— Ты звонишь, чтобы узнать у меня время?
— Нет. Но я забыл посчитать. У меня есть для тебя великолепная новость.
Он проворчал:
— Надеюсь. От тебя не было никаких вестей уже двадцать шесть дней.
Всего-то двадцать шесть дней? Могло бы быть десять лет, двадцать лет.
— Как у тебя дела?
— Дядя Жан, я женился.
Он закаркал от счастья:
— Вот как? Все-таки женился? Фантастика! На той девице, про которую ты мне рассказывал?
— Да, я звоню тебе из ее дома в Беверли-Хиллз.
— Беверли что… Постой-ка, был такой фильм, полицейский оттуда… Это место, где живут киноактеры. Ты что, женился на кинозвезде?
— Почти.
— Не тяни, телефон стоит дорого, а мне любопытно…
Вдруг он проворчал:
— Ты плохой мальчик, ты мог бы пригласить меня на свадьбу.
— Все произошло очень быстро. Американцы не придают свадьбе такого большого значения, как мы. Во всяком случае, в Лас-Вегасе.
— Иностранцы — странные люди, это правда, — согласился он, — У вас после свадьбы был хороший стол?
— Это тоже не имеет значения.
— Но что же тогда имеет значение?
— Она.
— Ты влюблен?
— Да.
Я представил, как он за двадцать тысяч километров отсюда покачал головой.
— Ты влюблен? Она работает или просто имеет достаточно денег, чтобы ничего не делать?
— Она работает в химической промышленности.
— Что? Женщина?
— Она руководит многонациональной компанией.
— Фармацевтической? Это выгодно, особенно — успокоительные. Я прочитал, что у нас их потребляют килограммами, с ума сойти! Скажи-ка, как скоро ты начнешь возвращать мне деньги?
— Как только получу свою первую зарплату… Ты можешь сдавать мою квартиру вместе со всем, что там находится, или выбросить все это.
— А если ты вернешься в Париж с ней, где ты будешь жить?
— В гостинице.
— Ах, так, — произнес он, явно не успевая переварить информацию. — Эрик, ты, случайно, не шутишь надо мной? Все, что ты мне рассказал, правда? Как ее зовут?
— Энджи.
— Это иностранное имя.
— Она же американка…
— Как пишется ее имя?
Я произнес по буквам:
— Э.Н.Д.Ж.И.
— Я привыкну к этому, — сказал он.
— Дядя Жан, потерпи еще немного, ты скоро получишь свои деньги и познакомишься с ней.
— Знаешь, Эрик, когда я думаю о том, что я для тебя сделал… Ладно, я охотно соберу свои старые кости для того, чтобы навестить вас, если вы дадите мне комнату, где я смогу пожить…
Я видел перед собой пепельницу из жадеита, большую, как глубокая тарелка, я провел взглядом по картинам, запечатанным, как письма с уведомлениями, в тяжелые темные рамы. «Мастера конца XVII века», — объяснила мне Энджи… Все это было так далеко от мирка старого Жана, и мне показалось, что я его обманывал, унижал своими изысканными недомолвками. Мне захотелось закричать: «Слушай, старый Жан, это жирный кусок, больше нет никаких забот, я выплачу тебе все мои долги плюс проценты. Я даже куплю тебе хижину на Лазурном Берегу…» Но сдержался.
— А как же твоя контора здесь?
— Я туда не вернусь.
— Ты покинешь их без предварительного уведомления, просто так…
— Они не будут плакать, дядя Жан. На свете много инженеров-химиков, людей более способных, чем я, и менее агрессивных. Я им не нравился.
— Жизнь — это борьба, — сказал он, — Нельзя одновременно добиться успеха и желать, чтобы тебя любили. Но тебя им будет не хватать.
— Я постараюсь стать полезным здесь.
— В какой фирме?