IV. В заключение обозначим кратко два факта, которые больше связаны с социологией семьи. Во-первых, погребальные обряды тесно связаны со структурой семьи и являются потому ее отражением. Степени траура соответствуют степени родства. Именно поэтому правила траура выявляют патриархальный характер этой организации. Действительно, траур носит лишь небольшое число особенно близких родственников по материнской линии. Далее очевидно, что размер семьи ограничен поколением дедов и общностью жилища. Наконец, погребальные обряды, полностью вытекающие из семейных отношений, оказывают не последнее влияние: значение, которое китаец придает этому, приводит к настоящему господству в семье "продолжателя традиции" и влечет за собой 376
многочисленные случаи усыновления. Во-вторых, часто отмечался патриархальный характер феодальной организации и управления в Китае; нигде более он не проявляется так отчетливо, как в траурных обрядах, когда вассал носит траур по своему господину, и все подданные - по своему императору.
Вполне понятно, что мы уклонились от каких-либо возражений, касающихся деталей этого важного собрания теорий и толкований.
ЗОРОАСТР (1900)3
Эта книга4 достаточно удачно борется с тенденцией, которая восходит к трудам Шпигеля и Дарместетера, - видеть в Заратустре мифическое существо, превращает его в историческое лицо и дает нам его достаточно правдоподобную биографию, основанную на целой группе свидетельств. Однако, сам того не осознавая, он считает данностью достоверность этих свидетельств, а ведь именно это оспаривают Шпигель и Дармес-тетер. Если редакция Авесты не восходит ко времени до эпохи сасса-нидов, то сведения о Зороастре, которые находят в ней, становятся несколько сомнительными. Джексон справедливо допускает древность большинства традиций, которые содержит литература пехлеви и ссылается на некоторое количество классических фрагментов, персидских и арабских. Но здесь остро встает один вопрос. Тот факт, что имя Зороастр не обнаруживается ни в одном подлинном греческом тексте, датированном до I века, ни в одной надписи ахеменидов, не может не дать пищи для размышления.
Впрочем, возможно, что, действительно, в очень древние времена существовала религия, пророком которой, видимо, был Зороастр, однако не существовало человека, который действительно сделал все, что ему приписывается. Одно сопоставление позволит нам уточнить нашу мысль. Вопрос, который встает относительно Зороастр, встает также относительно Моисея, как он вставал и относительно Будды. Одни полагали и того и другого чисто мифическими существами, в то время как другие сочинили им жизнь вполне простую и будничную. Правда, вероятно, находится как раз посередине. Конечно, Моисей тоже не упоминался в самых древних библейских текстах, и документы, которые дают нам сведения о Будде, датируются весьма недавними датами. Но у нас нет никаких серьезных доводов, чтобы поставить под сомнение существование Будды и Моисея, если мы не делаем скептицизм основой метода. Следует лишь ясно понимать, что существование пророка никогда не отражается в текстах и никогда не отражалось в религиозной мысли верующих как жизнь исторического лица, а лишь как жизнь религиозного и мифического персонажа. К тому же Зороастр в Авесте, как и Моисей в Библии предстают как основатели не только религии, но и всей
3 Выдержка из журнала Аппее sociologique, 3.
4 W. Jackson. Zoroaster, the Prophet of Ancient Iran. Londres et New York, 1889.
цивилизации. Это культурные герои. Таким образом, на миф о пророке, об откровении накладывается целый ряд подробных мифов о национальном герое. Все происходит так, будто миф о Ликурге слился с мифом о Геркулесе. Но какими бы важными ни были мифические элементы, из которых частично сплелась традиционная жизнь Зороастра, из этого не следует, что Зороастр не существовал в действительности и не совершал хотя бы чего-то из того, что ему приписывает традиция. Итак, Джексон решил, стало быть, написать для нас биографию Заратустры. Так как главный вопрос, который ставится в этом сочинении, интересен только с точки зрения социологии, мы не приводим подробных выводов этой работы. Самые важные выводы состоят в следующем. Заратустра, по всей видимости, родился около 660 года до Р. X. Когда ему было около тридцати лет, с ним произошли те события, которые и составляют откровение. Вопреки расхожему мнению, именно восточная часть Ирана, а не западная была вероятным местом религиозных проповедей пророка. Впрочем, в этой книге можно найти все, на что способна наука относительно ранней истории маздеизма.
буддийская мифология
В ТИБЕТЕ И МОНГОЛИИ (1901)5
Работа опубликована по материалам коллекции, собранной князем Ухтомским6. Это не каталог, а описание религиозных предметов, и хотя описание памятников изобразительного искусства занимает в ней большое место, оно отнюдь не является преобладающим. В этом сочинении проделана большая работа по систематизации, и, собственно говоря, оно представляет собой историю буддийской мифологии в Тибете и Монголии. Тут мы найдем множество данных из области археологии, ряд новых и важных суждений. Широкие познания автора привлекают внимание к этой книге. Но будучи плохо переведенной на французский и не очень ясно написанной по-немецки, книга не всегда доступна для понимания. Автор начинает с изложения самой древней буддийской мифологии, с той, которую отчасти можно воссоздать путем сравнения старых санскритских текстов с текстами на языке пали, с одной стороны, и с датированными памятниками, с другой: греко-индийскими монетами, греко-буддийским искусством из Гандхары, скульптурами Бархута и Санчи. Грюнведель поддерживает теорию, которая имеет надежду стать классической. Согласно этому мнению, мифология буддизма является не искажением или усложнением по отношению к изначальным буддийским верованиям, но, скорее, очень древним догматом буддийской веры. 6 Выдержка из журнала Аппёе sociologique, 4.
6 A. Gruenwedel. Mythologie des Buddhismus in Thibet undMongolie. Fuhrer durch die Lamdistische Sammlung des Fursfen E.
Ukhtomskij. Leipzig. 1900. Перевод на французский: Mythologie du Bouddhism аи Thibet et en Mongolie.
378
Затем следует настоящий исторический очерк буддизма в Тибете и Монголии до XV века в форме повествования об обожествленных духовных лицах буддизма и об их различных изображениях. В эту эпоху желтошапочный буддизм, который получил - достаточно, впрочем, неточное - имя ламаизма, почти окончательно сформировался. С тех пор мифология не получила никаких других добавлений, кроме аскетов и обожествленных иерархов, рассматриваемых в качестве перевоплощения разных Будд и разных Бодхисаттв. Упомянем особенно интересные места, где Грюнведель рассказывает о великих ламах, постоянно обновляющихся воплощениях Будды (или Бодхисаттвы, согласно монголам) - Авалокитешварах. Помимо всего прочего, вся эта часть книги наиболее важна для социолога, который хотел бы изучать распространение великих религий и образование церквей. Мифы о буддийских церквах Тибета и Монголии группируются вокруг разных типов божественных или же обожествленных личностей. Прежде всего, это типичные для буддизма божества - Будды, и во главе всего - Будда Гаутама (исторический Будда). Бронзовые или другие изображения этого Будды очень малочисленны: он не занимает первое место. Впрочем, все Будды, в конце концов, являются результатом раздвоения одной божественной личности с очень сложными функциями, которая умножалась посредством простого деления. Есть Будды церкви и Будды медитации, "Будды неисчислимые", есть Будда - владыка мира, Будда - бесконечное сияние, Будда - врачеватель и т. д. И все эти Будды имеют в Монголии и в Тибете изображения, относительно сходные с теми, которые существуют во всем северном
буддизме. Затем следуют Бодхисаттвы, число которых, в принципе, бесконечно. Это мифические существа, которые похожи одновременно на самого перевоплощенного Будду, на исторического или легендарного святого, на божество шиваизма. За ними следуют обожествленные иерархи, которые сами являются перевоплощениями Будд или Бодхисаттв. Наконец, есть боги, чуждые буддизму, но которым буддизм с самого начала разрешает поклоняться. С помощью любопытной уловки различные буддийские церкви смогли принять в свой пантеон определенное число богов, с которыми они были в контакте. Во-первых, большая часть индуизма, в частности, шиваизма, была поглощена тибетскими Тантрами и другими (магическими школами). Шива, Махакали, Бхайрава, Яма были приняты в качестве "богов-покровителей" буддизма и буддистов. Во-вторых, так как буддизм, возможно, никогда не был закрытой религией, будучи лишь философской и нравственной системой, наложенной на религиозные и мифологические системы, которым он придал свою окраску, и поскольку он всегда учитывал особенности местной культуры, нет причин удивляться тому, что ему удалось приспособиться почти ко всем религиозным формам и традициям. Он вобрал в себя многие местные божества Центральной Азии, он признал в качестве предмета культа Нагов (змей, богов воды), веталов или вампиров, гаруд или птиц-химер и т. д. И все это слилось в относительно органичное целое.
Тут мы встретим главных божественных персонажей буддийской мифологии, в которых в настоящее время верит большая часть Центральной и Северной Азии. Но их не следует отделять от других 379
божеств, которые, собственно говоря, будут лишь их двойниками. Во-первых, есть ряд женских двойников божеств в буддийском тантризме. Эти двойники абсолютно похожи на те, которые встречаются в брах-манистском тантризме. Каждый бог, каждый святой, как и каждый аскет, имеет свою Шакти, свою обожествленную "энергию", с которой, как полагают, он идентифицируется посредством постоянной копуляции, часто представляемой в памятниках и имитируемой в обрядах. Так, у Бодхисатвы Авалокитешвара в качестве богини, в полном смысле подобной "Шакти", имеется Тара в ее многочисленных воплощениях. Другие богини обладают более независимым происхождением, но они все же связаны с некоторыми богами, как женские особи с мужскими. Во-вторых, каждое из этих божеств раздваивается еще в форму милостивую или умиротворенную (шанта) и в форму ужасную или разъяренную (кродха). Естественно, Будды выступают лишь в первой форме, но все другие боги имеют и хороший и плохой аспект.
В целом, бесконечное умножение одних и тех же мифологических образов, по-видимому, является характерной чертой северного буддизма. Добавим, что поскольку возможно проследить последовательное развитие этого явления по историческим документам, в подлинных и датированных текстах, на конкретных произведениях скульптуры и искусства, то, возможно, нет другой религии, которая предоставляла бы лучшие условия для наблюдения этого факта. Не считая того, что это умножение продолжается еще и сегодня и что это можно было бы констатировать непосредственно. Книга Грюнведеля - первый вклад в изучение этого интересного явления. Приходится сожалеть, что полное отсутствие теоретического анализа превращает эту работу в простое собрание эмпирических сведений.
ПОНЯТИЕ ДУШИ В КИТАЕ (1903)7
Мы не будем повторять по поводу этого четвертого тома то, что мы думаем о высоко профессиональной работе де Гроота. Она должна оказать значительное влияние на исследования не только специалистов по религии, но и социологов. Социальные факты, которые представляет Китай, отныне более доступны для изучения, а ведь благодаря их разнообразию, их взаимосвязанности, их абсолютной достоверности, четкой локализации, которой они поддаются, они имеют уникальное для социологии значение. Особенно полезными они могут оказаться при изучении коллективных представлений. Выше мы показали, какую роль они должны играть при трактовке форм классификации. Этот том книги8 де Гроота показывает, что они в равной мере необходимы для создания теории коллективных представлений о душе.
Выдержка из журнала Аппёе sociologique, 6.
8 J. J. M. de Groot. The Religious System of China. Book IV: On the Soul and Ancestral Worship. Part I: The Soul in Philosophy
and Folk Conception (Vol. IV). Leiden, 1901.
380
Итак, понятие души дано в коллективных представлениях. Действительно, оно зависит не от фактов индивидуального сознания, но от формы цивилизаций: так, чтобы далеко не ходить за примерами, нам известно, как различаются греческие и индийские представления о душе. Даже самые рациональные философские идеи внешне часто берут свое начало в предрассудках, существующих у определенного народа. Книга де Гроота точно показывает нам, какая связь объединяет в Китае народные представления с концепциями философскими. Она показывает, какое воздействие пережитки и верования имеют на абстрактные философские, медицинские и другие концепции, а также каково обратное влияние. Очень часто научный принцип рождается из магического верования и, в свою очередь, выступает в качестве организующего начала того или иного обряда магической медицины, медицинской магии.
Книга состоит из двух частей. Первая часть посвящена философским идеям, высказанным учителями даосизма. Вторая - народным представлениям, которые изучаются, прежде всего, по сказкам и так называемым историческим рассказам о чудесах.
Можно сказать, что Китай представляет собой самую полную совокупность представлений о человеческой душе. Душа в некоторой степени похожа на тень. Она подвижна и не обязательно прикреплена к телу: сны, в частности, есть результат ее реальных странствий; ее отсутствие влечет за собой кризисы, кому и каталепсию. Ее болезни порождают болезни тела, ее окончательный уход есть смерть. Между тем она может временно отделяться от тела, а некоторые люди могут даже сами отделять ее от тела. Здесь, видимо, де Гроот опирается на теорию внешней души и залога жизни. Удивительно, что он не нашел больше фактов этого рода в таком богатом и таком древнем фольклоре, и, если бы не его филологическая добросовестность, мы, возможно, могли бы подозревать, что в этом вопросе есть какие-то пробелы.
Но смерть не есть, по определению, исчезновение различных частей души и самой души. Напротив, освобожденная душа всегда способна вновь ожить при условии, что она найдет тело: это тело может быть, впрочем, телом человека или телом животного - таким образом, с одной стороны, мы имеем перевоплощение, с другой - зооантропию в собственном смысле слова. Перевоплощение может быть либо простой реанимацией тела, либо вселением в тело другого умершего, либо возрождением через новое зачатие. Но если верить автору, народные представления китайцев о последнем пункте не были сильно затронуты буддизмом. Теория непосредственного переселения души умирающего в чрево зачинающей женщины - этот фундамент индуистского и буддийского понятий о метампсихозе - кажется, не сыграла в Китае значительной роли. То же самое можно сказать и о зооантропии. Она связана, скорее, с даосизмом и в действительности состоит, в основном, в простом народном выражении верований, подобных нашим представлениям об оборотнях, ликантропии. Де Гроот, который, похоже, особенно увлечен этой темой, дает нам обширный перечень сказок и рассказов, в большинстве своем очень сходных, о тиграх-оборотнях (самая полная 381
доктрина), о волках-оборотнях, о собаках-оборотнях, о лисицах-оборотнях, об обезьянах, быках, домашних животных, которые когда-то были людьми.
К рассмотрению человеческой души следует, стало быть, добавить рассмотрение души животных. Серия метаморфоз охватывает всю иерархию животных. Это означает, что границы между видами абсолютно проницаемы. Более того, действительно многочисленны истории, которые рассказывают о животном происхождении того или иного человека или даже целых наций: так, тюрки и уйгуры происходят, по мнению китайцев, от волка. Но, что самое удивительное, подобная доктрина не является производным от тотемизма, следы которого можно еще обнаружить в самых древних документах. В действительности же именно к анимизму, всеобщему, универсальному, абсолютному восходят все эти представления, и именно изучению этого анимизма посвящена, в сущности, работа де Гроота. Даже растения наделяются душой, будь то душа в форме животного или не имеющая никакой формы. Во всяком случае, именно благодаря своей душе, своей духовной силе они могут
оказывать целебное действие. Все факты, которые де Гроот излагает по этому поводу, имеют очень большое значение для изучения и магии, и происхождения медицины: так, в случае знаменитого женьшеня, сила выводится из того, что форма его души представляет дыхание, душу земли; лекарственное растение, названное "шан", соответствует солнцу, солнечной силе и должно собираться при определенных условиях.
Даже неодушевленные предметы имеют душу. Во всяком случае, некоторые из них не являются для китайцев неживыми: таковы яйца, кровь, моча, останки человека, умершего насильственной смертью. Они, напротив, совершенно живые, и их жизненные свойства стали причиной возникновения некоторых видов антропофагии. Де Гроот рассуждает по этому поводу об идентичности пластических и графических изображений и изображенных предметов, живых статуях и т. д., но думается, что он мог бы и даже должен был обсудить эту проблематику отдельно.
В итоге получается, что для китайского народа все одушевлено и душа везде одинакова. Эта концепция лежит в основе понятий, которые создали мудрецы, преподававшие учение о Дао, или о природе вещей. Напомним, что, согласно этой теории, все вещи есть продукт двух физико-духовных сил - ян (свет, мужское начало, небо) и инъ (женское начало, тьма, земля). Человеческая душа также подчиняется этому правилу: она двойственна. Она является шэнъ, или духовной, и гуй, или материальной. К тому же она расщепляется на определенное количество форм согласно своим отношениям, она разделяется на части согласно своим функциям. Но это деление находится в прямой связи с различными моментами жизни и с созданием мира двумя фундаментальными силами. Стало быть, соответствия между различными частями мира, пространства, времени и различными частями этой двойной души, ее деятельностью, чувствами, вместилищами абсолютны. Это единственная теория микрокосма, которую знал Китай, по сути, она является лишь выражением пережитков анимизма в широком смысле 382
слова. Она, впрочем, влияла на этот анимизм, и большинство сказок и преданий приняли терминологию, соответствующую этой философии. Даже понятия о появлениях и вмешательствах духов в мир людей, даже классификация привидений постепенно согласовались с догмами даосизма.
Человеку, не являющемуся специалистом в области синологии, нечего и думать о том, чтобы оспаривать факты, приведенные де Гроотом; с другой стороны, несомненно, что он делает из этих фактов совершенно логичные выводы. Стало быть, с определенной точки зрения, нам остается лишь принять их. Может быть, ему просто следовало отметить силу веры - даже, может быть, религиозной веры - присущей народным преданиям, на которые он опирается. Китайская сказка всегда датирована, локализована. Но, возможно, от этого она все-таки не перестает быть сказкой - даже для того, кто видит ее в исторической форме.
ДЕМОНОЛОГИЯ И МАГИЯ В КИТАЕ (1910)9
Этот пятый том о религиозной системе Китая10, возможно, не представляет для социолога такого же интереса, как предыдущие тома. Все они содержали исчерпывающее изложение совокупности практик и идей: первые три, посвященные погребальному обряду и культу предка-отца, представляли огромную массу фактов; четвертый, посвященный душе и культу предков вообще, показывал своеобразные китайские теории о душе и о том, как они сближались с народными концепциями, полностью деформируя их11.
Но уже последняя часть IV тома образовала, скорее, сборник сказок, исторических анекдотов (эти жанры в Китае не различаются), в которых порой отражались верования, о которых не упоминают иначе, как в связи с каким-либо культом или видом деятельности. Настоящий том, озаглавленный "Демонология и колдовство", составлен таким же образом. Это каталог самых древних сказок, касающихся демонов и черной магии; это также перечень фактов, более или менее достоверных, записанных китайскими летописцами, энциклопедистами, специалистами в различных областях знания. Это не анализ обрядов или верований, но сборник литературных и исторических памятников.
Он разделен на две части: первая часть - демонология - исследует "суеверия", касающиеся
привидений, душ, демонов. Но разные виды существ не классифицированы. Не сделано даже попытки обозначить их отличительные черты. Поскольку литература и народное воображение
в Китае никогда не пытались различать тех, кто когда-то был человеком,
д Выдержка из журнала Аппёе sociologique, 11.
10 De Groot J. J. The Religious System of China. The Demonology and Sorcery. Vol. V. Leyde, 1908.
11 Ср. Аппёе sociologique, 32, p. 221 и далее; 36, p. 226 и далее. 383
и тех, кто был лишь приведением, де Гроот их путает. Лишь по отношению к богам он попытался отделить демонов от других духов (см. историю демонов, ставших богами). Это досадное смешение связано, как мы думаем, с использованием исключительно филологического метода. Анализ слов, идей народа может быть обманчивым, когда критика не распространяется на сами эти слова и идеи, но применяется только к документам, которые их выражают или их содержат. Ведь народ может неточно представлять себе, что он думает; коллективный разум не более непогрешим, чем индивидуальный ум. Именно такого рода ошибка произошла в Китае. Народная традиция и традиция научная, которая лишь облагораживала первую, ошиблись в вопросе о природе собственных идей о существовании демонов. Дух классификации a priori исказил верования и выразил их ложно. Китайцы все разделили в своем мире между ян и инъ, началом божественным, мужским, светлым, добрым, с одной стороны, и земным, женским, темным, злым, с другой. Согласно этому фундаментальному разделению, душа сама была разделена на шэнъ и гуй, душу добрую и светлую и душу темную и злую. Теология и популярная литература попались в эту ловушку. Когда хотели уточнить положение демонов относительно других существ, оказалось, что они могли быть либо шэнъ, либо гуй; так они стали гуй. К тому же, чтобы удовлетворить систематику, было решено, что все гуй были привидениями, бывшими душами людей. Действительно, время от времени повторялось, что демон есть темная сторона души умершего или живого человека. Китайские ученые и весь китайский народ делал обобщения, отражающие тысячелетние споры, но обобщение это произвольно. Таким образом, де Гроот лишь следовал ему, постоянно переводя словом "призрак" слово, которое не обязательно означает душу умершего, а в некоторых случаях вообще ее не означает.
На самом деле, эта тема в китайской мысли воплощалась иначе. Разумеется, не душа человека послужила моделью представления о мировой душе, душе вещей и духах. Хотя различные виды души представлялись взаимозаменяемыми, в то же время души, которые есть в вещах, не обязательно имеют облик человека: каждая из них имеет конкретную форму того, что она оживляет. В Китае есть не только волки-оборотни, как в нашей индоевропейской традиции, но есть также демоны-тигры, души которых овладевают людьми, их телами и разумом. "Животные, птицы, рыбы, насекомые переносят свои души в людей, делая их больными и безумными; они отделяют души от своих тел, чтобы нарушать спокойствие домов и деревень". Души людей, души зверей и деревьев созданы по одному образу. Так что китайцы отнюдь не предоставляют аргумент тем, кто стремится вывести все религиозные понятия, все представления о духах из понятия о человеческой душе. А именно это, как кажется, и делает - правда, вслед за китайцами - де Гроот, когда он переводит слово "гуй" и его синонимы словом "призрак", то есть когда он рассматривает демонов как человеческие души, превратившиеся в злых духов. Вероятно даже, не исключена возможность проследить по документам, переведенным де Гроотом, то, как эволюционировала эта идея демона. Сначала были 384
разные категории демонов: ся, ван и т. д. Потом люди задались вопросом, какова природа этих демонов, но так и не решили окончательно. Их помещали среди существ смешанного происхождения. В одном очень древнем заклинании одного императора их называют не гуй, а шэнъ гуй', это ясно показывает, что это выражение имело тогда неустойчивое и неопределенное значение. Духи гор, ся, которые никогда не были людьми, которые ни одна сказка не отождествляет с привидениями, также были шэнъ гуй. Лишь вследствие философского процесса, более или менее народного, они становятся просто гуй. Наконец, именно искусство, наделяя их человеческими чертами, делает из них бывших людей, низведенных до состояния гуй.