Глава 4 (2)
2. Тринадцатое декабря 1983 года
В замок вернулись только на рассвете. Женщины, — даже двужильная Мария, — буквально валились с ног. Не столько даже от физической усталости, сколько от нервного напряжения, пережитого ими в подземном лабиринте богини Мары. Близость божества истощила их душевные силы, а вот Ингвар, напротив, чувствовал себя так, словно родился заново. Такова была, должно быть, благодарность Марены. Кровь бурлила в жилах, энергии было столько, что, казалось, еще чуть-чуть и он засветится, однако самым ярким ощущением было проснувшееся в нем неистовое желание. У Бармина такое случалось крайне редко, но даже тогда, когда случалось, это не шло ни в какое сравнение с тем, что он переживал сейчас. Ему срочно нужна была женщина, и при том отнюдь не на один раз. Судя по ощущениям, предполагалось, как минимум, классическое троеборье, а как максимум, настоящий марафон. Однако, как назло все его шесть женщин были сейчас недоступны. Вернее, доступ к телу получить не проблема, другой вопрос, что с этим телом потом делать? Иметь спящую женщину Бармину не нравилось даже в юности, когда для большинства его друзей принципиальным было только одно: было бы куда вставить, остальное — пустяки. Но, во-первых, он на такие глупости не велся даже тогда, тем более, не был склонен к подобного рода безобразиям теперь.
«О! — вспомнил вдруг Бармин, выходя из душа в чем мать родила. — У меня же теперь есть наложница! Приказать что ли Марфе, позвать ее сюда?»
Наложницу Ингвар ни разу пока не тронул. Он ее даже голой до сих пор еще не видел. Все было как-то недосуг. Днем дела, ночью жены… Зато теперь нашлось, как говорится, время и место, чтобы оценить по достоинству свадебный подарок кронпринцессы Ульрики Катерины. Идея Ингвару понравилась, и он хотел было позвать Марфу Подосенкову, которая выполняла деликатную роль комнатной служанки в апартаментах Бармина, где его, что ни ночь, посещали шесть очень разных женщин. Иной раз даже вдвоем. Хотел позвать и даже тронул мысленно кнопку электрического звонка, но, в результате, остановил свой скоропалительный порыв, потому что в голову пришло кое-что другое, гораздо более заманчивое, чем рабыня-наложница. И в результате вместо «сонетки»[1], Ингвар взялся за телефон.
Удивительно, но, несмотря на ранний час, Хатун оказалась дома и даже не спала, ответив ему уже после четвертого гудка.
— Неужели случилось чудо, — сказала она в трубку вместо «здрасьте», — и мне позвонил наконец отец моей дочери?
Вообще-то, дочь они зачали, — если Хатун действительно знает, о чем говорит, — только седьмого ноября, в красный день календаря, так сказать, и называть Ингвара отцом в первой трети декабря было несомненным художественным преувеличением. Другой вопрос, как она узнала, кто именно ей телефонирует в этот ранний час? Бармин же даже голоса подать не успел!
— Чудо случилось, — усмехнулся он в ответ. — Здравствуй, боярышня!
— Здравствуй, коли не шутишь, — поздоровалась женщина. — По делу звонишь, князь, или просто соскучился?
— Хотел спросить, не появился ли у тебя за это время кто-нибудь… э…
— Кто греет мою постель, — подсказала Хатун.
— Вроде того, — признался Бармин.
— То есть, — уточнила умница-оборотень, — если появился, ты, как благородный человек, трахаться меня не позовешь, а, если не появился, то как раз за этим ты мне в такую рань и позвонил. Я правильно понимаю?
— Да, — признал Ингвар очевидное.
— А ничего, что я, вообще-то, не человек и живу совсем по другим законам?
— Это имеет значение? — озадачился Бармин.
— Инг, — явственно улыбнулась женщина-леопард, — это совсем неважно, есть у меня кто-то или нет. Ты был и навсегда останешься моим первым мужчиной и отцом моей дочери! И уже, хотя бы поэтому, я никогда не скажу тебе «нет».
— Но кроме моих желаний существуют и твои желания, — мягко возразил Бармин, уловивший главное — отказа не будет.
— Я тебе об этом и говорю, а ты не понимаешь! — усмехнулась женщина-оборотень. — Я просто не могу тебя не хотеть.
— И что это означает на практике?
— Это значит, что я ответила тебе «да». Займемся этим у меня или покажешь мне свою спальню?
— Ты в ней, вроде бы, уже была…
— Не человеком, — возразила Хатун. — И не для случки.
— Значит, ко мне?
— К тебе! — подтвердила женщина.
— Ты в своей горнице? — уточнил тогда Бармин, знавший по случаю, где она обычно спит. Она же сама и показала во время экскурсии и, вероятно, не без умысла, поскольку знала, что он способен «перемещаться».
— Да!
Ее «да» еще звучало в ушах, а он уже стоял рядом с ее кроватью.
— Иди ко мне! — позвал он, протянув к ней руки.
— Я здесь! — отбросив телефонную трубку, она рывком поднялась на ноги.
Высокая, сильная, в почти ничего не скрывающей полупрозрачной кружевной ночнушке, едва доходившей до середины невероятно женственных бедер.
— Я собиралась этой ночью на охоту, — сказала Хатун с многообещающей улыбкой, появившейся вдруг на ее полных, изящного рисунка губах, — но Ясмин, наша дочь, шепнула мне по секрету, что сегодня тот самый день!
— Ясмин? — переспросил Ингвар, даже не удивившийся тому, что его еще не родившаяся дочь уже способна давать матери такие правильные советы. У пардусов[2] и не такое бывает.
— Хеттура Ясмин, — еще шире улыбнулась юная женщина. — Хеттурой, если не знаешь, звали последнюю жену праотца Авраама, а Ясмин — это тюркское имя. Означает жасмин.
— Но вы же не тюрки и не иудеи, — отвлекся на мгновение Бармин, хотя видят боги, отвлечь его от созерцания этого великолепного тела было непросто.
— Это так, — кивнула Хатун. — Поэтому у нее будет еще и третье имя, но ты его узнаешь только после того, как она пройдет первый оборот. Таков закон. А сейчас, я хочу к тебе на руки, мой князь! И, видят боги, я хочу такого, что мне даже стыдно об этом думать, а ведь мы, пардусы, не из стыдливых!
— Прикажи собрать твои вещи, — сказал Бармин, поднимая женщину на руки. — Погостишь в Усть-Угле пару-другую дней.
Хатун была крупной и достаточно тяжелой женщиной, но Ингвар Менгден не зря слыл богатырем, он вполне мог удержать ее на руках, пусть и не очень долго.
— Я приказала собрать мои вещи еще с вечера.
— Это? — кивнул Бармин на два больших чемодана и сумку, стоявшие у стены.
— Да, — коротко ответила женщина, прижимаясь к его груди.
— Тогда, пошли! — Он подхватил ее багаж воздушной петлей, поднял, перенес и поставил вплотную к своей ноги, так что, переходя, утянул за собой и ее чемоданы.
— Хочу тебя! — заявила женщина оборотень, едва они оказались в его спальне, и, не откладывая дела в долгий ящик, приникла к губам Бармина.
Поцелуй вышел замечательный. Страстный, сильный, можно сказать, агрессивный. Но ничего другого ожидать, на самом деле, не приходилось. Вернее, не стоило, имея в виду, с кем он имел дело. Поэтому Бармин воспринял ее попытку доминировать, как должное, но воли давать все-таки не стал. Ответил на страсть страстью, тем более, что желание, ставшее причиной этой незапланированной встречи, никуда не делось, напротив, усилившись так, что ждать сразу стало невмочь. И, позабыв разом о всяких глупостях, вроде нежностей и ласк, Ингвар взял женщину сразу: без прелюдий и предисловий. Бросил на кровать, перевернул лицом вниз и, взяв одним резким сильным движением, имел ее затем долго и с непреходящим наслаждением. Впрочем, по тому, с каким энтузиазмом включилась в процесс Хатун, по ее сильным, а порой и резким движениям, по громким, полным страсти стонам, переходящим в звериное рычание, несложно было догадаться, что ей этот брутальный подход к делу не только не мешает, но даже напротив — нравится. В общем, хотя Бармин и не отвлекался на неуместные здесь и сейчас рефлексии, он все-таки запомнил большую часть из того, что они творили с женщиной-пардусом на его огромной кровати, которую они в какой-то момент покинули, переместившись на медвежью шкуру, брошенную на драгоценный паркет, и далее везде, куда заводил их случай или горячечная фантазия. Но следует отметить, что «по итогам боевых действий» совместное творчество понравилось им обоим. Хатун выдохлась первой, испытав неизвестно какой по счету, но по-прежнему сокрушительный по силе оргазм. Выгнулась под Ингваром дугой, издала вопль, переходящий в довольное порыкивание и, словно бы, без сил упала на спину. Расслабилась, «растеклась» на мраморном полу ванной комнаты, куда занесла их под конец необузданная страсть. Бармин, однако, на это раз, не остановился. Просто не смог, — не сейчас, не с ней, — и в результате «догнал» женщину буквально через десять-пятнадцать секунд, испытав при этом один из самых ярких оргазмов в своей долгой двойной жизни. Безжалостно придавил Хатун, содрогаясь при этом всем своим огромным телом, вжимаясь в нее так сильно, как только мог и извергаясь в ее лоно долго и мощно, как никогда еще не случалось с ним прежде. В общем, концовка не подкачала. И это было общее мнение.
— Надеюсь, — сказала женщина через пару минут, то есть, после бокала вина, выпитого одним глотком, и горсти кишмиша и орехов, перемолотых мощными челюстями юной красавицы, — что это еще не все…
— Я никуда не тороплюсь, — улыбнулся Бармин, с огромным удовольствием оглаживая взглядом идеально круглый зад боярышни.
Все-таки Хатун была диво, как хороша со своими длинными сильными ногами, широкими, но в меру, бедрами, тонкой талией, изысканно красивой спиной и изящными, очень женственными плечами, не говоря уже о густых и длинных, чуть вьющихся платиновых волосах, скрывавших поистине лебединую шею. И ведь все это был всего лишь взгляд сзади. Спереди все выглядело еще соблазнительнее…
***
Появление в замке красавицы-оборотня оказалось неожиданным для всех. И для тех, кто был с нею знаком прежде, — и, соответственно, знал, кем она является на самом деле, — и для тех, кто видел ее впервые. Одни не без основания предположили, что пока они отсыпались и отходили от пережитого под землей ужаса, их муж и брат развлекался с этой левой девицей, которая к тому же от Ингвара успела не так давно понести, тогда как они, все пятеро, все еще нет. Другие же, посмотрев на реакцию первых и на то, как раскованно ведет себя в их обществе всадница[3] Хатун Парсбит, для начала просто удивились.
— Прошу прощения, сударыня, — вежливо поинтересовалась Стефания, — но отчего Ингвар назвал вас всадницей? Это же хазарский титул.
— Я хазарянка, — улыбнулась платиновая блондинка. — И, упреждая ваш следующий вопрос, я военный вождь племени.
— Дамы, — нашел нужным прояснить ситуацию Бармин, — господа! Просто для того, чтобы вы узнали наши реалии. На северном берегу озера Белое недавно поселилась семья кавалерственной дамы Субат-ханум Парсбит. Хатун ее дочь-наследница и по правилам, принятым в этом племени, является воеводой. Во время войны с Союзной ратью, Хатун совершила бессчетное количество подвигов на поле брани и покрыла себя неувядаемой славой, как бесстрашный воин и отличный командир.
Пока говорил, качал мысленно головой, но с восточными людьми, даже если они выглядят, как какие-нибудь древние германцы, никакие панегирики[4] и прочие дифирамбы никогда не бывают лишними, тем более, если речь о молодой красивой женщине, эго которой «затмевает солнце и луну».
— Ты кое-что забыл, — улыбнулась ему в ответ юная женщина.
— Ах, да! — «припомнил» Ингвар. — Хатун мне не жена, но так уж вышло, что она носит под сердцем мое дитя.
— Что значит, вышло? — «недоуменно» округлила глаза интриганка. — Я бы сказала, вошло, а выйдет, благослови нас богиня, месяцев через восемь.
— Вот даже как… — задумалась Ульрика Катерина.
— Так у вас, Ингвар, будет ребеночек на стороне? — сразу же заинтересовалась Сиф, подразумевая больную для нее тему незаконнорожденных детей.
— У нас не как у вас, — нашла нужным объяснить Хатун. — У нас не бывает бастардов.
— Как это? — спросила Стефания, еще не имевшая возможности познакомиться с оборотнями.
— Вы, верно, не знаете, — ничуть не смутившись, очаровательно улыбнулась дочь-наследница, — но я не совсем человек, я пардус[5]. В обороте превращаюсь в кавказского барса[6]. Но оборачиваются у нас только женщины, оттого отца можно и вовсе не знать. Я своего, например, не знаю. Мать говорит, что не помнит, но я думаю ей просто было все равно с кем, лишь бы мужчина был подходящий, чтобы зачать дочь. Но моя кровинка будет знать, кто ее папочка.
«Вот же стерва!» — вздохнул мысленно Бармин, вполне оценив устроенную женщиной провокацию. Ладно бы в разговоре участвовали только его жены, но за столом находились и свитские принцессы и принца, и старшие офицеры присланного Карлом Августом в Усть-Углу корволанта[7]. Однако мир не без добрых людей, и положение спасла быстро соображавшая княгиня Полоцкая.
— Я видела Хатун в бою, — сказала она, подпустив в голос чуточку потребной в этой ситуации патетики. — Она убила на моих глазах двух высокоранговых магов. То еще было дело. Тогда погибла тетушка Хатун…
Посидели молча, отдавая дань памяти погибшей героине и не зная, что тут сказать и как разрешить возникшую неловкость. Но тут как раз подали вторую перемену, и сотрапезники с видимым облегчением дружно взялись за еду. На повестке дня были супы, оказавшиеся великолепным поводом сменить тему. Следующие полчаса прошли относительно мирно. Едоки обменивались лишь краткими репликами гастрономической тематики и постепенно обретали твердую почву под ногами. Но и Хатун, следует заметить, правильно поняла иронический взгляд Бармина, брошенный на нее как бы между делом, и перестала провоцировать. Так что к десертам подошли, разрешив все вопросы в уме и не поднимая их вслух и сразу перед всем обществом. Люди за столом собрались неглупые, и быстро сообразили, — под добрым, можно сказать, «отеческим» взглядом Ингвара, — что лучше не обострять. А все вопросы лучше оставить на потом и задать их в уместной обстановке и, разумеется, тет-а-тет.
Казалось бы, все пришло в норму, ан нет. Во-первых, имели место последствия. Сразу в шести хорошеньких головках возникла мысль, что не надо ждать милостей от природы, а дети, как известно, рождаются вследствие близости между мужчиной и женщиной. Причем, чем чаще это происходит, тем больше вероятность залететь. Если, разумеется, не пользоваться противозачаточными средствами, которых у магов имелось более чем достаточно. До сих пор за этим делом следил сам Бармин. Как только понял, как можно предотвратить нежелательную беременность, так сразу же и начал следить за собой и дамами. Единственным исключением среди его жен до сих пор являлась Дарена, но это он со зла делал, и уже пару дней, как перестал. Женщин же этот вопрос и вовсе не занимал. Молодые, не нагулялись еще. Однако хвастовство Хатун сыграло с Барминым плохую шутку. Все вдруг захотели иметь от него ребеночка. И, вроде бы, неплохо: ведь, как ни крути, а род надо поднимать, а значит нужны люди. И не просто люди, а родня, которая будет радеть за дело, поскольку и он будет о них заботиться. Однако все это в теории. А на практике Бармин к активному размножению был пока морально не готов. Ну, ладно Хатун. Она ему не жена, и воспитывать дочку будет в своей вере и по своим принципам. То же самое можно сказать и об Ульрике Катарине. Понесет — успокоится, и соглашение будет исполнено, и она при деле. А вот относительно других своих жен, как, впрочем, и Варвары Ингвар такой уверенности не чувствовал. Напротив, полагал, что еще год-два все они могут погулять, «аки холостые», в смысле в праздности, потому как, если забеременеют, совсем другая начнется жизнь. И для них, и для него. Так что крамолу надо было душить на корню. Но не тут-то было, потому что сразу за «во-первых» имело место «во-вторых».
Поддавшись капризу, он привел Хатун в Усть-Углу. Выгнать ее теперь обратно было бы некрасиво и переселить ее из своих апартаментов было некуда. Ну, не в гостевые же покои, в самом-то деле! Она же к нему в дом не напрашивалась, сам к ней пришел, сам и перенес ее к себе в замок. Так что, назревал кризис серьезного масштаба, и быть бы беде, но большая кошка оказалась женщиной не только смелой и красивой, но и умной, не говоря уже о том, что не мелочной. Она могла провоцировать и элегантно хамить — это, да. Но вот устраивать подлости не хотела и не стала. Помучила Бармина пару-другую часов, поддерживая его опасения на медленном огне, и сама же разрешила назревающий конфликт.
— Сегодня ночью пойду гулять, — сказала, как о чем-то само собой разумеющемся. — Ты ведь не рассердишься, если я завалю в лесу какого-нибудь лося?
— Или вот еще можно поднять медведя… — мечтательно улыбнулась Хатун. — Или волка задрать…
— Ни в чем себе не отказывай, — ответно улыбнулся Ингвар. Он уже понял, что большая кошка нашла блестящий выход из создавшегося положения. Но знал он и другое. Вернее, предполагал, исходя из характера оборотней, о котором мог судить по тем книгам, которые успел прочесть, да еще по рассказам Екатерины Северской-Бабичевой. Жена Федора, приходившегося Менгдену единокровным братом, была альвой и обладала кое-каким знанием, недоступным простым смертным. Так вот, было очевидно, что пока Хатун не покинет замок по-настоящему, приводить в свою спальню какую-нибудь другую женщину равносильно оскорблению. Пардус почует чужой запах и обидится. Кровавой мести, разумеется, не будет, — не те нынче времена, — но они поссорятся, а это не к чему. Она и так уже сделала красивый жест, уйдя на ночную охоту, и не стоит злоупотреблять ее добротой. Поэтому ночь он провел в апартаментах Ульрики Катерины и ни на мгновение об этом не пожалел. Прощенная жена буквально из кожи вон лезла, чтобы угодить Ингвару. Но и Бармин вел себя с ней, как настоящий мужчина, ни разу за ночь, не переступив ту черту, за которой начинается моветон. А перед рассветом, покинув заснувшую женщину, на губах которой блуждала счастливая улыбка, Ингвар принял душ и вернулся в свои покои. Пришел, лег и заснул, а когда проснулся был в постели уже не один. Рядом с ним спала юная красавица, одуряюще пахнущая морозом, сосновой хвоей и немного кровью…
3. Четырнадцатое декабря 1983 года
Ни одно доброе дело, говорят американцы, не остается безнаказанным. Однако иногда, как подсказывает опыт, добрые дела все-таки вознаграждаются. Бармин свой приз получил аккурат через день после окончательного примирения с герцогиней Сконе. Пошел — «переходом» — провожать всадницу Хатун, а на обратном пути вместо своей спальни оказался в странном месте, где не было ничего кроме клубящегося тумана, за которым не видно было ни неба, ни окрестностей. И даже земли под ногами было не рассмотреть. Но Ингвар удивиться этому не успел. Испугаться, впрочем, тоже, потому что через мгновение или два, когда он только начал воспринимать это чуднóе место, как объективную реальность, из тумана к нему вышел человек, которого Бармин знал только по фотографии.
— Здравствуй внук! — сказал Карл Менгден, окинув его внимательным взглядом. — Вот ты, значит, какой! Похож на моего отца, и харизма Менгденов в наличии. Что ж, спасибо Богине, что она не оставила нас своим благословением.
Появление Карла Менгдена оказалось для Ингвара полной неожиданностью. Он был не просто удивлен, он был настолько шокирован, что даже не сразу нашел в себе силы заговорить.
— Дед? — наконец, выдавил он из себя, пытаясь сообразить, как это вообще возможно. — Ты умер, разве нет?
— Вероятно, так и есть, — грустно улыбнулся в ответ немолодой красивый мужчина. — Не знаю, внук, не помню. Здесь нет времени и нет прошлого. Одно лишь забвение, если ты понимаешь, что это такое.
— Где здесь? — Уловил Бармин главное.
Ведь, если к нему пришел его собственный дед, вернее, дед Ингвара Менгдена, то означать это может только одно: посмертие существует на самом деле. Оно реально, что не может не озадачивать. Впрочем, возможно, это Богиня, — а кстати, которая из двух, Марена или Вар? — показывает ему иллюзорные картины? Поэтому, вопрос вопросов — это «где». Где нет времени и нет прошлого, но есть забвение?
— Наверное, это Валгалла, — чуть пожал плечами старый граф. — Ну, или Ирий[8], если по-нашему. Мы же все-таки северяне, а не викинги.
— Я думал все варяги[9] — викинги, — выразил свое недоумение Бармин.
— Возможно, когда-то давно так и было… — пожал плечами Карл Менгден. — Но ты не викинг, внук, и не варяг. Последним варягом в нашем роду был твой пращур Бер Тяжелая рука и еще, быть может, его сын Ретвин, но уже сын Ретвина стал русом-северянином. Так что, ты северянин, как и весь наш род. Мы не чужие на Русском Севере.
— Спасибо за разъяснение, — чуть поклонился Ингвар. — Я этого не знал.
Если то, что сказал ему сейчас Карл Менгден, правда, то Ирий, и в самом деле, реальность. И сейчас перед ним не иллюзия, а настоящий…
«А кто, кстати? — спросил себя Бармин. — Привидение? Тень отца Гамлета? Кто?»
Но не было ответа, и не было времени думать о таких пустяках, потому что откуда-то было известно, что такого рода встречи долгими не бывают, и, увы, никогда не повторяются.
— Правильно понимаешь, — кивнул дед, как если бы читал его мысли, — я здесь ненадолго. Скоро придет время возвращаться. Хотел тебя увидеть. Умирая, молил Богиню, показать мне наследника. Того, кто в грядущем примет мое имя и титул. И вот ты здесь, и мне есть кому передать наследство.
— Да я, вроде бы, все уже получил, — признался Бармин. — Вклады, земли…
— Ты получил злато, — вперил в него взгляд Карл Менгден, — а теперь я завещаю тебе Силу и Месть.
— Силу? — переспросил Бармин, поскольку с «местью» все было, более или менее, понятно.
— Личный спуд твоего пращура и моего прадеда Берси Менгдена, — объяснил старик.
— Что такое спуд? — Ингвар впервые слышал это слово, и оно ему ничего не говорило.
— Поищи в родовой книге, там есть. Только в книге он называется «скат»[10].
— Родовая книга? — В тайниках Усть-Углы Бармин нашел много чего, включая множество документов. Но ничего такого, что можно было бы назвать «Родовой книгой», он не припоминал, хотя и не жаловался на свою память.
— За алтарем в стене есть проход, — медленно, явно с трудом припоминая детали, сказал на это дед. — Надо очень захотеть, тогда откроется… Родовая книга там… Остальное не помню.
— Но ты же можешь объяснить мне, что это такое? — попросил Бармин, понимавший, что любое слово деда потом будет для него на вес золота. — Хоть что-то!
— Что-то, — кивнул Карл Менгден. — Что ж… Опытный колдун может откладывать силу про запас. Как деньги в банке или воду во фляге — старый граф говорил не как Тень отца Гамлета. Так стал бы говорить со своим взрослым внуком реальный человек.
«Так что же ты такое?» — Бармин слушал деда внимательно, запоминая его речь слово в слово, но одновременно пытался понять, насколько все эти «тайны» соответствуют действительности.
«А что, если соответствуют? — спросил он себя. — Что я буду делать с такой правдой?»
«То же, наверное, что и с явлениями Богинь, — ответил он себе. — Просто приму к сведению и пойду дальше».
— У тебя есть счет в банке? — спросил между тем дед.
— Твоими молитвами, и не один.
— Туда ты кладешь деньги, оттуда ты их берешь.
— Ты хочешь сказать, что силу можно хранить, как воду в бутылке или деньги на банковском счете?
— Даже лучше, — поправил его Карл. — Пока сила накапливается, ее можно брать и использовать. Но, если, она пребывает в спуде долго и ее много, происходит качественный скачек. И вместо воды в твоей бутылке уже коньяк. Так понятно?
— Продолжай, пожалуйста, — попросил Ингвар.
— «Коньяк» — это, как минимум, один ранг. В спуде Берси Менгдена три дополнительных ранга.
«Это же сколько Силы?» — не поверил услышанному Бармин.
— Ты имеешь в виду, что они плюсуются к тому рангу, который уже есть?
— Именно так.
— Но…
— Время на исходе, — поморщился старый граф. — Поверь, внук, я не тороплюсь, меня торопят.
— Я понимаю, — смирился Ингвар с неизбежным.
— Когда в спуде больше двух рангов, он начинает копировать знания рода. Обычно основы основ родовой магии, но что именно находится в моем спуде, я не знаю. Откроешь, узнаешь. Открывается он, к слову, только у алтаря. Все, что в нем ни найдешь, все сразу станет твоим: и сила, и знание.
— Спасибо, — поклонился Бармин. Даже если все это сон разума, все равно долг велит поблагодарить деда за желание помочь.
— За это не благодарят, — покачал головой старый граф. — Я всего лишь отдаю тебе то, что принадлежит тебе по праву рождения, и что ты не получил из-за превратностей судьбы. А судьба, внук, это люди. И, значит, пора сказать о мести. Его зовут Артемий Нетшин. Природный князь. Рюрикович. Был считался моим самым близким другом, но, как оказалось, только считался. Это он организовал мятеж, но, на поверку, это была провокация. Оттого нас так легко и разгромили. Не знаю, за что, по какой причине или, может быть, приревновал невестку к моему сыну. Все возможно. Но теперь это твой труд, внук: узнать, судить и казнить.
Ну, что тут скажешь: любишь кататься, люби и саночки возить. Принял титул и наследство, значит и долги выплатить обязан.
— По твоему слову, дед! — сказал он вслух.
— Верю в тебя, — кивнул Карл Менгден. — И благословляю!
Бармин хотел ответить, но не смог, потому что в следующее мгновение оказался уже в своей спальне…
[1] Сонетка (устар.) — комнатный звонок для вызова прислуги, часто приводившийся в действие шнурком.
[2] Пардусы — самоназвание оборотней-леопардов.
[3] Всадник, всадница — придуманный автором (по римскому и европейскому лекалу) хазарский дворянский титул, соответствующий боярскому — Боярин и Воевода.
[4] Слово панегирик используется здесь в своем первоначальном смысле — литературное произведение или публичное выступление, цель которого состоит в восхвалении какого-либо человека или явления.
[5] Пардус — самоназвание людей-оборотней.
Пардус — упоминаемое в летописях животное, отождествляемое некоторыми писателями с барсом (пантерой, леопардом), а другими, что вероятнее, с рысью. Для охоты за П. в составе княжеских охот были особые пардусники.
[6] Переднеазиатский леопард или кавказский барс — хищное млекопитающее из семейства кошачьих, подвид леопарда, обитающий на Кавказе, а также в Западной и Центральной Азии. Но оборотни куда крупнее обычных леопардов.
[7] Корволант — исторически подвижное войсковое соединение, состоящее из конницы, пехоты и лёгкой артиллерии и предназначенное для нападения на тылы и коммуникации противника в отрыве от основных сил армии. Здесь употребляется в значении «отдельного войскового соединения».
[8] Ирий — в восточнославянской мифологии древнее название рая и райского мирового дерева, мифическая страна, находящаяся на тёплом море на западе или юго-западе земли, где зимуют птицы и змеи.
[9] На самом деле, так и есть, но в нашей истории, это не так.
Варяги — собирательное название скандинавских народов в Древней Руси, выходцы из Скандинавии на Руси.
[10] «Скат» означает «клад» на ряде скандинавских языков. Варьирует только произношение.