— Да вот, — милиционер достал бумажку.
Из бумажки выяснилось, что жалобщиками была Васина старшая родня.
— Так, — задумчиво сказал папа. — Проходите, сами посмотрите.
Милиционер так отпрянул от зеркала, что если бы не кровать сзади, на которую он плюхнулся, то наверняка б зашиб голову об стену. Посидел так, потаращился, поднялся, крадущимся шагом подошел опять, приблизил лицо к бесовской харе и стал изучать. Хорошо, что у милиции нервы крепкие.
— М-да-а, — почти восхищенно проговорил он, — вот это морда. Как же это она получается, а?
Папа пожал плечами:
— Кто его знает? Тещино наследство. Стоит в моей собственной квартире. Какие могут быть жалобы?
Милиционер вспомнил про бумажки.
— Жалобы могут быть на все, — многозначительно сказал он. — Ну, да ладно, эти жалобы мы оставим без внимания, потому как — действительно глупо. А зеркальце — класс.
Так и не поняли толком папа, мама и Катя, скорбел он или восхищался. После ухода милиционера папа приклеил на двери записку: «Зеркало увезли. Просьба не беспокоить», — и велел не открывать на звонки.
— Девоньки, — воззвал он к маме и Кате, — если я не полежу, то сойду с ума! И обедайте без меня: я сейчас не могу.
Катя с мамой поняли его. Папа доплелся до кровати, снял ботинки, лег и сразу же уснул. Мама подошла, посмотрела внимательно на клок седых волос у него, и слезы вдруг полились по ее щекам. Зазвонил телефон. Мама шумно вздохнула, отерла щеки и взяла трубку. Звонил отец Василий:
— Как настроение вашего супруга?
— Он спит. Он поседел, — сказала мама.
Немного помолчав, отец Василий спросил:
— Вы этим расстроены?
Мама пожала плечами, забыв, что говорит по телефону.
— А вы не расстраивайтесь, — сказал отец Василий, не дождавшись ответа, — лучше седым прийти к Богу, чем быть для всех красавцем, а на деле походить на беса.
— В самом деле был бесноватый?
— Да.
— Вылечили?
— Вылечили, и ваш муж присутствовал и помогал: он держал его.
— Представляю, — прошептала мама.
— Нет, не представляете; и не надо. Не надо вам думать о бесах и бесноватых — надо думать о себе.
— Я понимаю.
— Простите меня, окаянного. С праздником.
— И вас также.
— О чем ты говорила с батюшкой Василием, мама? — спросила Катя.
— О папе и о себе.
— А обо мне?
— Да про тебя и так ясно.
— Что ясно?
— Ясно, что у тебя все чисто и ясно, — мама вздохнула и погладила Катю по голове.
— А у тебя и у папы?
Мама с любовью посмотрела на мужа, подошла к нему, погладила по голове.
— Бог даст, и у нас все будет так же. Давай посидим помолчим, пусть папа поспит.
Папа же спал так, что хоть стреляй — не разбудишь. И как только он заснул, сразу увидел своего врага — Понырева. Понырев почему-то ехидно улыбался.
— Что ты улыбаешься? — спросил папа.
— А у меня вот что есть, — сказал Понырев и показал папе сначала золотую монетку, а потом язык.
Папа ему тоже язык показал и спросил:
— А где ты ее взял?
— А мне ее двойник дал. — Рядом с Поныревым возникло зеркало, точно такое же, как бабушкино. — Вот этот двойник, — из зеркала высунулась бесовская харя и заржала. — Спроси у своего, он тебе тоже даст. Это ж он тебе отдаст твою монетку.
— А если моя, то почему она у него?
— А так положено.
Рядом с папой появилось такое же зеркало, а в зеркале его знакомое отражение.
— Чего тебе? — спросила морда папу.
— Отдай монетку.
— А зачем?
— Тебя забыл спросить! Она моя.