«О нем справедливо сказать, что нет ничего более испорченного, более грубого, ничего более достойного презрения и убогого…»
Фурье называет тех же французских крестьян «живыми автоматами» и добавляет:
«по своей крайней грубости они сейчас более сродни животным, чем роду человеческому»
Энгельс называет немецких крестьян мужичьем
(«верхнегерманское мужичье»
французских же —
«варварской расой»:
«…ничего иного нельзя было ожидать от этой варварской расы. Их нисколько не интересует форма правительства и т. д. и прежде всего они стремятся разрушить дом сборщика податей и нотариуса, изнасиловать его жену, а его самого избить до смерти, если удастся изловить»
О рабочих он пишет:
«массы ужасающе глупы»
Маркс же, говоря о несправедливых контрактах, которые некий предприниматель заключает с рабочими, добавляет:
«…контракты, на которые мог согласиться только совершенно опустившийся сброд»
В другой раз он восклицает:
«Черт бы побрал эти народные движения и в особенности, если они еще pacifique (мирные)… На этом чартистском движении O’Коннер сошел с ума (читал ли ты его последнюю речь перед судом?), Гарни поглупел, а Джонсон обанкротился. Voila le dernier but de la vie dans tous mouvements populaires» (вот конечный итог всех народных движений).
Можно придумать различные логические объяснения подобных высказываний, но психологически совершенно неправдоподобно считать, что их породило сострадание к людям, сочувствие жертвам голода и войны. Да мы и видим, что основные достижения в направлении социальной справедливости, достигнутые в последнее столетие на Западе: сокращение рабочего дня, социальное страхование, необычайное повышение жизненного уровня рабочих — все это было достигнуто при очень незначительном участии социалистических движений. Основными факторами были: борьба профсоюзов (осуждавшаяся социалистами как «экономизм»), повышение производительности труда, вызванное техническим прогрессом, и моральное воздействие «буржуазной филантропии».
Как же связана социалистическая идеология с идеей борьбы за социальную справедливость? По-видимому, мы имеем здесь два совершенно различных отношения к жизни, которые, однако, в определенной области пересекаются. Их пересечение состоит в осуждении социальной несправедливости окружающей жизни, обличении тех страданий, которые она несет. Из этой основы они развиваются в разные стороны, указывают два пути. Один — это исправление социальной несправедливости, борьба с конкретным злом сегодняшнего дня. На другом пути социальная несправедливость воспринимается как абсолютное зло, знак того, что современный мир проклят и подлежит полному уничтожению. Сострадание к жертвам несправедливости все более оттесняется неутолимой ненавистью ко всему окружающему укладу жизни.
7) Социализм — это особая религия. Вот как, например, формулирует эту мысль С. Булгаков:
«Ибо социализм в наши дни выступает не только как нейтральная область социальной политики, но, обычно, и как религия, основанная на атеизме и человекобожии, на самообожествлении человека и человеческого труда и на признании стихийных сил природы и социальной жизни единственным зиждущим началом истории»
Булгаков характеризует социализм даже более точно — как возрождение иудаистского мессианизма:
«В этом смысле современный социализм представляет собой возрождение древнеиудейских мессианских учений, и К. Маркс, вместе с Лассалем, суть новейшего покроя апокалиптики, провозвещающие мессианское царство»
Об этом более подробно в его работе «Апокалиптика и социализм» в сборнике «Два Града», т. II. Также и С. Л. Франк называет «революционный социализм» — «религией абсолютного осуществления народного счастья», «религией служения материальным интересам», указывает на
«ход мыслей, который соединяет нигилистический морализм с религией социализма»
Аналогичную точку зрения развивает и Бердяев (статья «Марксизм и религия»).
Такой же взгляд высказывался иногда и сторонниками социализма, например, участниками течения «богостроительства» в начале этого века в русской социал-демократии (в нем участвовали Базаров, Горький, Луначарский), пытавшимися объединить марксизм с религией. На том же взгляде основана книга Лебона (117). В более новой литературе эта точка зрения принята в работе (118).
В пользу этой точки зрения можно привести многие и очень веские аргументы. Например, понимание социализма как религии может объяснить необычную притягательную силу социалистических учений, их способность зажигать отдельных людей и вдохновлять народные движения, то есть как раз те аспекты социализма, которые остаются совершенно необъяснимыми при подходе к нему как к экономической или политической категории. С религиозным мироощущением сближает социализм и его претензия на роль универсального мировоззрения, охватывающего и объясняющего, исходя из единого принципа, весь мир — от перехода жидкости в пар до возникновения христианства, монистический взгляд на историю (и даже на всю вселенную). Религиозную черту можно видеть и в том, что социализм понимает историю не как хаотическое явление, но указывает ее цель, смысл и оправдание. Взгляд социализма, как и религии, на историю телеологичен. В не раз уже цитированных работах С. Булгаков обращает внимание на многочисленные и далеко идущие аналогии между социализмом (особенно, марксизмом), иудейской апокалиптикой и эсхатологией. Наконец, враждебность социализма религии не противоречит такому взгляду — ее можно объяснить как вражду между соперничающими религиями.
Однако все эти аргументы лишь показывают, что у социализма и религии есть какие-то важные общие черты, но не доказывают, что основные особенности социализма можно свести к религии. И действительно, их разделяет ряд кардинальных отличий.
Во-первых, религия исходит из определенного опыта: религиозных переживаний людей, которые описывают эти переживания как встречу с Богом. Такие переживания наиболее одаренных в этом отношении личностей закрепляются и передаются — в виде культа, традиции, теологической литературы — другим людям, делаются и их достоянием. Было бы очень интересно, если бы можно было установить, что подобные переживания лежат в основе социалистического мировоззрения. Но мы ничего об этом не слышим. Уж в этом-то есть явное объективное отличие социалистического мировоззрения от религии, что если подобные переживания в его рамках и существуют, то люди, которым они доступны, это категорически отрицают. Виднейшие представители социалистической идеологии, по их утверждению, или придерживаются рационалистического мировоззрения (в последние века), или исповедуют какую-то другую — не социалистическую — религию (в более ранние века).
Еще более радикально отличаются социализм и религия в их взгляде на сущность и роль человека, в их «антропологии». Любая религия исходит из признания некоторого высшего смысла жизни, из того, что жизнь каждого человека и всего человечества имеет цель, принадлежащую более высокой сфере, чем сама эта жизнь. Предполагая существование Бога и возможность контакта человека с Ним, религия тем самым допускает и некоторую соизмеримость человека и Бога, необходимую хотя бы лишь для того, чтобы такой контакт был возможен (ибо, например, муравей не может вступить в контакт с человеком). Социализм же, почти во всех своих проявлениях, исходит из того, что основные принципы, которыми направляется жизнь как отдельного человека, так и всего человечества, не выходят за рамки удовлетворения материальных интересов или простейших инстинктов. Причем этот взгляд проступает тем отчетливее, чем более четко оформляется социалистическая идеология. Дальше мы приведем несколько иллюстраций этой тенденции.
У Платона основным принципом, которому была подчинена организация идеального государства, являлась еще справедливость. Идеология средневековых ересей еще ставила жизни духовные цели, хотя, правда, столь непримиримо противопоставляла мир и Бога, что земная деятельность человечества оказывалась лишенной какой-либо высшей цели. Но уже Мор признает (или, точнее говоря, пишет, что утопийцы признают) высшей целью жизни — удовольствие. Все же Мор считает, что разумный человек может отказаться от меньшего удовольствия, чтобы получить от Бога — большее. Однако продолжение этой линии приводит нас к учению Фурье, согласно которому удовлетворение инстинктов (или, как он говорит, страстей) является единственной целью и даже основной силой, развивающей человеческое общество.
Согласно Фурье, все инстинкты в равной мере плодотворны и полезны для общества — необходимо их только нужным образом сочетать и направлять:
«Нет ни единой страсти бесполезной и плохой, все характеры хороши, как они есть»
«Страсти, каковы бы они ни были, даже самые отвратительные, и у человека и у животных приводят к следствиям на основании геометрических принципов, соблюдаемых Богом»
В результате:
граждане, наиболее полезные сосиетарному механизму, — «те, кто наиболее склонен к утонченным наслаждениям и смело отдается удовлетворению своих страстей»
На этих принципах строится и будущий «комбинированный» строй:
«в 18 обществах комбинированного строя свойство, самое полезное для торжества правды, — любовь к богатству»
«Весь распорядок комбинированного строя будет прямой противоположностью нашим навыкам и вынудит поощрять все то, что мы именуем пороком, например, страсть к лакомствам и любовные утехи»
Моральные принципы, ограничивающие свободу проявления инстинктов, вредны. В особенности нет ничего вреднее чувства долга, выдуманного философами:
«Все эти философские капризы, называемые долгом, не имеют ничего общего с правдой, долг исходит от людей, а влечение — от Бога, если хотите познать предначертанья Божьи, изучайте притяжение, только природу, не приемля долга»
Функционирование же общества должно гарантироваться тем, что люди будут поставлены в условия, когда их выгода и свободное осуществление всех их инстинктивных потребностей будет идти на пользу всем. Тогда и самый бесчестный человек станет полезным членом общества:
«покажите ему, что он может заработать тысячу экю путем лжи и три тысячи правдивостью, и он предпочтет правду, каким бы плутом он ни был»
Показательно, однако, что Фурье отказывается признать существование влечений, носящих несомненно инстинктивный характер, если они порождают действия, не укладывающиеся в пределы эгоистических целей каждого индивидуума. Например, он всегда говорит не о любви, а о «любовных утехах» или «влюбленности». Он считает выдумкой и чувства детей к родителям и родителей — к детям. Так как ребенок не знает
«акта, который лежит в основе его отцовства, то не может испытывать сыновних чувств»
Родители же любят в своих детях
«воспоминание о былых наслаждениях, связанных с зачатием»
Ребенок не может
«считать себя в долгу перед родителями, которым он доставил столько радостей, им не разделенных, и которых его хотят лишить в лучшую пору его жизни»
Стремление понять человека и человеческое общество, исходя из наиболее примитивных инстинктов; патологическая недоразвитость эмоциональной сферы, препятствующая ему почувствовать характер более высоких сторон человеческой психики; гипертрофированная роль, которую он отводит отношениям полов (даже экономика основывается у него на том, что молодые люди, привлеченные в «трудовые армии» перспективой любовных связей, осуществляют грандиозные промышленные стройки) — все это дает основание видеть в Фурье непосредственного предшественника Фрейда. Грандиозная мифологическая концепция Фурье о сотрудничестве человека и космоса не находит продолжения у Фрейда (мы будем иметь случай убедиться дальше, что у Фрейда — своя мифология). Но, в то время как Фурье в своей апологии инстинкта с присушим ему инфантилизмом среди «страстей, которые мы именуем пороками», не видит более страшных, чем «страсть к лакомствам и любовным наслаждениям», Фрейд идет гораздо дальше. Среди основных сил, к которым он стремится свести культуру и духовную жизнь человека, Фрейд не обходит и злобу, и стремление к господству, к уничтожению и самоуничтожению. Всю культуру он считает основанной на подавлении инстинктов, наиболее глубинной части человеческой психики, которая стремится действовать исключительно следуя «принципу наслаждения». Несчастье, согласно Фрейду, — необходимая расплата за цивилизацию: «Счастье не принадлежит к числу культурных ценностей». Моральные нормы, вырабатываемые той частью психики, которая имеет более позднее, культурное происхождение, являются разрушительными, смертельно опасными для организма факторами. Фрейд сравнивает мораль с продуктами разложения, которые вырабатываются клеткой и становятся причиной ее гибели.
Следующий после Фурье эпизод в истории социалистических учений — марксизм — основывался на аналогичных представлениях о человеческой личности. Разделив всю деятельность человечества на базис и надстройку, марксизм отнес к «базису» —