— А потому, что такой бумаги не купишь, а она мне нужна. Что тебе еще на этот счет бабушка говорила?
Этот неприятный разговор прервал звонок.
На сей раз пришла Катина подружка Таня. Замечательна она была тем, что имела талант рисования и лучше всего у нее получались бесы, или, как она их называла, чертики. Чертиками она изрисовала все, что только можно было. Например, вся асфальтовая площадка перед домом была испещрена Таниными чертиками.
— А-а! — засмеялся папа, увидев Таню. — Иди полюбуйся, как они живьем выглядят.
Секунд десять Таня смотрела неподвижно на свое страшное изображение, да как закричит! И как закричала внезапно, так и смолкла, оборвав крик, и дальше продолжала смотреть... Потом отошла, пораженная, и заплакала навзрыд, уткнула личико в ладони. Мама бросилась успокаивать Таню.
— Ой, как страшно, — шептала Таня. — Почему вместо лица у меня он, а?
— Успокойся, — гладила ее по голове мама. — Это так, обман зрения. — Смалодушничала мама, не выдержала такого плача.
— Что ты говоришь, мама? — почти что закричала Катя. — Это не обман зрения, а правда. Ты же сама знаешь.
Папа стоял в дверях комнаты, опершись на косяк, и внимательно смотрел на Таню. Она была первым человеком, который не вида беса устрашился, а ужаснулся тому, что вместо родного своего лица — бес, ужаснулся, увидев себя — бесом.
— Таня, — спросил папа, — а разве тот, который в зеркале, страшней тех, которых ты рисуешь?
— Он живой, — всхлипывая, ответила Таня. — Я никогда не думала, что он бывает живой. И не буду больше его рисовать!.. А ты тоже такая? — спросила она затем Катю.
— А ты встань вот сюда, — сказала ей мама, — чтобы себя не видеть, и посмотри на Катю.
— Ах ты! — вырвался у Тани возглас изумления, когда она увидела отражение Кати. — Какая краси-ивая! Уй ты! А почему, а?
— А мы с мамой сегодня причащались в церкви.
— Что делали? В церкви?! А если я тоже... при... причащусь — такая же буду в твоем зеркале?
— Да. А ты крещеная?
— Не зна-аю, — протянула Таня и задумалась. Это слово она слышала где-то, но что оно означает, не знала.
— А твои родители верят в Бога?
— Да что ты! Нет, конечно! А ты веришь?!
— Да.
— Перестань, тебе говорю, — возмущенно сказал папа, все так же стоявший в проеме двери.
— Нет, папа, я не перестану, — ответила Катя и потупилась, приготовившись к строгому разговору.
Учуяв неладное, Таня потихоньку двинулась к выходу:
— Ну, я пойду.
Катя, не поднимая глаз от пола, кивнула. Мама укоризненно взглянула на мужа. Хотел было он и на нее напуститься: опять, видно, закололо его это самое ма-те-ри-а-ли-сти-чес-ко-е (уф!) беспокойство. Но мама опередила его и сказала:
— Посмотрись-ка лучше в зеркало и успокойся.
Папа с укором посмотрел на маму, вышел, демонстрируя обиду, в прихожую и стал одеваться.
— Тетя Маша, — шепнула Таня. — А там, в зеркале, волшебник?
Хотела мама с улыбкой сказать «да», но осеклась на полуслове и сказала:
— Так Бог устраивает.
Таня удивленно округлила глаза:
— А Он разве есть?
Ох, опять стыдливость и сомнения затревожили маму... Они как сорняки: им чуть-чуть только землицы дай — сразу выскочат и зашумят. Но отступать и юлить невозможно было.
— Есть, — шепотом сказала мама.
— А можно я приду к вам и скажу, крещеная я или нет?
— Можно, можно, — шептала мама и подталкивала Таню к выходу, спиной чувствуя, как кипит в муже ураган страстей.
Открыв дверь, чтобы выпустить Таню, мама увидела... отца Василия. Он тянул руку к звонку.
«Ох, некстати! — мама даже похолодела. — Ох и скандал сейчас будет!»
— Проходите-проходите, — пролепетала мама упавшим голосом. Своей ныне все чувствующей спиной она видела, как папа смотрит на гостя.
Отец Василий был одет в черный длинный плащ и широкополую шляпу. Никогда такой шляпы мама еще не видела. Со своей бородкой клинышком отец Василий был похож на Дон Кихота. Отец Василий сказал громко:
— Мир дому сему, — и поклонился папе.
Папа тоже поклонился и спросил:
— Вы тоже желаете на зеркальце наше полюбоваться?
— На зеркальце-то что ж любоваться! А в зеркальце посмотрел бы.
— Прошу вас. А с кем имею честь? Не имел чести видеть вас в нашей округе.
Папа слегка кривлялся, а мама со страхом гадала, готовится он к скандалу или все-таки остыл.
— Я священник церкви, что напротив вас.
— Свя... священник? — Папа на несколько мгновений словно язык проглотил и смотрел неотрывно на отца Василия.
Вдруг он резко переменился лицом. Очень недоброе оно у него стало, усмешка злая показалась на губах: