92 Дакота, или дакота-сиу - (самоназвание), индейский народ группы сиу в США (резервации в штатах Миннесота, Небраска, Северная и Южная Дакота). Говорят на языке дакота (сиу или нодоу). Диалекты: асинобойа, санти, лакота, тетон-дакота. См. Н. М. И.-Э. С.; с. 150. Прим. ред.
93 Шошоны - группа североамериканских индейцев, занимавшая территорию штатов Новая Калифорния, Невада, Юта. Кочевали отдельными семьями. От них откололись и поселились в Техасе команчи. Прим. ред.
94 Хопи, или моки ("мирные люди", самоназвание), - племя североамериканских индейцев из группы пуэбло
(северо-западная часть штата Аризона, США). Говорят на языке хопи ацтеко-таноанской семьи. Прим. ред.
95 Пуэбло - группа племен североамериканских индейцев (юго-запад США). К данной группе относятся следующие народы: хопи, зуньи, перес, тано. Проживают в основном в штатах Нью-Мексико и Аризона. Говорят на языках ацтеко-таноанской группы, а также на языке перес семьи хока-сиу. См. Н. М. И.-Э. С.; стр. 374. Прим. ред.
96 Кайова - племя североамериканских индейцев (самоназвание - "главные люди"). Проживают на юго-западе штата Оклахома. Языки кайова составляют особую группу ацтеко-таноанской семьи. Подробнее см. Н. М. И.-Э. С. с. 196. Прим. ред.
97 Науаль - секретная наука, тайные магические сведения, передаваемые посвященным (Центральная Америка). Прим. ред.
98 Зелер, Эдуард (1849-1922). Основатель немецкой американистики, пионер археологии Мексики и Перу. Прим. ред. 201
мысль и ум. В текстах на языке науатль99 это слово обозначает то, что скрыто, спрятано, представлено в ином свете. Таким образом, это понятие нам представляется понятием нематериальной, тайной, самодостаточной силы, то есть той силы, существование которой предполагается в существовании магии.
В Австралии встречается представление того же порядка; однако здесь оно касается ограниченной сферы магии и, прежде всего, черной магии. Племена штата Перт100 называют ее булъя (boolya). В Новом Южном Уэльсе словом кучи (koochie) туземцы обозначают злых духов, силы, персонифицированные или безличные, враждебные по отношению к живым людям, - то есть словом, которое, вероятно, имеет то же значение, что и булъя. То же касается слова арунгкилта (arungquiliha) у племени арунта. Эта "злая сила", вызванная колдовскими обрядами, является одновременно качеством, силой и некой вещью, которая существует сама по себе, которую описывают мифы, посвященные, в частности, ее происхождению.
То, что подобные идеи магической среды-силы встречаются достаточно редко, не должно заставить нас сомневаться в их универсальности. Мы очень мало информированы о подобных фактах; уже три века известны ирокезы, но всего лишь год назад наше внимание было привлечено системой представлений об аренде. Впрочем, это понятие могло существовать и в невыраженной форме: люди имеют не больше необходимости формулировать такие идеи, нежели нужды излагать грамматические правила языка, на котором говорят. В магии, как в религии и языке, действуют в основном неосознанные понятия. Одни народы не выработали четкого осознания этой идеи, другие уже миновали ту стадию интеллектуального развития, когда она могла практически функционировать. И в том и в другом случае, эта идея не может получить адекватного выражения. Одни выхолостили древнее понятие магической силы в части его изначального мистического содержания, и оно стало полунаучным, что имело место в Греции. Другие, создав совершенную догматику, мифологию и демонологию, свели все неустойчивое и неясное в магических представлениях к элементам мифов и всюду, где нужно было объяснять магическую силу, на ее место, по крайней мере внешне, ставили демонов, или метафизические сущности. Так произошло в Индии, где идея магической силы практически полностью исчезла.
Тем не менее мы там еще находим ее следы. Она продолжает существовать в Индии фрагментарно в представлениях о громе, славе, физической мощи, разрушении, судьбе, целительном средстве, свойствах
99 Науатль, или ацтекский язык - один из индейских языков, включаемый в тано-ацтекскую семью. Э. Сепир относит этот язык к ветви юто-ацтекских языков. Распространен в Мексике. До XVI в. обладал собственной системой письма. Прим. ред.
100 Перт - административный центр западной Австралии (по одноименному округу и городу в Шотландии). Прим. ред. 202
растений. И, наконец, фундаментальное понятие индуистского пантеизма, понятие брахман, как мы полагаем, глубоко связано с понятием магической силы, даже продолжает его, если допустить, что в Ведах, Упанишадах и в индуистской философии понятие брахман идентично. Короче говоря, кажется, что проявляется метемпсихоз идей, начало и конец которого мы видим, но не знаем промежуточных фаз. От самых древних до самых поздних ведических текстов слово брахман среднего рода означает молитву, формулу, заговор, обряд, магическую или религиозную силу ритуала. Более того, маги-жрецы носят имя брахман мужского рода. Между этими двумя словами существует лишь одно различие, безусловно достаточное, чтобы отметить расхождение функций, но недостаточное, чтобы показать противоположность понятий. Брахманская каста - это каста брахманов, которые обладают Брахманом. Люди и боги совершают действия с помощью брахмана, который, в более узком смысле, является голосом. Кроме того, найдено несколько текстов, где говорится, что он является некоей
субстанцией, сердцем вещей (pratyantam), тем, что существует наиболее глубоко внутри: это атхарванические тексты, то есть тексты Веды заклинаний. Но это понятие уже путают с идеей бога Брахмы - имя мужского рода, идущее от грамматической основы слова "брахман". Начиная с теософских текстов, брахман как часть ритуала исчезает и остается лишь метафизический Брахман. Брахман становится активной, отчетливой и имманентной основой всего мира. Брахман - это реальность, а все остальное представляет собой не более чем иллюзию. Из этого следует, что всякий, кто перенесется в лоно Брахмана мистическим способом (йога: - "единение") становится йогином, йогишвара, сиддха, то есть обретает магическую силу (siddhi: - "получение") и тем самым оказывается способным создавать миры. Первичный, всеобъемлющий, обособленный, наделенный душой и безразличный принцип вселенной - Брахман. Это квинтэссенция всего. Это к тому же тройная Веда, а также и четвертая, то есть это и магия и религия.
В Индии сохранилось лишь мистическая основа данного понятия. В Греции мы находим не более чем его научный каркас. Так, мы обнаруживаем его в понимании фюсис, первоосновы, которой достигает анализ алхимиков, а также дюнамис, принципе, лежащем в основе астрологии, физики и магии. Дюнамис - это воздействие фюсис, в свою очередь фюсис является проявлением действия дюнамис. Можно определить фюсис как некую материальную, безличную душу, которую можно передавать, некий бессознательный разум вещей. В конечном счете, это понятие очень близко к идее маны.
Таким образом, мы вправе заключить, что повсюду существовали некие понятия, за которым скрывается идея магической силы. Это идея чистой результативности, являющейся одновременно субстанцией материальной, доступной локализации, но в то же время - духовной субстанцией; она воздействует на расстоянии, но и непосредственно, через контакт; она мобильна и зыбка и при этом не движется; она безлична и в то же время воплощается в персонифицированные формы; 203
она прерывиста, но при этом целостна. Наши расплывчатые представления об удаче и сущности являют собой лишь жалкие пережитки этого куда более богатого понятия. Это, как мы видели, одновременно и сила, и среда, мир отдельный и в то же время соприкасающийся с другим миром. Чтобы лучше объяснить, каким образом мир магии накладывается на остальной мир, не отделяясь от него, можно было бы сказать, что в нем все происходит так, как если бы он был построен в четвертом пространственном измерении. Идея его, как и понятие маны, выражает, так сказать, оккультное бытие. Этот образ так подходит магии, что современные маги, познакомившись более чем с тремя измерениями, открытыми геометрией, восприняли эти построения для обоснования своих обрядов и идей. Это представление помогает понять, что происходит в магии. Оно дает фундамент необходимой для магии идее некой сферы, надстоящей над реальностью, сферы, где происходят обряды, куда проникает маг, сферы, которую населяют духи и которая пропитана потоками магической энергии. С другой стороны, оно дает обоснование власти мага, необходимости ритуальных действий, созидательной силы слов, симпатическим связям и передаче свойств и влияния. Оно объясняет, наконец, существование духов и их роли, поскольку представляет магическую силу как нематериальную. Оно мотивирует общую веру в магию, потому что именно к такому представлению о силе и сводится магия, если откинуть все поверхостное. Можно сказать, что такое представление питает веру, так как именно оно оживляет все формы, в которые облекается магия.
Благодаря этому представлению истинность магии оказывается вне всяких споров и даже сомнение оборачивается в ее пользу. Это представление является условием магического экспериментирования и позволяет переводить наиболее благоприятные факты в аргумент защиты предубеждений, на которых покоится все здание магии. По сути дела это представление вне всякой критики. Оно дано a priori, до всякого опыта. Собственно говоря, оно не является одним из представлений магии, таких как симпатия, демоны, магические свойства. Оно стоит выше понятий, присущих магии, оно - их условие, их необходимая форма. Оно функционирует как категория, делающая возможным существование магических идей, как категории, обеспечивающие существование человеческим идеям. Эта роль, которую мы ему здесь приписываем, роль бессознательной категории познания, проистекает из фактов.
Мы видели, сколь редко оно осознавалось и еще реже находило там выражение в явном виде. Фактически оно так же неотделимо от магии, как постулат Евклида неотделим от нашей концепции пространства.
Разумеется, эта категория не существует в индивидуальном сознании подобно категориям пространства и времени. Основание этого утверждения состоит в том, что в результате развития цивилизации эта категория была заметно сужена, а также в том, что ее содержание варьирует в разных обществах и в различных фазах жизни одного и 204
того же общества. Это понятие присутствует в сознании индивидов потому, что существует само общество, так же как идеи справедливости или законности; мы бы сказали, что это категория коллективного разума.
Результатом нашего анализа является также то, что идея маны оказывается того же порядка, что и идея священного. Иногда они смешиваются: идея маниту у алгонкинов, аренды у ирокезов, понятие маны в Меланезии относятся как к сфере магии, так и к сфере религии. Помимо того, мы видели на примере Меланезии, что существует внутренняя связь между понятиями маны и табу; мы упоминали, что некоторые вещи, обладающие маной, являются табу, и все вещи, являющиеся табу, обладают маной. Так же и у алгонкинов каждое божество считается маниту, но не всякий маниту - божество. Следовательно, понятие маны является не просто более общим, чем понятие священного, но священное входит в понятие мана и проявляется на его фоне. Вероятно, можно точно сказать, что священное - это частный случай родового понятия маны. Таким образом, в магических ритуалах мы обнаруживаем не только искомое понятие священного, но и его источник.
Однако вернемся к дилемме, сформулированной во Введении. Или магия, как и понятие священного, является социальным феноменом, или она таковым не является, но тогда это относится и к идее священного. Не желая вдаваться здесь отдельно в рассмотрение самого понятия священного, мы можем сделать несколько замечаний, указывающих на социальный характер магии и понятия маны. Свойство маны, или сакральности, приписывается вещам, которым придается особым образом определенное положение в обществе, вплоть до того, что они часто рассматриваются как существующие за пределами сферы повседневного и общедоступного. Вещи, обладающие маной (или сакральным статусом), имеют большое значение для магии; они являются ее двигателем.
Души мертвых и все, что касается смерти - предметы магические par excellence, об этом свидетельствуют универсальная и в высшей степени магическая практика обращения к мертвым или, например, повсеместно приписываемая руке покойника способность делать того, кто к ней прикоснулся, невидимым, да и множество других фактов. Мертвые являются объектами погребальных церемоний, а иногда объектами культов предков, которые хорошо показывают, насколько положение умерших отличается от общественного положения живых. Нам могут возразить, что в некоторых обществах магия имела дело не со всеми мертвыми, но, главным образом, с умершими насильственной смертью, особенно с преступниками. Этот факт является подтверждением того, что мы и хотели показать, потому что такие покойники становятся предметом верований и обрядов, превращающих их в совершенно особый разряд существ, отличных не только от живых, но и от прочих покойников. Но в целом все мертвые, покойники и духи, образуют по отношению к живым особый мир, в котором маг черпает свои силы смерти и колдовства. 205
Также и женщины, роль которых в магии столь важна для теории, считаются колдуньями, обладающими властью лишь по причине своего особого социального положения. Их рассматривают как качественно отличных от мужчин и наделенных специфическими силами: менструация, таинственное влияние пола и беременностей представляют собой проявления приписываемых им особых свойств. Общество, мужская его часть, питает в отношении женщин сильные социальные чувства, которые женщины, со своей стороны, уважают и даже разделяют. Вследствие этого они имеют особый юридический статус и подчиненное положение, в особенности в религии. Но это как раз и обрекает женщин на занятие магией, где они оказываются в положении, обратном по смыслу тому, которое они занимают в религиозной системе. Женщины постоянно высвобождают злые силы. Nirrtir hi stri
("женщина - это смерть"), говорят древние брахманские тексты (Maitrayani samhita, I, 10, И). В этом их ущербность и чародейство. Они могут сглазить. Поэтому даже если активность женщин в магии меньше, чем мужчины им это приписывают, но все же она гораздо больше, чем их активность в религии.
Как показывают эти два примера, магическая значимость людей и вещей проистекает из того положения, которое они занимают в обществе или в отношении к обществу. Понятия магической способности и социального положения совпадают в той мере, в какой одно зависит от другого. Речь идет, по существу, о признанных обществом относительных значимостях. Они зависят не от внутренних свойств вещей и людей, но от статуса и положения, приписываемых им всемогущим общественным мнением и предрассудками. Они имеют социальный характер и не являются результатом опыта. Это великолепно подтверждается верой в магическую силу слов и тем фактом, что часто своим магическим свойством вещи обязаны своему названию. Из чего следует, что если рассматриваемые магические значимости зависят от диалектов и языков, то они являются племенными и национальными. Таким образом, все существа, предметы и действия иерархически упорядочены, одни подчиняются другим и согласно именно этому порядку осуществляются магические действия, когда они переходят от мага к одному классу духов, оттуда к другому классу и т. д., вплоть до достижения необходимого эффекта. Нам нравится выражение "магический потенциал", которое Хьюит применил при описании понятий лшны и аренды, потому что оно подразумевает существование в некотором роде магической энергии; и на самом деле это именно то, что мы описывали. То, что мы назвали относительным местом, или относительной значимостью вещей, можно было бы определить как разницу потенциалов, так как именно в силу этой разницы они воздействуют друг на друга. Таким образом, мало сказать, что свойство маны приписывается определенным вещам на основании их относительного положения в обществе, но необходимо также отметить, что идея маны представляет собой не что иное, как идею этих относительных значимостей, этих различий в 206
потенциале. Здесь мы приходим к понятию, лежащему в основе магии, а значит, и к самой магии. Само собой разумеется, что подобное понятие не имеет смысла вне общества, что оно является абсурдом с точки зрения чистого разума и что оно проистекает исключительно из жизни коллектива.
Мы не стремимся доказать, что эта иерархия идей с главенством маны представляет собой результат многообразных искусственных соглашений, заключенных между индивидами, будь то маги или простые люди, идей, по традиции признаваемых обществом в связи с их практическим смыслом, несмотря на присущие им изначально заблуждения. Напротив, мы полагаем, что магия, как и религия, относится к сфере чувств. Точнее, можно было бы утверждать, если пользоваться темным языком современной теологии, что магия, как и религия - это игра "ценностных суждений", то есть выразительных афоризмов, приписывающих различные качества разным объектам, входящим в эту систему. Однако эти ценностные суждения, определяющие значимость объектов, являются не результатом действий отдельных духов, а выражением социальных чувств, сформированных то необходимым и универсальным, то случайным образом, относительно вещей, избранных по большей мере произвольно: растений и животных, профессий, полов, небесных светил, метеоров, элементов, физических явлений, вида ландшафта, материалов и т. д. Понятие маны, как и понятие священного, в конечном счете, оказывается лишь чем-то вроде категории коллективного разума, который лежит в основе ценностных суждений, определяющих значимость объектов, разума, который навязывает определенную классификацию вещей, разделяя одни, объединяя другие, устанавливает пути воздействия или пределы изоляции. КОЛЛЕКТИВНЫЕ СОСТОЯНИЯ И КОЛЛЕКТИВНЫЕ СИЛЫ
Мы могли бы здесь остановиться и сказать, что магия - это социальное явление, поскольку за всеми ее проявлениями стоит некоторое коллективное представление. Однако в том виде, в каком предстает сейчас перед нами идея маны, оно кажется нам еще слишком оторванным от механизма социальной жизни; оно еще в чем-то слишком интеллектуально; у нас нет ясного представления о том, откуда оно появилось, на какой основе развилось. Так что мы попытаемся копнуть глубже, чтобы добраться до тех сил, тех коллективных сил, продуктом
которых, по нашему мнению, является магия, а выражением которых - идея маны. Для этого рассмотрим сначала магические представления и действия в качестве неких суждений. Мы вправе это сделать, ибо любое пред-207
ставление, имеющее отношение к магии, может принять форму суждения и любое магическое действие проистекает из некоторого суждения, если не из обыденного умозаключения. В качестве примера выберем следующие предложения: маг способен к левитации в своем астральном теле; облако появляется в результате воскурения такой-то и такой-то травы; дух приведен в движение посредством обряда. Мы увидим абсолютно диалектически и совершенно критически, да будет позволено воспользоваться несколько туманным, но удобным языком Канта, что подобные суждения объясняются только в обществе и благодаря его вмешательству.
Являются ли эти суждения аналитическими? Действительно, нам следует задаться этим вопросом, поскольку маги, создавшие теорию магии, а вслед за ними и антропологи, пытались свести их к результатам аналитических процедур. Маг, говорят они, делает умозаключения от подобного к подобному, используя закон симпатии, рассуждает о своих силах или о своих духах-помощниках. Обряд, по определению, приводит в движение духов; маг заставляет свое астральное тело левитировать, поскольку это тело - он сам; дым от воскурения водных растений вызывает появление облаков, ибо этот дым и есть облака. Однако мы точно установили, что такое сведение к аналитическим суждениям возможно лишь в теории, в сознании же мага все происходит иначе. Его суждения всегда включают в себя понятие, включающее в себя неоднородные элементы и несводимые к логическому анализу этого понятия, - силу, власть, фюсис или ману. Всегда присутствует понятие магической эффективности, играющее роль далеко не вспомогательную - такую же, как и грамматическая связка в предложении. Именно понятие магической эффективности закладывает идею магии, дает ей ее сущность, реальность, истинность - значимость его известна. Продолжим далее подражать философам. Являются ли магические суждения синтетическими суждениями? Представлены ли уже в индивидуальном опыте в готовом виде обобщения, на которых они основаны? Мы видели, что чувственный опыт не способен подтвердить магические суждения; объективная реальность не навязывала рассудку никаких утверждений вроде тех, что мы сформулировали выше в качестве примеров магических суждений. Само собой разумеется, что только тем, кто верит, видны и астральное тело, и вызывающий дождь дым, и тем более невидимые духи, подчиняющиеся обряду.
Могут сказать, что эти утверждения являются результатом субъективного опыта либо заинтересованных лиц, либо самого мага. Скажут, что первые видят нечто происходящее лишь потому, что они этого хотели, а вторые - в связи с тем, что впадают в экстатические состояния, галлюцинации, грезы, когда невероятные обобщения становятся естественными. Разумеется, мы вовсе не собираемся отвергать значение желания и грез в магии; мы лишь откладываем разговор о них. Однако если предположить, что имеется два источника опыта, 208
соединение которых и породило магию, то очень скоро мы увидим, что в уме отдельно взятого индивида эти два источника не согласуются между собой. Попробуем, если это возможно, представить себе, что на уме у какого-нибудь австралийского больного, который призвал колдуна. Разумеется, с больным происходит ряд явлений внушения, приводящих к тому, что он выздоравливает, потому что поверил, что исцелен, или же он остается умирать, если считает себя обреченным. Шаман танцует рядом с ним, впадает в каталептический припадок, погружается в транс. Видения уводят его в потусторонний мир; он возвращается очень взволнованный длительным путешествием в мир духов и с присущей ему ловкостью он извлекает из тела пациента маленький камушек, который и объявляет заколдованным, причиной болезни. В этом примере участвует субъективный опыт двух людей. Но между трансом одного и желанием другого существует несоответствие. Исключая совершенный в конце действа обман, маг не делает ничего, что отвечало бы нуждам и мыслями его клиента. Два весьма интенсивных индивидуальных состояния сознания совпадают только в момент совершения волшебного трюка. Так что никакого иного подлинного психологического опыта в этот единственный момент нет ни со стороны мага, который не может питать иллюзий, ни со стороны его клиента; мнимый опыт последнего - не более, чем ошибка восприятия, которая обладает повторяемостью и способна выдерживать критику лишь потому, что ее поддерживает традиция или постоянная вера. Индивидуальные субъективные состояния, столь мало сопряженные между собой, как те, что были нами только что отмечены, не могут объяснить объективность, всеобщность, аподиктическую природу магических утверждений.
Они вне критики, потому что люди не могут желать подвергнуть их сомнению. Всюду, где функционирует магия, магические суждения предшествуют магическому опыту; это канонические формы обрядов или цепочки представлений; опыт имеет место только для подтверждения этих
суждений и почти никогда их не опровергает. Нам возразят, что тут мы имеем дело с фактами истории или традиции и что у истоков каждого мифа и обряда стоит реальный индивидуальный опыт. Не станем спорить с нашими оппонентами по вопросу о первичных причинах, потому что, как мы уже говорили, частные магические верования подчинены всеобщей вере в магию, которая не может быть связана исключительно с индивидуальной психологией. Именно эта вера позволяет людям объективировать субъективные идеи и обобщать индивидуальные иллюзии. Она же придает магическим суждениям утвердительный, необходимый и абсолютный характер. Одним словом, в той мере, в какой магические суждения присутствуют в сознании индивидов, даже в своих истоках они являются практически полностью априорными синтетическими суждениями. Термины осуждения поставлены в связь заранее, до какого бы то ни было опыта. Чтобы быть правильно понятыми, подчеркнем, что мы не утверждаем, будто магия никогда не обращалась 209
к анализу или опыту, но заметим, она лишь в очень малой степени аналитична и связана с опытной проверкой; она почти целиком априорна. Но что управляет синтезом, обобщением, присущим магическому опыту? Может быть, индивид? Не похоже, чтобы это когда-либо имело место. Ведь магические суждения даны нам в форме предубеждений, готовых предписаний, и в таком же виде они находятся в сознании индивидов. Но пока отложим этот аргумент в сторону. Мы не можем представить себе магическое суждение, которое не было бы утверждением, выдвигаемым некоторым коллективом. Всегда оно выдвигается по крайней мере двумя индивидами: совершающим обряд магом и заинтересованным лицом, которое в этот обряд верит, а в случае народной магии, практикуемой отдельными индивидами, - тем, кто дал рецепт, и тем, кто им пользуется. Эта теоретически минимальная пара индивидов фактически составляет своеобразное сообщество. Впрочем, обычно магическому суждению привержена более широкая группа общества и даже культура в целом. Магическое суждение означает, что существует обобщенно, разделяемая коллективом единодушная вера в данный момент и в данном обществе, относительно истинности определенной идеи и эффективности определенных жестов. Разумеется, мы не думаем, что соотнесенные в рамках такого обобщения идеи не могут вступать в ассоциацию в индивидуальном сознании. Идея водянки естественным образом предполагает для индусского мага идею воды. Было бы абсурдным предположить, что в магии разум отвергает законы ассоциации идей; эти циркулирующие в магии идеи апеллируют друг к другу, и главное - друг другу не противоречат. Однако естественные ассоциации идей делают возможными магические суждения, которые отнюдь не являются простой вереницей образов: это обязательные предписания, предполагающие позитивную веру в объективность связи между идеями, которую они образуют. В сознании каждого отдельного индивида нет ничего, что могло бы заставить его усматривать ассоциацию слов, действий или ритуальных вещей с желаемым результатом столь же категорически, как это происходит в магии, если только это не основано на личном опыте, то есть на том, бессилие чего мы как раз отметили. Магическое суждение навязывается подобием договора, в котором заведомо устанавливается, что знак вызывает к жизни предмет, часть - целое, слово - событие и т. п. Самое существенное, что одни и те же ассоциации воспроизводятся в сознании нескольких индивидов или даже в массе людей. Всеобщий и априорный характер магических суждений нам кажется признаком их коллективного происхождения.
Таким образом, существуют только коллективные потребности группы, которые способны принудить людей этой группы одновременно осуществлять одно и то же обобщение. Всеобщая вера есть результат общей потребности и единодушного желания. Магическое суждение 210
представляет собой объект социального согласия, выражение социальной потребности, под давлением которой возникает весь ряд явлений коллективной психологии: всеми ощущаемая потребность предполагает одну цель для всех; между этими двумя понятиями существует бесконечное множество возможных промежуточных понятий (отсюда возникает крайнее разнообразие обрядов, используемых для одних и тех же целей); необходимо выбрать между ними, и выбор осуществляется либо согласно традиции, либо следуя авторитету известного мага, либо вследствие единодушного и внезапного порыва всей группы. Именно потому, что
желанный для всех результат отмечается всеми, данный способ признается эффективным; именно потому, что хотят выздоровления больного лихорадкой, окропление холодной водой и симпатический контакт с лягушкой индусам, прибегающим к помощи брахманов Атхарваведы, кажется достаточным средством против трехдневной или четырехдневной лихорадки. В сущности, это общество расплачивается с собой фальшивой монетой своих грез. Синтез причины и следствия происходит только в общественном мнении. Любой другой взгляд на магию рисует ее только цепью абсурдных идей и ошибок. Тогда крайне трудно понять ее появление, а тем более - распространение.
Мы должны расценивать магию как систему индуктивных умозаключений, a priori производимых под давлением потребностей группы. Впрочем, можно было бы спросить себя, не в подобных ли условиях возникала большая часть известных человечеству поспешных обобщений и магия ли за это ответственна? Более того, не через магию ли люди научились индукции? Мы рискнем сделать радикальное предположение из области индивидуальной психологии, отметив, что, вероятно, отдельный человек или даже весь род человеческий не могут, в действительности, делать индуктивных выводов; они могут только усваивать привычки и инстинкты, что равносильно уничтожению всякой рефлексии над действиями. Не связанное с какой бы то ни было упрощающей положение вещей гипотезой, наше доказательство покажется еще более убедительным, если мы напомним, что все магические утверждения, даже самые частные, основываются на некотором общем положении о магической силе, которая, в свою очередь, находит свое выражение в понятии маны. В этой идее, как мы увидели, форма и содержание коллективны; в ней нет ничего интеллектуального, ничего экспериментального, ничего, кроме ощущения существования общества и его предрассудков. А ведь именно эта идея или, лучше сказать, категория, объясняет логическую возможность магического суждения и, фактически, сводит на нет кажущуюся его абсурдность. Примечательно, что эта туманная идея, столь трудно выделяемая среди состояний аффекта, идея, почти не переводимая в абстрактные термины и непостижимая для нас, - именно она предоставляет адептам магии ясную, рациональную и иногда даже научную основу. Ибо если понятие маны подразумевается в любого 211
рода магическом утверждении, то последнее благодаря этому становится аналитическим. В предложении "дым водных растений рождает облака" поместим после субъекта высказывания слово мана, и тем самым сразу получаем следующее тождество: дым, обладающий свойством маны, - облако. Эта идея не только трансформирует магические суждения в аналитические, но она также превращает их из априорных в апостериорные, так как она управляет самим опытом, обусловливая его. Благодаря ей не только магическое воображение становится рациональным, но оно даже совмещается с реальностью. Именно вера больного в силу мага заставляет его действительно чувствовать, как болезнь уходит из тела. Тем самым видно, насколько мы далеки от того, чтобы подменять психологический мистицизм социологическим. Прежде всего, коллективные потребности не ведут к формированию инстинктов, относительно которых в социологии нам известен лишь один пример - инстинкт общения - первое условие среди всех прочих. Более того, нам неизвестно коллективное чувство в чистом виде; коллективные силы, которые мы пытаемся обнаружить, манифестируют себя в формах, всегда отчасти являющихся рациональными и по природе интеллектуальными. Благодаря понятию маны магия, царство исполнения желаний, наполнено рационализмом.
Таким образом, чтобы существовала магия, нужно присутствие определенного сообщества. Теперь попытаемся установить, что сообщество это действительно присутствует и в какой форме оно присутствует.
Обычно считается, что ограничения и запреты являются свидетельствами непосредственного влияния общества. Между тем, если определенная магическая система и не состоит из обязательных обрядов и конкретных понятий, но из общих идей и обрядов необязательных, и если вследствие этого мы не можем найти в ней явно выраженных принуждающих правил, то мы констатируем, по крайней мере, наличие запретов или установлений, соблюдаемых всей группой в отношении некоторых вещей и действий. Среди них есть такие запреты и установления, которые свойственны магии и, вероятно, порождены ею. Это, в частности, то, что
мы называем симпатическим табу, а так же то, что можно назвать табу смешения (tabou de melange). Например, беременная женщина не должна смотреть на убийцу или дом покойника; у чероков табу обычно распространяется не только на пациента, но также на мага, на всю семью и всех соседей. Мы видели уже, что эти предписания представляют собой негативные обряды, которые, не будучи совершенно обязательными, тем не менее предписаны всем. По правде говоря, не само общество по себе санкционирует некие особые действия. Магические табу, о которых мы говорим, подразумевают автоматические санкции, как следствие их нарушения. Тем не менее именно общество заставляет принять и поддерживать веру в неминуемость таких санкций. 212
Предписанные магией запреты не сводятся к отдельным негативным ритуалам и широко распространенным табу. Часто, как мы упоминали, позитивный обряд, предписывающий некое действие, сопровождается целым сонмом негативных обрядов, предписывающих избегать определенных действий. Они включают, в частности, ритуалы, которые мы обозначили как предваряющие ритуальную церемонию. Маг или магическая пара, которые соблюдают пост, избегают половых сношений или очищаются перед совершением действий, своим поведением свидетельствуют, что ощущают несоответствие между предметами, которых они собираются коснуться, или действиями и обстоятельствами обычной жизни. Они осведомлены о некотором сопротивлении, магия для них - не открытая настежь дверь. Другие запреты и предостережения, маркирующие ритуалы возвращения, препятствуют тому, чтобы они покинули аномальный мир, в который вошли в ходе обряда, такими же, какими пребывали в этом мире. Войдя туда, они не остались такими, какими были в обычной жизни; как и жертвоприношение, магия требует и произвести определенные изменения, преобразования состояния сознания, что выражается в торжественности жестов, изменении голоса и даже в переходе на другой язык - язык богов и духов. Таким образом, негативные обряды в магии формируют некий порог, на котором индивид отрекается от самого себя, чтобы остаться не более чем исполнителем определенной роли.