Алена сразу и не узнала Грака, в прежние его приезды в деревню она с ним не встречалась, старалась не попадаться ему на глаза. Сильно изменился он с тех пор, как уехал из Кривой Нивы, вытянулся, острое когда-то лицо округлилось. Только глаза остались прежними - с застывшим, немигающим взглядом, как у рыбы или змеи, да ямочка на подбородке. Про такие ямочки говорят - гусак ущипнул.
Войдя в хату, Грак протянул руку одной Алене.
- Привет. Поганый пес тебя приветствует. Узнала?
- Узнала, - она, помедлив, протянула в ответ свою ладонь.
Он крепко, до боли, ее пожал и долго не отпускал, как Алена ни старалась высвободиться из его руки, неприятно скользкой от ружейного масла, которым был обильно смазан автомат.
В хате как раз собирались обедать. Серафима схватила табуретку, махнула по ней передником, подставила к столу.
- Пообедайте с нами, Савкович. Вот и бульбочка горячая, рассыпчатая и капусточка из погреба, холодненькая, - начала она приглашать Грака.
Семен сложил руки на груди: левой ухватился за сгиб правой, а правую положил на левое плечо и пожимал его, словно оно болело; в такой позе, новой для него, стоял, презрительно оглядывая стол.
- А что ж это вы бульбу без сала едите?
- Семен, да откуда ж теперь сало? - пожаловалась Серафима. - Были недавно ваши и все, что в кадке оставалось, забрали.
- А где ж припрятанное? Думаете, не знаю, что есть и припрятанное сальце?
Однако сел за стол и начал есть картошку с капустой, запивая простоквашей.
- Обед не хуже, чем при Советах. Правда, Алена?
Алена, не поднимая от миски головы, молча ела.
- Алена, ты что, оглохла? - недовольный ее невниманием к своей персоне, переспросил он.
- Слышу, - ответила она, бросив на него короткий взгляд.
- А может, слезы льете по счастливой колхозной жизни? Забыли, как колоски собирали?
- Было и такое, Семен, что говорить... да потом ведь наладилось, ты же знаешь, - вступила в разговор Серафима.
Макар молчал. Заросшее щетиной лицо его было мрачным, отчужденным, в глазах стояла тревога. Макар чувствовал, что Грак пришел неспроста. Что-то задумал или дознался про связь Комковых с партизанами? Надо бы с ним быть поласковей, поугодливей, он же любит, когда перед ним на коленях ползают как же, начальник, власть; но не умел и не мог Макар притворяться.
- Так что ж, Макар, ты не захотел старостой стать? - обратился к нему Семен. - Или все еще красных ждешь, а? - В голосе его прозвучала неприкрытая угроза.
- Партизан боюсь, придут да и прикончат.
- Испугался! А вот отец мой не побоялся. Староста в Круглянах.
- Староста? - удивился Макар.
- Что, не слышали? Уже полгода. И не боится.
- Не слыхал.
- Семен, - заступилась за мужа Серафима, - здоровья нет у Макара, чтоб старостой быть. Мы ж теперь все старосты, по очереди. И то страшно. Вот Парфена убили какие-то люди из леса... Ты лучше расскажи, что на войне слышно, где там наши?
- Наши? - всем телом повернулся к ней Семен. Из-под выпуклых надбровий холодно сверкнули застывшие глаза. - Поджидаете?
Серафима поняла, что сказала не то, начала выкручиваться:
- Семен, да я ж про наших кривонивцев говорю. Вот же сколько на войну забрали, из каждой хаты, считай.
- Дураки ваши кривонивцы. Надо было домой удирать, когда отступали. Меня тоже мобилизовали, а я дома давно.
Грак говорил, поглядывая на Макара со злорадной усмешкой и потирая пальцем свою ямочку на подбородке. Алена видела его недобрый взгляд, и в сердце ее закрадывалась тревога.
- Скажи-ка мне, Макар, вот что, - с той же усмешечкой спросил вдруг Грак. - К кому это партизаны по ночам приходят?
- Откуда мне знать, - отрезал Макар.
- Не знаешь, значит. И не знал, и не видел. Врешь, все знаешь! крикнул злобно Грак.
Серафима снова бросилась на выручку мужу, начала выспрашивать, как бы это и где достать соли, а то бульбу нечем посолить. Грак ответил, что соли скоро всем хватит, немцы пришлют целый состав.
- Семен, - не умолкала Серафима, обрадованная тем, что Грак поддержал ее разговор, - а помнишь, какой ты был у нас общественник, активист. В этой, как ее, легкой кавалерии был. На всех писал, боролся, чтобы советские законы не нарушали. А теперь ты...
- Мама, замолчи! - воскликнула Алена, заметив, как сжались у Грака губы, как сверкнули гневным блеском его глаза. - Не твое это дело. - И спросила у Семена о его сестрах, как они живут, чем занимаются.
Грак, однако, ответил Серафиме, а не Алене.
- Я тогда любил порядок и теперь за порядком слежу. Поняла? - Он подвинул к себе чугунок, достал картофелину. Автомат его так и висел на шее, стучал о стол, когда Грак наклонялся вперед, доставая что-нибудь. Доев картофелину, вылез из-за стола, поблагодарил за обед. Прощаясь, снова подал руку одной Алене и снова так же больно пожал, задержав в своей ладони.
- Женихов своих поджидаешь? - спросил с кривой ухмылкой.
- Никого я не поджидаю.
- Может, скажешь, никого не было? Так я и поверю. Надеешься, вернутся домой? Дудки! А вечером сегодня приходи в школу на игрище. Поняла?
- Семен, что ты, какое теперь игрище, - махнула рукой Серафима. - Ей и надеть нечего. Да и ноги болят, не до танцев ей.
Грак молча вышел, хлопнув дверью.
- Они что, и вправду хотят игрище устроить? - заговорил Макар. Неужто решили на ночь остаться?
- Не боятся, значит, - ответила Серафима, - раз девчат собирают.
Зашла в хату соседка, сообщила, что в школе полно немцев и полицаев.
- На двух машинах и мотоциклах приехали. - Сказала и побежала к другим соседям сообщить новость.
Макар глянул на Алену, та на него, и они поняли друг друга без слов: скорее в лес, сообщить об этом партизанам. Раз их столько понаехало, значит, что-то надумали. Как же выйти из деревни незамеченной, ведь время еще не позднее? Макар посоветовал Алене взять корзинку и пойти не сразу в лес, а на болото, будто бы за клюквой, - теперь ее в самый раз собирать по кочкам. А с болота уже, сделав круг, пробраться в лес. В корзинку насыпали клюквы, собранной как-то раньше, и Алена побежала.