- О, я знаю, что надвигаются большие события и что под землей зашевелились покрытые слизью черви.
Меня предупреждали, что вы упрямы, но я должен был выполнить приказ.
Маринелли встал, собираясь уйти" и я тоже встал.
- Я говорил, что это бесполезно, - продолжал он. - Но вам была дарована последняя возможность изменить свое решение.
Мой святейший повелитель справедлив, как сама справедливость.
- Ну, я подумаю, - сказал я беззаботным тоном, провожая его до дверей.
Он остановился как вкопанный.
- Время для размышлений прошло, - сказал он. - Я здесь для того, чтобы узнать ваше решение.
- Я подумаю, - повторил я и, помолчав, добавил: - Если планы этой дамы не совпадут с моими, тогда, быть может, планы вашего повелителя осуществятся. Потому что, помни, поп, мне он не повелитель.
- Вы не знаете моего повелителя, - грозно сказал он.
- И не испытываю ни малейшего желания с ним познакомиться, - отрезал я.
Я стоял, прислушиваясь к мягким шагам интригана-священника, легко ступавшего по скрипучим ступенькам.
Если бы я попробовал подробно описать все, что мне привелось увидеть за остаток этого дня и первую половину сменившей его ночи, пока я был графом Гильомом де Сен-Мором, то не хватило бы и десяти таких книг. Но я многое опущу, вернее сказать, я опущу почти все, ибо мне еще не приходилось слышать об отсрочке казни для того, чтобы осужденный мог дописать свои воспомина ния: по крайней мере в Калифорнии так не делается.
Париж, который я увидел в тот день, был старинным Парижем. Узкие улочки были завалены грязью и нечистотами и показались бы неслыханно грязными в наш век санитарии и гигиены.
Но все это я должен пропустить. Я должен пропустить все события дня: верховую прогулку за стенами города, великолепный праздник, устроенный Гуго де Менгом, пиршество, во время которого я почти ничего не ел и не пил. Я опишу только самый конец этих приключений: все началось, когда я стоял, обмениваясь шутками с самой Филиппой... О Господи, как она была хороша! Знатная дама до мозга костей, но, кроме этого и помимо этого, всегда и во всем - женщина.
Мы шутили и смеялись вполне искренне, а вокруг нас кружилась веселая толпа. Но под нашими шутками крылась напряженная настороженность мужчины и женщины, уже перешагнувших порог любви, но еще не уверенных во взаимности. Я не стану опи сывать Филиппу. Миниатюрная, восхитительно стройная.., Нет, я все-таки удержусь. Словом, для меня она была единственной женщиной в мире, и я совершенно не думал о том, что длинная рука седого старца может протянуться из Рима через всю Европу, чтобы разлучить меня с моей возлюбленной.
И тут итальянец Фортини прошептал мне на ухо:
- Один человек хочет поговорить с вами.
- Пусть подождет, пока у меня найдется для него время,- ответил я резко.
- Я никого не жду, - так же резко возразил он.
Кровь закипела у меня в жилах, и я вспомнил священника Маринелли и седого старца в Риме. Я понял. Все было подстроено, Вот она, длинная рука. Фортини лениво улыбнулся, глядя мне прямо в лицо, пока я раздумывал, как поступить, и улыбка эта была насмешливой и дерзкой.
Именно сейчас я должен был во что бы то ни стало сохранять хладнокровие. Но во мне поднималась знакомая багровая ярость.
Так вот, значит, что задумал этот поп: Фортини, промотавши"
все родовые богатства, сохранив лишь громкое имя, считался лучшим фехтовальщиком среди итальянцев, приехавших к нам за последние шесть лет! Итак, сегодня Фортини. Если он потерпит неудачу, то но приказу седого старца завтра явится новый бретер, послезавтра - новый. А если и у них ничего не вый дет, то убийца-простолюдин всадит мне нож в спину или отравитель подмешает смертоносное зелье в мое вино или в мой хлеб.
- Я занят, - сказал я. - Убирайтесь.
- У меня к вам неотложное дело, - настаивал он.
Незаметно для себя мы стали говорить громче, и Филиппа услышала.
- Убирайся прочь, итальянский пес! - сказал я. - Не вш жи у моих дверей. Я скоро займусь тобой.
- Луна уже взошла, - ответил он. - Трава сухая, отличная.
Роса еще не выпала. За этим прудом налево, на расстоянии полета стрелы, есть превосходная лужайка, тихая и укромная -- Скоро я исполню ваше желание, - понизив голос, ответил я ему с досадой.
Но он не отходил от меня.
Тут заговорила Филиппа, и в ее словах была заключена вся ее редкая смелость и железная воля.
- Исполните желание этого господина, Сен Мор. Займитесь им сейчас. Да сопутствует вам удача! - Она умолкла и подозвала к себе своего дядю Жана де Жуанвиля, кторый в эту минуту проходил мимо, - брата ее матери, одного их анжуйских Жуанвилей.
- Да сопутствует вам удача, - повторила она и, наклонив шись ко мне, шепнула: - Мое сердце остается с вамп, Сен-Мор. Возвращайтесь скорее. Я буду ждать вас в большом зале.
Я был на седьмом небе. Я шагал по облакам. Впервые она прямо сказала мне о своей любви. И эта радость придала мне такую силу, что теперь мне была нипочем хоть дюжина Фортини.
хоть дюжина седых старцев в Риме.
Жан де Жуанвиль и Филиппа скрылись в толпе, а мы с Фортини быстро договорились обо всем и разошлись, чтобы найти секундантов и встретиться на лужайке за прудом.
Сначала я отыскал Робера Ланфранка, а потом Анри Боэмона.
Но прежде чем найти их, я встретил соломинку, которая показала мне, куда дует ветер, и предсказала настоящую бурю. Соломинку авали Ги де Виллардуэн; я знал этого неотесанного провинциала - он совсем недавно приехал ко двору, что не мешало ему быть задиристым петушком. Он был рыж. Белки его голубых, близко поставленных глазок отливали красным, а кожа, как обычно у рыжих, была багровой и веснушчатой. Больше всего он напоминал нареного рака.
Когда я проходил мимо, он быстро повернулся и толкнул меня. О, разумеется, он сделал это нарочно! И гут же злобно подскочил ко мне, хватаясь за шпагу.
"Черт возьми! - подумал я. - У седого старца немало орудий, и весьма странных к тому же!", - а вслух с вежливым поклоном сказал петушку:
- Простите мою неуклюжесть. Во всем виноват я. Прошу у вас извинения, Виллардуэн.
Однако умиротворить его оказалось нелегко. Но пока он в бешенстве кукарекал, я заметил Робера Ланфранка, подозвал его к нам и объяснил, что случилось.
- Сен-Мор дал вам полное удовлетворение, - решил Ланфранк. - Он попросил у вас извинения.
- О да! - подхватил я любезнейшим голосом. - И я снова прошу вас, Виллардуэн, извинить мою неуклюжесть. Приношу тысячу извинений. Во всем виноват я, хотя поступок мой был неумышленным. Торопясь на некое свидание, я был неуклюж, чрезвычайно неуклюж, но толкнул я вас неумышленно.
Этой деревенщине оставалось только с большой неохотой принять извинения, на которые я был так щедр. Но когда мы с Ланфранком поспешили дальше, я подумал, что не пройдет и нескольких дней, а может быть, и часов, как огненноголовый провинциал добьется того, чтобы мы с ним скрестили шпаги на лужайке.
Ланфранку я сказал только, что нуждаюсь в его услугах, и он не стал расспрашивать о подробностях. Это был жизнерадостный юноша, которому только что исполнилось двадцать лет, но он слил умелым фехтовальщиком, сражался в Испании и много раз отличался на дуэлях. Узнав, в чем дело, он только весело сверкнул черными глазами и пришел в такой восторг, что сам отправился за Анри Боэмоном и уговорил его присоединиться к нам.
Когда мы втроем вышли на лужайку за прудом, Фортини и двое его секундантов уже ждали нас. Одним из них был Феликс Паскини, племянник кардинала, носившего ту же фамилию, и доверенное лицо своего дяди, который сам был доверенным лицом седого старца. Другим был Рауль де Гонкур, и меня удиви ло, что такой благородный человек оказался в подобном обществе.
Мы отсалютовали друг другу и взялись за дело. Оно было знакомо нам всем. Рога еще не выпала, и HOI и не скользили по сухой траве. Ярко светила луна, и мы с Фортини скрестили шпаги в смертельном поединкр.