— Нет, отец, — сказал папа, — я домой пойду, я что-то не в себе.
— Понимаю, не держу. Иди себе с Богом. Бог даст, свидимся еще, и не раз. Огромное тебе спасибо.
— Да что там, — буркнул папа, — руками держать — нехитрое дело... М-да-а, дела... До свидания.
— С праздником, дорогой. Ангела Хранителя тебе в дорогу.
Домой папа шел, шатаясь, точно пьяный. Он смотрел на солнце, на людей, на деревья, нюхал весенний воздух и видел перед собой летящего в потолок вялого, а в носу стоял запах тухлых яиц. Папа боднул воздух головой, отгоняя наваждение. Остановился и закурил. «Ну и денек! Благовещение!» Он поправил на себе галстук, и сразу вспомнилась боль на шее там, дома у зеркала, когда отец Василий крикнул: «Сгинь, проклятый!» Папа сел на грязную скамейку, откинулся на ее спинку и прикрыл глаза. «Посижу полчасика», — решил он.
А в доме у него творилось следующее: хлынул поток жаждущих постоять у зеркала, на беса своего посмотреть. Во-первых, та бабуся, постоянно крестящаяся (а точнее, рукой вертящая), возвестила всем, кого нашла, про «бесову квартиру» и обозвала населяющих ее охальниками, что только усилило интерес. Во-вторых, Васина ватага разнесла новость по всем дворам среди ребят, а ребята — родителям, а те — знакомым.
Первыми начали паломничество бабуськи и дети. Охание, гвалт, всхлипывания и веселье царили около зеркала в бабушкиной комнате. Едва до драки не дошло меж двух бабусь, из коих одна походила на бабу-ягу, а другая на змея-горыныча.
— Слава Тебе, Господи, она страшней, — сказала та, что была как змей-горыныч. Бабе-яге же это не понравилось, особенно упоминание всуе Бога, и она пихнула змея-горыныча весьма сильно. Хорошо, мама вовремя подошла, выдворила обеих. Приходили нетрезвые мужики от пивного ларька, дикими глазами таращились на свои свиные зеленые головы с рогами и шерстью, одни при этом хохотали, другие трезвели, но из этих никто не ужасался. Была пожилая учительница, еще маму в школе истории учившая. Она пришла важная, с орденом и снисходительно сказала:
— Сейчас разберемся.
Когда же она встала к зеркалу, мама впервые за день рассмеялась. И хоть нехорошо над чужим бесом смеяться, когда твой недалече, не могла она удержаться. Башка в зеркале резко расширялась вверху — точно горшок огромный перевернутый торчал на шее учительницы. Да еще то удлинялся, то укорачивался. Косые нестрашные глазищи размером с тарелку хлопали веками- веерами, носище морщился и крутил дырами-ноздрями, маленький же ротик кривлялся и чмокал. Учительница не испугалась, а, ошарашенно раскрыв рот и глаза, очень удивлялась и вскоре спросила:
— Это что же такое, Маша?
— Это вы, тетя, — высунулась Катя из- за мамы.
— Как — я?! — возмутилась учительница.
— Да уж вы, и никто другой. — Мама пожала плечами и встала рядом. Учительница вскрикнула:
— Ай да красавица!
Катя не стерпела и встала рядом с мамой.
— Это Тело Христово оберегает нас от беса, — сказала она.
— Что? — спросила учительница. Так спросила, будто Катя у доски сказала глупость и сейчас она ей «двойку» поставит.
И вдруг над этими тремя головами возникла четвертая. Ахнули все четыре головы, а три — мамина, Катина и учительницы — обернулись назад: сзади стоял Васин дедушка и недоуменно вглядывался в свое страшенное отражение. Васин дедушка занимал какой-то очень высокий пост. Родители Васи ему пожаловались, и он явился сам — удостовериться. Насмотревшись, он сказал маме:
— А зеркало-то вам надо сдать куда следует.
— Это куда это «куда следует»? — отозвалась Катя и добавила: — А как вы к нам вошли?
— Дверь незаперта, — важно ответил Васин дедушка, — а сдать туда, где с этим разберутся, откуда такая штучка, — он ткнул рукой в зеркало.
— Совершенно с вами согласна, — засуетилась учительница. От ее важности и следа не осталось. — Это ж прямо поповщина, идеологическая диверсия получается.
— А ну-ка, уходите оба! — скомандовала мама.
— Не ожидала от тебя, Маша, — причитала учительница, уходя. Она возмущалась не грубым «уходите», а существованием зеркала. И как это оно смело существовать и людям чертом тыкать?!
— Мы-то уйдем, другие придут, — загадочно сказал Васин дедушка.
— Пусть приходят, — ответила ему Катя, — наше зеркало всем правду скажет.
— Вот-вот, мы еще посмотрим, что это за правда, — говорил дедушка Васин, почти подталкиваемый мамой к двери.
— А правда везде одна — Божья правда.
Старая учительница всем телом обернулась к Кате, а Васин дедушка недобро смерил Катю и маму глазами и усмехнулся.
— Какая правда?! — шипящим полушепотом спросила учительница.
— Божья, — ответила Катя. Она даже испугалась немного.
— Нет такой правды, — назидательно отчеканила учительница.
— Как же нет? — удивилась Катя.— Вы ж ее только что в зеркале видели.
— Разберемся, разберемся — и с зеркалом, и с вами, — сказал Васин дедушка и вышел, увлекая за собой старую учительницу.
— Почему они так, мама, а?
Мама вздохнула и вдруг улыбнулась:
— Бог шельму метит.
— Так бабушка говорила. А ты вчера тоже шельмой была?
— Да, — мама рассмеялась и долго не могла успокоиться.
В это время вернулся папа.
— Смеетесь? — спросил он просто так.
— Ну? — в один голос воскликнули мама и Катя. — Что?
— Слушайте, девоньки, у меня к вам просьба, давайте без вопросов, а? Дайте прийти в себя.
— Папа, а у тебя волосы белые, — заметила Катя.
— Ой, — выдохнула мама, — поседел. Целый клок седой. Катерина, давай кормить отца.
Но снова звонок — милиционер пришел.
— Что случилось? Вы к нам? — испуганно спросила мама.
— К вам, — милиционер стушевался. — Зеркало посмотреть. Тут черт-те что болтают, пожаловались... Посмотреть-то можно?