Чем дальше отходили от санатория, тем гуще и глуше становился лес, он был уже не похож на парк, в границы которого этот лес входил, а на обыкновенный, более того, совсем дикий лес. Окончилась тропинка, они оказались у новой россыпи подснежников. Звуки музыки с танцевальной веранды доносились и сюда, но тихие, приглушенные.
Присели на поваленное дерево.
- Ваш городок, должно быть, тихий и уютный, - сказал задумчиво Зимин. - И вы его любите?
- Люблю. Только он не городом считается, а поселком городского типа.
- По-се-лок город-ско-го ти-па, - растягивая по слогам, насмешливо повторил Зимин. - И что за чиновник придумал такое название? А просто городским поселком нельзя назвать? Или местечком?
Алена повернулась к Зимину, голова ее доставала ему только до плеча. Зимин, подумав, что она хочет что-то сказать, тоже повернулся и наклонил голову в ожидании. Алена ничего не сказала, медленно приблизила к нему лицо и, ощутив лбом холодок очков, отшатнулась. Он ласково положил руку ей на плечо, придвинулся ближе.
Алена молчала, притих и Зимин, лицо его стало строгим, даже скованным. Алена почувствовала, что в нем исчезли уверенность и непринужденность, с которой он обычно что-то рассказывал, пояснял. Теперь, обнимая ее за плечи, он говорил мало, и то о каких-то пустяках. Алене же хотелось услышать от него слова, важные для них обоих, она волновалась, понимая, что его внезапная серьезность связана с тем, в чем он хочет открыться. Стараясь унять волнение, Алена заговорила о своем поселке, о его людях и достопримечательностях.
- Алена, - перебил ее Зимин, - давайте в воскресенье съездим в город, я покажу вам свою квартиру.
- Квартиру?
- Чтобы знали, где я живу. За день мы успеем съездить.
- Ну что ж, - сказала она, сдерживая дыхание, - съездим.
Он взял ее руку в свои ладони, держал ее, согревая, и по теплу, которое переливалось ей, Алена почувствовала его приподнятость и сама ответно заволновалась. А когда Зимин подвинулся еще ближе, тесней прижимаясь плечом к ее плечу, она вздрогнула всем телом - а может, это качнулись деревья и небо?
"Он такой же несмелый, как и я, - догадалась и удивилась Алена, - тоже стесняется... А может, боится? Это же мне надо бояться".
- Значит, поедем в воскресенье? - повторил он приглашение.
- Воскресенье завтра.
- Ах, черт, я и забыл. Не в это, а в следующее.
Так они и не открылись друг другу, не сказали то, что хотелось, но и без тех несказанных слов обоим было ясно, что вдвоем им очень хорошо. Возвращались назад под руку, то он брал ее под локоть, хо она, и это их смешило.
Своим женским чутьем Алена поняла и довольно просто объяснила себе, почему Зимин первым не признался в том, в чем должен был признаться: он боится обещать, не взвесив все, боится быть обязанным сказанному. Не мальчишка же, вот и не бросается словами.
Начали попадаться отдыхающие, Зимин не обращал ни на кого внимания, не отвечал на реплики, шел с каким-то просветленным лицом и улыбкой под усами. Алена поверила, что улыбка та добрая, крепче взяла Зимина под руку и уже не отпускала.
Танцы на веранде были в разгаре. Звучало танго. Среди танцующих они увидели Валерию и Цезика. Она, властно обхватив партнера, положила голову ему на плечо, а он, чувствуя важность момента, старался выглядеть соответственно - подтянулся, распрямил грудь и выглядел смешным.
К Зимину и Алене подошел Семен Раков, насмешливо хмыкнул, кивнув на веранду:
- Гляньте, что за танцы. Шаркают и шаркают ногами. А зачем шаркают? Подметки только протирают. Не запасешься обуви на такие танцы. А они все шаркают.
Алена была не против потанцевать и ждала приглашения от Зимина, а он не пригласил, потянул за руку, и они отошли от веранды. Возле скамьи, стоявшей в стороне от тропинки, Зимин вдруг остановился, показал на спинку. Алена глянула, но ничего особенного там не заметила.
- Веревочка, - сказал он.
- Ага, веревочка, - увидела и Алена.
- Вот я сейчас и проверю, - засмеялся Зимин. - Проверю. - Он взял веревочку и стал завязывать на ней узелки. - Сделаем так, как женихи из новозеландского племени. - Глаза его светились по-мальчишески озорно и хитровато.
Зимин завязал три узелка, спросил, хватит ли.
- Еще вяжите, - ответила Алена и вдруг посерьезнела, насторожилась, словно то, что она должна была сейчас сделать - развязать узелки, - была не забава, не игра, а решение ее судьбы. - Вяжите, да потуже.
Зимин завязал еще и подал ей веревочку. Она, спрятав за спину руки, какой-то миг смотрела не на веревочку, а ему в глаза, в которых еще прыгали озорные чертики, и он под этим внимательным, вопрошающим взглядом тоже посерьезнел, перестал улыбаться. Рука с веревочкой так и оставалась протянутой. Некоторое время они еще глядели друг другу в глаза, потом Алена медленно отвела из-за спины руку и взяла веревочку.
- Спасибо, - снова заулыбался он.
Она развязала все узелки и протянула ему веревочку.
- Спасибо. А веревочка остается у невесты.
"Он же так признался мне в любви, - подумала Алена, - и я должна ему чем-то ответить". Она засмеялась - пусть думает, что и для нее это шутка, забава:
- Мы как дети, честное слово. - Скрутила веревочку на пальце колечками и спрятала в кармане пальто.
- Это важно, - не совсем понятно сказал он.
В этот вечер перед самым отбоем в комнату к Алене постучал Семен Раков и, получив разрешение, вошел. Алена и Валерия уже лежали в постелях. Семен сел на стул, опасливо оглядываясь на дверь, - боялся, как бы не вошла дежурная медсестра и не прогнала его.
- Не оглядывайся, кавалер, - бросила ему Валерия. - Пришел, так уж не бойся.
- Послушай, Алена, - обратился он к землячке, - ты говорила, что живешь в Сурове? Да? А в Кривой Ниве не жила до войны? Мне твоя фамилия знакома. Жили когда-то Комковы в Кривой Ниве.
- Ой, Семен, жила там, оттуда я.
- Вот, значит, угадал. А я из Силич, там до войны жил. А теперь в Братьковичах. Так мы, значит, соседями были. Силичи от Кривой Нивы в шести километрах.
- Жила я там, жила, - сказала Алена и села, натянув на грудь простыню. - А после войны ни разу и не была.
- Я твоего отца помню. Он же Азара Бурбуля племянник, так?
- Ага, племянник.
- А Бурбули наша какая-то родня. Выходит, и мы с тобой не чужие. Семен обрадованно подвинул стул ближе к кровати Алены. - Ты и похожа на Бурбулев род, у них все такие светловолосые. А родители твои с тобой живут в Сурове?
- Нигде не живут. Нет их, Семен. Их... - голос Алены дрогнул, каратели убили.
- Вон оно как... - растерялся Семен. - Я же не знал, ей-богу, не знал. Царство им небесное, земля пухом. - Семен торопливо вскинул руку, машинально перекрестился. - А я думал, они с тобой живут.
- Из нашего рода одна я осталась.
Семен пробормотал что-то, встал, дошел до порога, остановился, снова заговорил:
- А ты знаешь, я тебя, кажется, припоминаю. Девчушка такая с белой косой. Ты с подружками к нам в Силичи перед самой войной на гулянки прибегала. Прибегала, так? И хочешь скажу, с кем ты танцевала? А с Ровнягиным Павлом. С ним ведь? С ним, точно, я помню.