы ее жизнь без Ингвара. И во всем этом были замешаны ее отец, мать и братья. Потому и напряглась, когда разговор зашел об их с Федором и Олегом отце.
— Держи! — Бармин подвинул к Марии свой портсигар и даже «огоньком угостил», едва она зажала сигаретку в губах.
— Отец говорит о войне, как о возможном, но не обязательном будущем, — сформулировал наконец свою мысль Федор. — При том о будущем неблизком, но и не слишком отдаленном. По его мнению, война, если все-таки случится, начнется года через два-три.
— Война с кем? — задал Ингвар важный, как ему казалось, вопрос.
— Со Священной Римской империей.
— То есть, возможность союза австрийцев с Халифатом и Данией даже не рассматривается?
— С Данией, возможно, да и то не против нас, а в форме вооруженной конфронтации со Швецией, — покачал головой Федор. — С Халифатом, навряд ли.
— Обоснование?
— Самое что ни на есть логически выверенное, Святой Престол по определению не способен сговориться с Меккой и Мединой.
— Ты тоже так думаешь? — спросил тогда Бармин.
— Насколько достоверна информация, которой ты располагаешь? — вопросом на вопрос ответил собеседник.
— Она достоверна, Федя, — пыхнув сигареткой, все тем же враз охрипшим голосом сказала Мария. — Я это гарантирую. Сама там была.
— Ну, если так, значит, отец не имеет той информации, которой располагаете вы, — пожал плечами Федор. — Остается одно, сообщить об этом прямо ему.
— Я тоже так думаю, — согласился Ингвар. — Проблема не в нем, а в его окружении.
— Кто-то конкретный или в общем смысле?
— Пока только один человек — князь Артемий Нетшин.
— Нетшин? — переспросил Федор. — Ну, это скорее окружение императора, чем отца. Отец Артемия недолюбливает, и это еще мягко сказано.
— Хорошо, — кивнул Бармин, — допустим. Тогда вопрос, через кого австрийцы узнали, что у меня будет ребенок от женщины-оборотня?
— Я дома об этом рассказывала, — коротко отчиталась Мария. — Тебе и Кате тоже.
— И вы думаете, что это Нетшин?
— Есть подозрения, — признал Бармин. — К тому же, он из Галича, а тамошние хозяева грезят унией. Да и сам он, как бы, не воспитанник иезуитов.
— Возможно, — не стал спорить брат, — но что ему до тебя?
— Видишь ли какое дело, — поморщился Бармин, — я располагаю неопровержимыми доказательствами, что он причастен к казни моего деда и ко всему прочему, что с этим связано.
— Даже так? — нахмурился Федор. — Тогда, все возможно. Думаешь, отец знает об этом?
— Что-то знает наверняка, — снова высказалась Мария. — Он Нетшина не любит, но все-таки от себя не гонит. Почему кстати?
— Нетшин — старый друг дяди Ивана, — предположил Федор. — Они, то ли учились вместе, то ли что-то еще. Точно не знаю, но это давняя дружба. Скорее всего, отец не хочет ссориться с императором. Брат-то он ему брат, но у императоров другие приоритеты, и родство не на первом месте…
— Тогда еще один деликатный вопрос, — вздохнул Ингвар. — Если полыхнет между христианами и язычниками…
— Уверен, что полыхнет?
— К этому все идет, — пожал плечами Бармин. — Напряжение нарастает, и, я думаю, твой отец это знает. Не может быть, чтобы служба безопасности ничего не увидела и не услышала. Мне ведь не только в Изборске высказали свое громкое «фэ». Кое-кто не стесняется оскорблять язычников вслух и при свидетелях.
— Ну, язычники, насколько я знаю, в долгу не остаются.
— Не спорю, — признал Бармин. — Сам иной раз испытываю острое желание проредить кое-какую юную поросль, а то страха, суки, не ведают. А ведь я, ты же знаешь, не просто умеренный, а, вообще, можно сказать, никакой. И уж если я тоже… Оттого и говорю, нутром чувствую, скоро полыхнет. А, если это случится в ходе войны с Австрией или сразу перед ее началом, то, считай, мы получили удар в спину. И устоит ли в этом случае империя, один большой вопрос. Можем и не сдюжить.
— Религиозная война… — тихо произнес Федор. Ему явно не нравился такой поворот дел.
— Да, Федя, она и есть, гражданская, религиозная… — подтвердила Мария. — Вы с отцом православные. Олег тоже. А мы с Ингваром — нет.
— Но ты же… — начал было Федор.
— Уже нет, Федя, — покачала она головой. — Я замуж вышла, и своего мужа не предам. Даже Дара уже не отступится, а она, помнишь, какая была? Так что вопрос не праздный. Что думает по этому поводу отец?
— Вашу семью он прикроет в любом случае…
— Но? — поинтересовался Ингвар.
— Не знаю, — еще больше нахмурился брат. — Не знаю!
— Тогда, скажи мне вот что, — предложил Бармин. — Как думаешь, что для него важнее, вопросы веры или сохранность государства?
— Ты намекаешь, что, если не принять меры, Северо-Запад отделится?
— А ты, как думаешь? — удивился Бармин. — Если начнется религиозная война, мы тут все сплотимся, и шведы до кучи примкнут. Может быть и отобьемся, но империя при таком исходе не выживет.
— Но ты же нас к себе приглашал…
— А что изменилось? — посмотрел ему в глаза Ингвар. — Мы своих не сдаем кем бы они ни были. У нас по всему Северо-Западу христиан всех конфессий едва ли не половина. Но бунтовать против своих будут лишь единицы. Остальные будут воевать с нами плечом к плечу. А вот в юго-восточных княжествах, боюсь, начнется резня. Армия развалится, дружины… как пойдет, а австрийцы будут наступать по нашей крови. Им нас не жаль, и православные в этом смысле ничуть не лучше язычников. Славяне, хазары… Недочеловеки мы для них.
— Но ты-то северянин, — прищурился Федор, — варяг, викинг. Голубая кровь и германцам близкий родич.
— Я язычник, — напомнил Бармин. — Шведы им большая родня, а все равно, прежде чем заключить их в братские объятия, надо бы избавить их от язычников…
— В таком аспекте я проблему не рассматривал, — признался Федор, явно обескураженный словами Ингвара.
— А князь Северский, как думаешь, рассматривает такую возможность или тоже не опускается до частностей?
— Не знаю.
— Вот и я не знаю, а ты говоришь, рассказать…
— Можешь не раскрывать источник, но рассказать, я думаю, стоит, — после короткой паузы возразил Федор. — Если позволишь, я хотел бы участвовать в этом разговоре.
— Я тоже, — напомнила о себе Мария. — Пусть говорит при свидетелях.
— Ты что, не доверяешь отцу? — повернулся к ней Федор.
— Доверяю, — взяла она себя наконец в руки. — И доверяю, и люблю, но говорить мы будем не вчетвером, а впятером. Мать тоже пусть поучаствует. Если грядет война, я хочу знать, на кого и в чем мы сможем положиться. И хочу тебе напомнить, Федя, твоя жена и дочь — альвы, а их крести не крести, все равно в глазах правоверных они нехристи. Да и не люди, возможно.
— Вот черт! — Федор даже с лица спал. — Об этом-то я как-то не подумал. В прошлую большую войну европейским эльфам и оборотням досталось по первое число!
— Решено, — сказал он через мгновение, успев, по-видимому, все хорошенько обдумать. — С отцом будем говорить все вместе, а весной, как бы что ни сложилось… Ну, скажем, в апреле или в начале мая Катю и детей переброшу к вам.
— Они — родня, — пожал плечами Бармин. — Будут, если что, вместе с Дареной. Распишем для них полный протокол. Охрана, пути отхода, эвакуация. Я уже приказал на всякий случай приводить в порядок наш дом в Новом Пскове и крепость Скудер[8]. В Скудере нам сам черт не страшен, как у вас говорят. Там вокруг одни язычники живут, и колония сильная, с промышленностью, сельским хозяйством и собственными войсками.
— Думаешь, до такого дойдет? — еще больше помрачнел Федор, хотя, казалось бы, куда дальше?
— Не знаю, Федор, — поморщился Бармин, которому не хотелось говорить такое вслух, но и не сказать не мог. — Но, если мы отступим, за собой оставим только руины. Пусть живут под австрияками, если с нами не захотели…
Наверное, не стоило так говорить, потому что на каждого говнюка приходится, как минимум, трое вменяемых. Просто отморозки всегда громкие и деятельные, а нормальные люди… В прошлой его жизни, таких называли молчаливым большинством. Наверное, чтобы не оскорбить, назвав баранами. Но по факту, эти люди ни в чем не виноваты, и молчание их — это признание своего бессилия. Вот, скажем, жил Бармин когда-то в СССР. Все знали, что строй так себе, но возмущались только шепотом и между своих. Потому что те пару сотен, кто выступал, ничего, как ни старались, не изменили, но зато присели надолго. Это только потом, — после развала, — диссиденты утверждали, что это они героически побороли Советскую власть. Но, на самом деле, их заслуга в этом была настолько мизерна, что попросту стремилась к нулю. Страну погубили те, кто был у власти, а не те, кто молчал. Но молчание, которое им потом ставили в вину, оно же не на пустом месте возникает. Когда ты бессилен, остается только молчать. В Америке, к слову, тоже пришлось заткнуться, потому что свобода слова несомненно существует, но вот вылететь с работы никому не хочется. Ну или лишится гранта. Или еще что. Приехав в США, Игорь Викентиевич это не сразу понял, но вскоре стал свидетелем пары-другой инцидентов и быстро смекнул, что придется заткнуться и здесь. В университетских кругах, как выяснилось, нельзя хвалить республиканцев, положительно отзываться об Израиле и сомневаться, что венчание однополой пары в церкви — это правильный поступок. Одного из тех, с кем работал Бармин, легко и быстро задвинули в дальний угол, когда выяснилось, что он агитирует за Буша и восхищается Рейганом. Впрочем, не уволили, но кислород перекрыли. Другому досталось за то, что он бедолага, будучи евреем, активно поддерживал Израиль. Ему обструкцию устроили студенты, а руководство университета предпочло отмалчиваться. Ну а третью действительно уволили. Биолог, она посмела сказать, что с биологической точки зрения, есть только два гендера: мужской и женский, а с остальным — к психологам, ну или к психиатрам. Бармин был с нею согласен, — при всем уважении к гомосексуалистам, как к людям, имеющим собственные права, — он не понимал, зачем им венчаться в церкви, если в священном писании их предпочтения считаются грехом? Или зачем трансгендерам, половина которых попросту сумасшедшие, оспаривать постулаты биологии. Получалось, что считать себя чайником или Наполеоном — это болезнь, а утверждать, что «ты» «они» — норма. И все-таки он промолчал, потому что его еще в Союзе научили не высовываться. Так, собственно, и возникает молчаливое большинство.
И сейчас, если подумать, происходит то же самое: народ безмолвствует, но лучше ему от этого не станет. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Так что, жалко их было, этих безмолвствующих, но делать-то что? Ведь, если не удастся устоять под напором противника, придется бежать, и оставлять в этом случае врагу свои замки и заводы не выглядит правильным. Однако, они-то, то есть, Бармин и другие паны, может быть, и отобьются. Отобьются и уйдут на другой материк, оставив за собой выжженную землю, но на руинах-то останется жить как раз то самое молчаливое большинство, которое ничего не решает, но зато страдает и от своих, и от чужих.
[1] Глаза, меняющие цвет радужной оболочки, называются хамелеонами. Глаза-хамелеоны изменяют свой цвет под влиянием внешних и внутренних факторов. В первом случае речь идет об изменении уровня освещения, влияют также погодные условия, цвет волос, одежды, окружающих предметов. Однако в большинстве случаев изменение цвета глаз объясняется особенностями работы дух систем — эндокринной и центральной нервной.
[2] Арвен Ундомиэль — персонаж эпоса «Властелин колец» Джона Р. Р. Толкина, дочь Элронда и Келебриан, сестра Элладана и Элрохира, внучка Галадриэль и Келеборна.
[3] Куверт — термин, обозначающий полный набор предметов для одного человека на накрытом столе. В куверт входят столовые приборы (ножи, ложки, вилки), тарелки, бокалы, салфетка.
[4] Кёж — горячий ягодный кисель. Козуля — расписной архангельский пряник.
[5] Воложи — ягодно-винные соусы, которые могут быть морошковыми, брусничными, шиповниковыми, смородинными и даже лимонными.
[6]Географический остров Манхэттен.
[7] Что-нибудь, вроде, МИ-24.
[8] Северная оконечность острова Пили. Пили — крупнейший остров Канады в озере Эри; самая южная населённая точка Канады.