Наконец явился Артемий.
Молодой человек успел возмужать, и красивое лицо его стало еще более выразительным. В глазах Артемия, в манерах и голосе замечалась энергия и нравственная сила.
Гордая и властная София ощущала смущение под взглядом Артемия. Она угадывала, что молодой человек стал участником ее тайны, и не знала, кого видит она перед собою: врага или союзника.
- Благополучно ли съездил, Артемий? - спросила София.
- Съездил благополучно, государыня, и царское дело хорошо справил, а вот назад приехал не на радость.
- Слышала я, сказывают... Подрался на пиру?..
- Изволила слышать, государыня? И из-за чего драка началась, ведаешь? - с изумлением произнес Артемий.
- Нет, об этом не знаю... Расскажи. Попрошу для тебя государевой милости. Или ты к Елене Стефановне с челобитной пойдешь? - с легкой насмешкой заключила София.
Артемий вспыхнул.
- Для царя Ивана Васильевича и для тебя, государыня, был я всегда верным слугой. Крест целовал и кресту измены не сделаю. Только позволь, государыня, правдивое слово молвить. На правду да на честь я присягу принимал, а злое дело покрывать не стану...
- Царь не заставит служить неправому делу!
- Ведаю, государыня, верно говорить изволишь, а только под царскую руку псари себе волю дают... Изволишь ли ведать, что с Настей сделали?
- С Настей? Нет, не слыхала...
Артемий начал рассказывать, кипя негодованием:
- Кому помешала горе-горькая девица, и сказать не могу, а зла много ей причинили. В ту ночь, как царевичу хуже стало, не спалось мне долго. Вышел я на крыльцо, гляжу возок стоит за углом. Кто бы то был, думаю, да так и оставил, не спросил... Потом заснул я, крепко заснул и слышу крик женский. Хотел выбежать, смотрю дверь приперта: так и остался. Утром зовет меня царь и посылает с поручением. Я уехал. По дороге, может, изволишь знать, возле разрушенного татарвою монастыря, землянка есть. Вечерело уже. Дождь пошел, и ветер свищет и воет. Погнал я коня. Вдруг стон и плач женский. Словно надрывается кто, словно захлебнуться слезами хочет. Остановился я, слез, пошел к землянке. Каменьями завалена. Голос оттуда слышу... Место глухое. Людей - ни души, только лес шумит да ветер воет. Жутко стало мне. Перекрестился и вошел. На соломе, без куска хлеба... Настя...
- Ты ее спас, Артемий! О, слава Богу! Слава Богу!
Искреннее восклицание Софии вызвало слезы умиления на глазах Артемия. Давящий страх и подозрение, преследовавшие его, исчезли мгновенно.
- Спас, государыня... Завернул я ее в платок, положил на седло и увез... В надежное место увез...
- Что же она?.. Говорила... Кто ее... погубить хотел?
Артемий отрицательно покачал головой.
София побледнела. Ей показалось, не хочет он передать ей, что говорила Настя.
- Кто же ее... кто?.. Знает она?
- Испортили Настю, - печально вымолвил Артемий. - Она не в своем уме... Болтает всякую пустяковину...
- Но что же, что именно болтает она?
Львов горько усмехнулся.
- Говорит, что она теперь на небе, с ангелами... Что умерла она... Царевича поминает... Несуразное толкует, бедная...
София несколько успокоилась.
- Где же она теперь?
Артемий оглянулся и, как бы боясь быть услышанным чужими, прошептал:
- У старицы Леонтии. Там ее поберегут, пожалеют...
- Рассказывал ты все это царю или нет?
- Никому не говорил, кроме твоей милости, государыня, и не скажу...
София Фоминишна прошлась по комнате, нахмурив брови. Артемий следил за ней, стараясь понять, хорошо или дурно поступил он, так как понимание своей правоты и сомнение боролись в нем.
Государыня сняла с шеи лаловое ожерелье и, подавая его Артемию, сказала:
- На тебе... подари своей невесте... Ты хорошо сделал, Артемий... Спасибо тебе. Молчи о том, что знаешь... Не себя я жалею, видит Бог... Виноват тут один человек, и не злобою, не ненавистью виноват... А такое дело вышло...
Львов низко кланялся и благодарил. София продолжала:
- Насчет драки твоей я попрошу царя. Не стал бы только твой ворог болтать чего...
- Нет, государыня, не изволь опасаться! Четыре доски да земля сырая не докащики...
- Умер он разве?
- Вышел от Луши не в своем виде, споткнулся и душу отдал... Не моя вина... Он обидел меня, а не я его... Пусть спросят свидетелей... Невесту мою обозвал он изменницей, говорил, что она замуж за другого идет...
- Невесту? Сосватал разве?
В комнату вошла и притаилась, боясь помешать государыне, Зина, имевшая право входить во всякое время. Ни София, ни Артемий не заметили ее присутствия.
- Давно сосватал, матушка-царица, - пылко заявил Артемий, опускаясь на колени. - Сердцем люблю я ее и горько тоскую в разлуке... Не смел беспокоить тебя, государыня, а сегодня решился... Неволить стал отец... Боюсь за свою Любушку... Раньше, как чашником был, боялся просить царя, а теперь, на новой должности, есть женатые, может и мне милость выйдет... Заставь за себя Бога молить, царица-матушка! Смилуйся! Попроси...
Тихий стон вырвался из груди Зины.
Она закрыла глаза рукой и прислонилась к стене. Слезы текли из ее нежных очей, и горестно сжималось любящее сердечко.
Все ухаживали за Зиной, все любили ее. Но тот, кому она отдала свою привязанность - принадлежал другой...
София обещала Артемию похлопотать за него и обнадежила молодого человека. Он был безгранично счастлив. Его беспокоили дошедшие слухи, что Кошкин неволит дочь, и он горячо стремился явиться освободителем своей ненаглядной Любушки.
София услыхала чье-то тихое рыдание.
- Кто тут? - спросила она с тревогой, что разговор ее с Артемием слышали посторонние.