Если бы я только мог схватить его за шкирку и выкинуть отсюда! Этот засранец, продукт телевидения и комиксов, продолжал говорить, не спуская с меня глаз:
— Вы оставили ее, она не любит оставаться одна. Когда-нибудь у нее появится ребенок, который никогда ее не покинет. На этих каникулах таким ребенком буду я.
Мне надо было победить этого набросившегося на меня «Чужого-3»[35].
— Не надо спорить. Когда я уходил из номера, она спала. С кем ты сюда приехал?
— Один. Я пришел пешком по дороге.
— Возвращайся к себе, уже темно, по дороге идти опасно.
— Я мог бы прийти через пляж, — сказал он, — но сейчас прилив.
Прищурив глаза, он наблюдал за мной. Он был хитер и прекрасно знал здешние места.
— А где твои родители?
— Поехали в супермаркет за минеральной водой.
Я стал оглядываться вокруг, словно ища свидетелей:
— Возвращайся домой, родители будут беспокоиться.
— Не будут. Мне уже восемь лет. И я хочу отдать подарок Энджи…
Я вздохнул:
— Что за упрямый мальчик! Я сейчас поднимусь в номер, если она проснулась, я скажу Энджи, что ты здесь. Если спит, то увидишься с ней завтра.
— Не стоит беспокоиться, я пойду с вами, — сказал Фридрих — Если она не захочет со мной увидеться, я подожду в коридоре.
Он не спускал с меня глаз.
— Пойдем, — сказал я и протянул ему руку.
Он посмотрел на меня с презрением:
— Идите… Я знаю дорогу.
Обидевшись, он обошел мою протянутую руку. Мы пересекли холл, поднялись по лестнице, прошли по коридору. Сгущались сумерки, розовый участок неба становился все более и более черным. В парке только что зажглись фонари, птицы издавали лишь редкие звуки, устраиваясь на ночь.
— В коттеджах, — сказал Фридрих, — запрещено кормить обезьян, иначе они придут толпами.
Подойдя к двери нашего номера, я сказал Фридриху:
— Подожди здесь…
Я закрыл за собой дверь и устремился в комнату Энни. Она сидела на краю кровати и обрабатывала пилкой ногти. Я шепотом выпалил:
— Один нахальный мальчишка, так называемый друг Энджи, пришел сюда с подарком. Он живет в соседнем коттедже, очень умен и наблюдателен. Надо сделать вид, что ты спишь, накрывшись до ушей.
Она немедленно отложила пилку для ногтей и юркнула в постель.
— Закройся до самого носа! Волосы в беспорядке. Вот так… Я скажу ему: «Видишь, Эрик, Энджи спит». Ни в коем случае не шевелись, не вздрагивай, если он к тебе прикоснется…
— Хорошо, — сказала она, — поняла.
Став податливой и стремясь мне понравиться, она притворилась спящей, свернувшись в комочек, как зародыш. Одеяло закрывало ее лицо до самого носа, волосы были разложены по подушке. Я закрыл шторы, выключил ночник, а потом открыл Фридриху дверь.
— Тсс… Не надо ее будить. Можешь положить свою морскую звезду около кровати.
Он на цыпочках подошел к кровати и положил звезду на ночной столик. Энни задержала дыхание. Я испугался, что, когда она снова начнет дышать, Фридрих раскусит эту мизансцену.
— Пойти, — вполголоса сказал я Фридриху — Когда она проснется, то сразу же увидит твой подарок.
Он попятился назад, продолжая глядеть на Энни. Выйдя из комнаты, он был явно удовлетворен.
— Тогда до завтра, — сказал он мне и ушел.
Подождав, пока он скроется за углом, я пошел проверить, действительно ли он ушел. Затем вошел в номер и успокоил Энни:
— Все нормально, он ушел.
Она села на кровати:
— Твое дело становится все более и более сложным. Ты что, не ждал этого визита?
— Здесь все сошли с ума и интересуются моей женой.
— Повторяю, мне удивительно то, что тебе ничего не было известно.
— Мы женаты полтора года, и у нас были другие занятия, кроме как говорить об Африке.
— Странная какая-то женщина, твоя жена. Она послала тебя в самую настоящую мышеловку. Или ей на тебя наплевать, как и на других, или она хочет твоей погибели.
— Да ничего она не хочет. Во всем виноват только я. Я заупрямился, решил доказать, что способен довести до конца этот фарс. А поскольку мы уже здесь, надо продолжать, иначе у нее будет плохое мнение о моих способностях.
— Возможно, нам повезет, — сказала она. — Но мне хотелось бы увидеть Африку по-другому, не только глядя в бинокль на пляж.
Я позвонил Шнайдеру и сказал, что Энджи хотела бы увидеться с ними завтра, а если мы все-таки уедем, то по возвращении из сафари. Он был настолько занят с возможными инвесторами в лице только что приехавших немцев, что даже не очень расстроился. Он тоже знал о привычке Энджи приезжать и уезжать самым непредсказуемым образом.
Поздно вечером я сказал на ресепшене, что утром мы уезжаем. Им было все равно. Я сказал также, что мы еще вернемся. Их и это устраивало. В семь утра носильщик забрал наш багаж, чтобы погрузить его в микроавтобус. На выходе нас ждал шофер с важным выражением лица.
— Меня зовут Лео, — сказал он. — У меня программа ваших перемещений. Я нахожусь в постоянном контакте с бюро в Найроби, которое предупредит меня, будут ли изменения в расселении вас в гостиницах. Этап в «Масаи Мара» еще не подтвержден, но не беспокойтесь, они все устроят. Сейчас мы выезжаем в национальный парк «Цаво».
Это была самая длинная его речь. В остальное проведенное с нами время он не проявил ни малейшего желания разговаривать. Мы сели в микроавтобус на передние два сиденья, отделенные от водителя стеклянной перегородкой с брусом усиления. Очень скоро нам предстояло понять его ценность. Лео резким движением закрыл дверь на колесиках, сел за руль и впал в состояние молчания, из которого его невозможно было вывести. Мы поехали в направлении Момбасы по забитой грузовиками дороге. Перед тем как въехать на паром, автобусу пришлось остановиться среди многокрасочной толпы. Нас поглотил людской прилив. Вокруг смешались машины и пешеходы, воздух стал голубоватым от выхлопных газов. Через морской залив мы переправлялись зажатыми между огромными грузовиками. На другом берегу, освободившись наконец, мы поехали в направлении отеля «Таита Хиллз», где должны были сделать остановку и пообедать. Из скупых объяснений Лео мы поняли, что до наступления ночи нам надо было добраться до гостиницы «Солт Лик».