Расстроенный кнест вернулся в замок.
— Ох и не вовремя ты тут появилась, чужемирка, ох и не вовремя, — седеющий, но крепкий мужчина по-старчески закряхтел, опустившись на стул в холле. Еще одна забота на его голову, когда тут вокруг такое!
— Кнест Деймур, ужин подан, — вышколенный слуга незаметно появился сзади.
— Спасибо, Бертер, — кнест кивнул, возвращаясь в реальность. — Уже иду. Другие спустились?
— Кнесса спускается, а керт Адмер велел передать, чтобы вы не ждали его к ужину. Он уехал по вашему поручению.
— Кто?
— Керт Адмер, — старый слуга увидел недоумение на лице своего кнеста и, откашлявшись, уточнил: — Дворовые его именуют обычно Ледяной.
— А! Ледяной, — протянул кнест с облегчением. — С чего ты решил его так официально именовать?
— Ну, — теперь удивленным выглядел слуга, — гм, мне казалось, это его имя?
— Если это его имя, то я — прекрасная Теофильда! — развеселился кнест. — Надо будет как-нибудь проверить, он вообще на него отзывается?
— Отзывается, — Бертер поджал губы. — Я регулярно… гм, проверяю.
— Какой ты молодец! — Деймур уже почти хохотал. — Благодаря тебе он не забывает, как следует зваться!
— Не понимаю я этого, — Бертер говорил тихо, вроде как про себя, но Деймур никогда не жаловался на слух.
— Чего не понимаешь? Почему человек может называться чужим именем?
— Это я как раз понимаю! — в голосе старого слуги послышалось возмущение. — Я не понимаю, почему вы, зная это, держите его при себе.
— Он отличный воин. Лучший, кого я знаю. Если бы он не боялся попасть на глаза кому не надо, ему бы цены не было. В прямом смысле этого слова. Да и не прятался бы он в нашей глуши. А так, — кнест хохотнул, — он вполне мне по карману. Я не спрашиваю, почему он здесь, а он не рвется к более могущественным покровителям. Всех все устраивает.
— Но так не может продолжаться вечно.
Кнест помрачнел.
— Это закончится раньше, чем ты думаешь. Величайший объявил общий сбор. И я обязан туда явиться, а Ледяной — нет. Чую, никакими наградами я его в столицу не заманю, — все веселье куда-то пропало. — Эх, любую сумму отдал бы за то, что в грядущей передряге мою спину прикрывал он, — кнест разочарованно швырнул на стол приборы.
— Ваша Ясность…
— Ясность, Ясность… Вот вся Ясность сейчас в том, что скоро нам будет несдобровать… Нашел бы Ледяной лавийскую сталь, хоть доспехи перековать.
— Доспехи? — за спиной у кнеста раздался молодой женский голос. — Зачем доспехи?
— Да так, — кнест подскочил, помогая сесть кнессе Деймур, и сразу сменил тон на непринужденный и беззаботный, — решил обновить, сейчас не сезон, кузнецы не заняты. Самое время.
Молодая, но проницательная жена с подозрением посмотрела на мужа, но промолчала. Вопреки сплетням многих острых на язык доброжелателей, кнесса была умна. Достаточно умна, чтобы не задавать лишних вопросов. И действительно любила своего мужа, поэтому в тот же вечер села писать письмо своей матушке.
Когда-то вдова успешного столичного купца уступила сватовству мелкопоместного провинциального дворянина и выдала за него свою шестую дочь. Вытирая слезы, купчиха думала, что обрекает младшенькую на прозябание в глуши и практически на нищету. Однако, спустя всего год стало ясно, что брак этот сложился на редкость удачно: кнест в молодой жене души не чаял, и вскоре это чувство стало взаимным. Обаятельный импозантный мужчина сумел растопить сердце столичной красотки вниманием, заботой и нежностью. Ну и, конечно, дорогими подарками и уступками по всем неважным для него вопросам. Вот и сейчас замковая столовая готовилась к преображению. Молодая хозяйка закупала гобелены, световые вазы и ждала теплого времени года, чтобы начать ремонт.
Радуясь удачному замужеству младшей дочери, купчиха охотно помогала ей со всеми просьбами. Кнесса Деймур, обдумывая письмо, рассчитывала на мать, а точнее, на ее источники информации: явно что-то происходит, и она обязана точно знать, что.
Таверна доверчиво притулилась к стенам замка. Ей бы быть ближе к центру, но заходили туда в основном не деревенские, а слуги кнеста. То ли в этих местах не принято было кормить челядь на хозяйской кухне, то ли это была прихоть кнеста, но дворовые все столовались у Вольга. Говорят, во дворце был повар, но готовил он только кнесту, а точнее кнессе. На их изысканный вкус. Остальным же приходилось довольствоваться стряпней Урмы — тамошней кухарки. Изредка в таверну заходили и деревенские. Выпить эля, посудачить о том, о сем. Но основным заработком все же были дворовые князя и путники. Для последних Вольг сдавал несколько комнатенок под крышей большого зала, что давало таверне право гордо именоваться постоялым двором «Сытый вепрь».
Вывеской служила настоящая кабанья голова, прибитая над входом. Безумный таксидермист растянул пасть невинно убиенного хряка в подобие улыбки, что, по замыслу хозяина и исполнителя, должно было придать кабану довольный вид. У Лины мороз пошел по коже от такого художества. А вот орнамент вокруг ей понравился. Затейливая вязь была несимметричной, но красивой.
— Что, — один из сопровождающих проследил за ее взглядом, — вепрь нравится? Это подарок кнеста. На охоте убили.
— Мне рисунок понравился, — Лина не посмела сказать, что подарок кнеста наводит на нее ужас и отвращение. — Орнамент красивый.
— Какой орнамент? Это название! Ты что, читать не умеешь? Какой же ты грамоте детей учила?
— Так я у себя учила, — Лина притихла. — А все, кто из других миров, читать не умеют? Я же… понимаю ваш язык… Почему читать не умею?
— Откуда мне знать, — мужчина раздраженно повел плечами. — До храма доедешь — там объяснят.
Дверь распахнулась им навстречу, и на пороге показалась тощая неопрятная женщина. Она широко улыбнулась гостям:
— Милости просим. К ужину пожаловали?
— Да нет, Урма, мы к вам постоялицу вот привели.
— Гостям всегда рады, — Урма выглянула из-за плеча кнестового слуги, чтобы рассмотреть Лину. Улыбка медленно сползла с ее лица. — А откуда она такая странная?
— Чужемирка она, — объяснил мужчина, двигая плечом Урму и проходя в зал таверны. — К Дарне вчера свалилась.
— Так ей в храм, — на лице Урмы не осталось и следа приветливости.
— Распутица.
— А что не у Дарны оставить?
— Урма, у нее три рта на попечении. Младшие мальчишки едва стали сами со стадом выходить! Куда ей нахлебницу?
— А нам куда?
— А вам она по кухне поможет. Она умеет, — мужчина обернулся на Лину. — Ну, говорит, что умеет.
— При замке ее бы на кухне оставили!
— Сама знаешь, кнесса в замке молодых девок не держит, — провожатый Лины уже раздражался.
Молодым девушкам действительно отказывали в месте при замке, по тем же причинам, по которым женщину на корабле считали плохой приметой — кнесса полагала их возможной причиной раздора среди дворовых. Да и по молодости за кнестом водилась весьма недвусмысленная слава.
— Ну повеселились бы мужики, хуже б не было, — Урма уже откровенно ворчала.
— Урма! Приказ кнеста! — раздраженный мужик резко развернулся на пороге и вышел.
Лина осталась стоять, недоуменно глядя на… на кого? Повариха? Хозяйка здешняя? Кто перед ней? Что же это за мир такой неприветливый? Где ее родная, теплая и шумная Москва? Девушка еле сдерживала слезы. В своем мире она умерла, а в этом ей явно были не рады.
Было бы неправильно сказать, что дни потекли своим чередом. Они просто слились в один непрекращающийся кошмар. Вольг, хозяин таверны, был крайне недоволен, что в низкий сезон ему навязали нахлебницу, и всячески отыгрывался на Лине.
— Что ж ты не сдохла-то у себя, раз такая немощная, — неслось ей в спину, стоило ей споткнуться и разлить грязную воду из ведра. Окостеневшими пальцами Лина хватала тряпку и старательно собирала ледяную лужу.
Руки ее, не привыкшие к такой тяжелой работе, болели. Кожа на кистях покраснела, кое-где появились непроходящие язвы. Жесткое платье, выданное Урмой взамен ее одежды, было мало и натирало подмышками. Про обувь она уже молчала. Рослая Лина была слишком большой для этого мира. Повариха была ниже нее на голову. Ничего из женской обуви Лине не подошло. Заказывать новые башмаки у сапожника было слишком накладно, в храме чужемирку должны были всем обеспечить. В общем, в качестве временной обуви Лине отдали какие-то мужские ботинки. Выглядела бывшая москвичка как пугало — грубое коротковатое платье с передником, чепец на волосах и мужские ботинки, — и чувствовала себя также. Для улицы ей отдали старый тулуп Вольга. Выходить туда ей приходилось часто: то по воду, то в сарай.
На кухню ее не пускали. Лина никак не могла совладать со здешней бытовой магией и разжечь огонь. Урма, довольная поводом отделаться от чужемирки, свалила на нее всю грязную работу. Лине приходилось мыть полы холодной водой в полутьме. Конечно же, воду можно было подогреть. Как и зажечь огонь в печи и засветить кристаллы в красивых стаканах, все это делалось с помощью амулетов и артефактов. Хороший хозяин запасался ими в городе на полгода, а то и на год. Стоили они недорого, все местные к ним были привыкшие.
Для Лины же даже простой поход в туалет превратился в пытку. Она никак не могла договориться с этими странными заклятиями исчезновения.
К слову, для уборки использовали похожие заклятия, но Вольг решил, что экономией уборочных артефактов Лина хоть как-то отработает свой кусок хлеба. Вот так и получилось, что Лина стала поломойкой, посудомойкой и немного официанткой.
Последнее, к слову, давалось ей труднее всего. Отношение к женщинам в этом мире, застрявшем в Средневековье, оставляло желать лучшего. Немного спасало ситуацию то, что одна из главных богинь их разношерстного пантеона была женщиной. Да и среди магической братии колдуний было много. Говорили, что иногда дар открывается уже у взрослых. Потому нельзя сказать, чтобы над местными дамами издевались. Вовсе нет. Они были зависимы от мужчин, но в общем и целом право голоса все же имели.
Чужемирок это, похоже, не касалось. Никаких способностей от них не ждали, заступиться было некому, вот и получилось, что любой мог позволить себе вольности по отношению к пришедшим в этот мир таким странным путем. От шлепков пониже спины Лина, в основном, уворачивалась, но от скабрезных шуток и раздевающих взглядов деться никуда не могла. Только и оставалось, что тайком утирать слезы. «Вот тебе, дорогуша, непройдённый жизненный путь, — говорила сама себе москвичка, склонившись над тряпкой. — Людям хотела помогать. Вот, помогаешь. Как тебе? Нравится?»
Впрочем, чаще к гостям таверны выходила все-таки Урма. Ее взглядами не раздевали, да и шуточки посетителей поварихе скорее нравились.
Только одного посетителя Урма не любила обслуживать. Это был один из наёмников кнеста по прозвищу Ледяной. Он приходил исключительно поесть. Всегда один. Чаще в обед, иногда утром.
У него были пепельно-белые волосы, светлая кожа и голубые глаза. Только этого бы хватило, чтобы выделяться среди этих коренастых черноволосых мужчин и женщин. Но вдобавок он был на полголовы выше и на локоть шире в плечах любого местного воина. Считался лучшим наемником кнеста и во всех походах был при нем. Тот его ценил. Говорят, даже за стол с собой часто приглашал. А остальные воины его боялись. При нем гул голосов обычно стихал, и даже самые буйные вели себя смирно.
Лина не понимала, в чем причина этих страхов. Спросила Урму, но та, как всегда, обругала ее, назвав тупицей.
— Ты что, глаз его не видишь? Смерть в них! Только глянь, блаженная.
Лина так и сделала, когда Урма сунула ей в руки тарелку жаркого и отправила к Ледяному.
— Ваше жаркое! — Лина не знала, что ей положено говорить, подавая еду. Просто с этим человеком, рядом с которым в ее адрес не сыпались гадости и не летели щипки и шлепки, ей хотелось быть приветливой, и она импровизировала. — Подать еще эля?
Ледяной медленно поднял на нее взгляд. Долгий, молчаливый, изучающий. А Лина, ничего не стесняясь, рассматривала те самые глаза, которые ей так зло отрекомендовала Урма. Нет в них никакой смерти. Удивление разве что.
— Не хотите эля, могу взвар принести. Теплый еще. Варили недавно. Вкусный, с ягодами.
Лина улыбнулась. В таверне стояла полная тишина. Ей показалось, что на кухне икнула Урма. Да что ж происходит-то, почему его так боятся?!
— На ягодах? — а голос у него приятный. Тихий, вкрадчивый, но приятный. Аж мурашки по коже.
— Да, на этих, красных, сушеных… Как их там. Кисленькие такие, — Лина отчаялась вспомнить название, всплеснула руками. — Ну, вкусно!
На кухне что-то со звоном упало. Лина обернулась от резкого звука и не успела разглядеть, улыбнулся он, что ли?! Когда снова посмотрела на посетителя, лицо его вновь было серьезным.
— Ну так что?
— Неси, раз вкусно, — точно улыбнулся.
— Ага, я мигом.
На кухне опять что-то рухнуло. В этот раз тяжелое. Уж не Урма ли?
Лина почти вбежала на кухню. Не то чтобы ей настолько хотелось побыстрее обслужить этого странного посетителя, просто находиться в гнетущей тишине, воцарившейся вдруг в зале, было физически невыносимо.
В кухне висела тонкая белесая дымка, сквозь которую проглядывала ошарашенная кухарка. Это все же не она упала. Всего лишь куль муки, который она вздумала именно в этот момент поднять. Урма хватала воздух ртом и яростно таращила глаза, но молчала. Лина, воспользовавшись этим, подхватила кувшин со взваром, стакан и выскользнула назад в зал. Да что ж такое, вроде ничего плохого не сделала, отчего ж такая ярость? Замученная москвичка была почти уверена, что после ухода наемника ей на голову снова посыплются все возможные шишки. Быстро поставила взвар на стол Ледяному и, уже не пытаясь ничего разглядеть в его глазах, подхватила ведро с щеткой и убежала наверх. Дороги подсыхали, и Вольг готовился к первым постояльцам.
Дни становились длиннее, и все чаще можно было увидеть голубое небо. Яркое весеннее солнце еще не грело, но радостно освещало каждый уголок этого странного неприветливого мира. Весной человеку все дается легче. В дни, когда солнце светило особенно ярко, Лина отстраненно смотрела на орущую Урму и думала о том, что жизнь этой женщины — настоящий ад. Тяжелый труд, грубые мужланы вокруг, Вольг, который ей то ли муж, то ли хозяин… Никаких тебе цветов, шуб или отпуска на море. Самое приятное, что могло ждать кухарку в этой жизни — новый платок, купленный на весенней ярмарке. И несмотря на то, что никто не знал, что ждало чужемирку в будущем, оно у нее было, это самое будущее. Лина уедет, будет искать свое место здесь, свое предназначение. Она увидит другой город, а, может быть, и города. Вполне возможно, будет чьей-то любимой женой, а может и, чем боги не шутят, чьей-то матерью. Будущее Урмы — таверна. И они обе это знали.
Думая обо всем об этом, Лина не злилась на Урму, и ненависть в ее душе уступала место жалости. Она опускала в пол глаза, чтобы не раздражать крикливую кухарку своим неуместным благородством, и думала только о том, что скоро дорога высохнет.
Хотя, если быть до конца честной, она даже приспособилась к этой жизни. Мыть посуду, чистить комнаты наверху и большой зал… Нехитрый список дел быстро стал привычной рутиной, и Лина даже ухитрялась выкраивать себе пару свободных часов. После завтрака, когда посуда уже была перемыта, а зал прибран, она сбегала на берег местной речушки. Ее впечатлял красивый излом скал на противоположном берегу. Река не замерзала на зиму, но спускающийся с долины снег делал ее полноводнее. Сероватые потоки извивались между камнями, скручиваясь в водовороты и разлетаясь грязной пеной. Мощь и сила этой незамерзающей речушки будоражили воображение москвички. Вдыхая сырой холодный воздух, она с замиранием сердца думала о том, каково несчастной щепочке, попавшей вот в такой водоворот. Думала иногда о том, что и ее жизнь такая вот река. То тихая и незаметная, то сумасшедшая, пенящаяся, бурлящая. Но что есть она? Русло ли, которое наполняют события, либо ветка, несомая водой по неведомому ей маршруту.
Придя к неутешительным выводам, Лина поднимала глаза и разглядывала камни на противоположном берегу. Облитые брызгами воды, заледеневшими от ночных морозов, они причудливо блестели и чернели, словно глазированные леденцы или редкого цвета драгоценности. Некоторые из них были покрыты шапками снега. Эти камни стали для Лины своеобразным календарем обратного отсчета: она загадала, что, когда с камней полностью сойдет снег, она отсюда уедет. И вот тогда уж все наладится. Не может не наладиться!