ВЫ, ЖИВУЩИЕ В ЭТОМ ДОМЕ!
АЛЛАХ ХОЧЕТ ТОЛЬКО УДАЛИТЬ С ВАС ГРЯЗЬ
И ПОЛНОСТЬЮ ОЧИСТИТЬ ВАС ОТ СКВЕРНЫ
Сура XXXIII 29 и 33 Корана
С самого детства меня путала глубина канонов веры. Когда я был маленьким, взрослая рука не привела меня к Богу. Став взрослым, я предпочитал Бога игнорировать. Когда ребенка бросает мать, он забывает прекрасные фразы о милосердии, братстве и особенно те слова, которые славят братскую и сыновнюю любовь. Любовь к ближним? Смешно!
— А не пойти ли нам в дом? — спросил я у Ахмеда.
Надо было вырвать Энни из этой колдовской атмосферы. Находясь между Лас-Вегасом и выгравированными на памятнике словами Аллаха, между пустыней денег и пустыней львов, мы могли оказаться отброшенными к архаическим понятиям прошлого на пороге XXI века. Надо быть чрезвычайно внимательными. Ни единого неправильного поступка, ни единого неуместного слова, ни единого необдуманного жеста, иначе мы себя выдадим. Мы пошли за Ахмедом, следовавшим белой тенью по темным коридорам. Архитектура дома была похожа на устройство марокканских жилищ, где маленькие залы сообщались между собой, где коридоры пересекались. Это была великолепная мышеловка для опытных хозяев. Здесь у меня появилось желание притронуться к стенам, местами побеленным известкой, местами покрытым кафелем. Стоял стойкий запах сухой соломы, время от времени, словно лучики света, в полумраке появлялись ящерицы с длинными сверкающими золотом хвостами и исчезали в едва заметных щелях.
Мы пришли в угловую комнату, где за окнами открывался пейзаж, который, казалось, уходил в вечность. За несколько секунд воздух потемнел, и словно из открывшегося люка хлынул проливной дождь. Струи дождя проникали через неплотно заделанные стекла окон и образовывали лужицы на полу.
— Мистер Коллинз хочет предложить вам проект оборудования балконных окон в салоне…
— Об этом поговорим позже, — прервала его Энни.
Не успели мы дойти до спальни, чьи окна тоже выходили на саванну, как мощный порыв ветра разорвал облака, разметал их на маленькие лоскутки, дождь прекратился, и показалось голубое чистое небо, словно постиранная старая рубашка. Наши вещи стояли посреди комнаты.
— Не желаете ли чаю, мадам? — спросил Ахмед.
Энни заколебалась:
— Лучше пообедать… Если у вас что-нибудь есть.
— Нам передали, что вы должны приехать через десять дней, но Ная всегда готовит несколько блюд, которые надо только разогреть. Она не уехала бы, если…
— Если бы она вовремя узнала, что мы приезжаем раньше, чем было намечено.
— Все готово, Ная дала мне инструкции насчет еды. Она должна вернуться…
Кто такая эта Ная?
— …Она воспользовалась самолетом архитектора, чтобы навестить мать в Найроби. Она вернется вместе с мистером Коллинзом.
Дополнительная отсрочка. Спустя несколько минут в столовой мы ели рис с перцем и горячую манную кашу с кусочками говядины.
— Не хотите ли пообедать с нами? — робко спросила Энни.
Ахмед слегка улыбнулся:
— Мистер Хатчинсон считал меня своим братом, я всегда ел вместе с ним. Он умер дважды: сначала умерла его душа после прощания с Африкой, а затем его тело там, в Филадельфии. Я приму ваше приглашение, мадам, когда мы поближе узнаем друг друга.
Ахмед говорил на хорошем английском языке. Вероятно, он учился в Англии. Какой была его роль здесь? Интендант, мажордом, устроитель тайных церемоний? Есть под его присмотром было неудобно. Мы сидели, он стоял. Мы не были из слоев, которые сидят и которых обслуживают, в нас было что-то от смущенных слуг, оказавшихся не на своем месте. Ахмед предложил нам выпить кофе в маленьком салоне. Мы увидели восьмиугольную комнату, у окон стояли старые широкие кресла, обтянутые потемневшей кожей. Ахмед подал нам кофе, а потом показал на медный колокольчик:
— Звонок мистера Хатчинсона. Если я вдруг его не услышу, дети предупредят меня, что вы вызываете, и я сразу же приду.
Он откланялся и ушел. Энни медленно пила кофе. Мы не смели нарушить тишину.
— Он слишком сладкий, — сказала она. — Эрик, мне все время хочется заплакать. У меня ком стоит в горле. Мне хочется и жить, и умереть, и смеяться, и бегать, и молиться. Не знаю, что со мной происходит.
— Усталость. Это необычное место, и я благодарю тебя за твое поведение. Ты великолепна…
— Ты так полагаешь? — сказала она, словно ребенок, услышавший похвалу. — Ты правда так думаешь?
— Да.
Я смотрел на свою случайную спутницу. Эта женщина, как хамелеон, была умна на уровне кожного покрытия. Она поставила чашку, ее движения были неуверенными. Энни заговорила в необычной для нее манере:
— Твоя жена — исключительный человек.
— Ты, безусловно, права.
Энни продолжила:
— Если она любит это место и хочет переделать его для себя, она — женщина совершенно необычная. Почти святая, как мне кажется.
Я решил опустить ее на землю.
— Не надо слишком идеализировать. Она озабочена будущим животного мира, природы, но у нее есть средства для реализации своих честолюбивых планов.
— Тебе хочется преуменьшить ее заслуги? Она ведь могла бы жить как никчемная эгоистка… Она владеет всей компанией, или почти всей.
— Ее фирма существует благодаря работе доверенных лиц, — сказал я.
— Ты ее не любишь, — констатировала она — Или, что еще хуже, ты ей завидуешь.
— Завидую? Что за ерунда!
— Да, Эрик. Если ты не признаешь ее заслуг, того, что она хочет использовать свое состояние, чтобы помочь другим, создать школы, ясли…
— Она деловая дама, как это принято говорить во Франции. Ее «дело» — это Африка.
— Эрик, ты несчастный бедняк.
— Бедняк? Спасибо.
— Извини, я преувеличиваю, но ты постоянно принижаешь ее достоинства. Это меня злит. Ты знаком с ее проектом относительно заповедника «Масаи Мара»?
— В общих чертах.
— И это совершенно не подействовало на тебя…
— Нет. В Южной Америке есть множество бидонвилей[42]. Она могла бы пожелать перестроить хижины бедняков в Рио-де-Жанейро.