— Вот это да, — восхищенно сказал Понырев, — а... а... это, она настоящая? — Понырев указал на саблю.
— Снимайте плащи, — сказал волшебник.
И когда они их скинули, подал саблю. Понырев едва дотронулся до острия, как из пальца хлынула кровь. Сабля была острее бритвы. Понырев отдал саблю, быстро схватил и надел плащ, судорожно стал рыться в кармане, достал монетку и отдал волшебнику.
— А ты? — обратился волшебник к папе.
Заныло опять у папы под сердцем, посмотрел он за реку, куда его так сильно тянуло, и вновь услышал прежний голос: «Безумец! Кому душу отдаешь? Сбрасывай с себя свои грязные, ветхие одежды, плыви; горячо будет, пощиплет, но этот путь стоит того».
— Ох-хо-хо, — засмеялся счастливо Понырев и поднял руки, — я теперь бессмертный!
Этот крик «бессмертный» задавил голос в папе. Он одним махом накинул плащ со звездами и протянул монетку волшебнику. Тот схватил ее, сорвал с себя маску, и победный вопль-хохот помчался в поднебесье из отвратительной пасти. Перед папой и Поныревым стоял невероятных размеров бес. Вмиг он вырос до высоты телеграфного столба. Теперь шутовская свинячья маска и на коготь его не налезла бы. Морда же его — это нечто неописуемое! Сверху сплющенная и вытянутая вперед, какая-то обезьяно-свинячья, она от уха до уха рассекалась громадной огнедышащей пастью. Перепончатые крылья из-за спины рвали воздух, и папу и Понырева сдуло с ног, и они, сидя на грязной земле, безумно таращились на диво. Вдруг откуда-то сверху к копытам этой отвратительной громадины упал светящийся шар. «Тот, из Василия вялого изгнанный», — сразу подумалось папе. Шар рассыпался у копыт и, источая зловоние, обернулся маленьким бесенком.
— Повелитель! — заголосил бесенок. Голос у него был очень громкий и хриплый. — Меня изгнали! Проклятый Василий изгнал! Я был бессилен! А вот этот держал меня!
Страх парализовал папу.
В лапах повелителя оказалась огромная плеть, и давай он ею хлестать бесенка. Тот дико завопил, завизжал. Наконец, повелитель отбросил бесенка, изрыгнул громоподобный рев и зашагал прочь так, что земля затряслась.
— Я тебе сейчас покажу! — закричал, поднимаясь, бесенок и стал приступать к папе.
Папа не был трусом и приготовился защищаться. Бесенок не доходил ему до пояса.
— Я тебе сейчас сам покажу! — закричал ему в ответ папа.
И вдруг этот мерзкий малыш одной лапой хватает папу, другой Понырева и швыряет их с такой силой, что у папы захолонуло все, когда он полетел кубарем. Ай да сила у малыша! Пролетев метров десять, папа и Понырев упали на камни и покатились по откосу в пропасть. Ни откоса, ни пропасти не было, пока папа и Понырев бежали к волшебнику, чтобы продать свои души за бессмертие. Катились они по склону на дно пропасти, а за ними лавиной несся камнепад из гигантских валунов.
— А-а-а! — вопил Понырев.
— О-о! — подхватил крик папа.
Два огромных камня, каждый с купеческую подушку, оборвали крики, врезавшись на огромной скорости им в головы. Страшная, неведомая дотоле боль вонзилась в папину голову. Невыносимая, уничтожающая боль. Но — через несколько секунд после удара, который сплющил бы слона, папа сидел на земле, раскинув ноги, и, слабо соображая, смотрел на камни, валявшиеся рядом. Он был жив. Боль хоть и не проходила, но стала тише. «М-да, и правда, что ли, бессмертен я?» Рядом захныкал Понырев:
— А я думал, что и больно теперь никогда не будет. И что же, мой зуб больной так же будет болеть?
— Конечно, — раздался ответ, и из воздуха возник зеркальный бес Понырева, — еще как будет!
— Где мы? — спросил его папа.
— В аду, — сказал кто-то рядом с папой, и тут же появился его знакомый страшила из зеркала.
— В каком аду? — удивился папа.
— В обыкновенном, — захохотал бес, — сам увидишь.
— А-а... разве он есть?
Еще ужаснее захохотал бес:
— Иди смотри, теперь ты вечный жилец здесь, а я твой «ангел-хранитель», ох-хо-хо-хо-грьи!
— Обманули! — закричал папа. — Я не здесь, я дома хочу вечно жить!
— Ох-хо-хо-хо... — раскатилось по аду.
Не помня себя, папа бросился бежать по откосу вверх, забыв про Понырева и про все на свете. Наконец, выдохся и остановился. Куда он попал? Он стоял на краю обрыва. Он взглянул вниз и обмер: далеко-далеко внизу видны были крохотные точки. «Люди, наверное», — подумал папа. Он понял, что смотрит с такой высоты, с какой смотрел однажды из окна реактивного «Ту-154», когда летел в Сочи.
— Смотришь? — раздался рядом знакомый противный голос.
Тут как тут бес- «хранитель».
— Что там? — спросил папа.
— Там люди, такие же, как ты.
— А как туда попасть?
— Прыгай.
Папа отшатнулся:
— Да что ты?!
— Ты же бессмертен.
— Нет! — По всему телу папы прошелся холод от одной мысли о таком падении. «Умру от разрыва сердца, и никакие бесы не помогут».
И вдруг копыто «хранителя» поддело папу сзади, и папа понял, что он летит вниз. Злорадный хохот понесся ему вслед. Поток воздуха кляпом заткнул его открытый рот, заткнул вырвавшийся крик ужаса. Папе показалось, что его сердце разрывалось двадцать раз, сила страха, рвавшего его нервы, давно превзошла их прочность. Но он был жив и летел навстречу страшной земле. «На куски разнесет!» И вдруг он увидел, что падает на огромные шесты, воткнутые в землю. Все чувства на земле, которые выражают страдания человеческие, все-все-все до единого охватили папину душу, которую он продал бесу! Еще миг — и будет удар. Шесты! Острия! Острия! Он рухнул прямо на заостренный шест, был отброшен вверх и шлепнулся наземь. Боль от острия была выше того, что может вынести человек. Папа даже завыл.
— С приземлением, — произнес мрачный человеческий голос.
Папа обернулся. Перед ним стоял человек в шинели до пят, островерхой шапке и с винтовкой.
— Зачем здесь шесты?
— Я воткнул,— сказал человек с винтовкой. — Надоели прыгуны-самоубийцы.
— Я не самоубийца! Меня мой бес спихнул.
— Мне все равно. Уходи отсюда.
— Почему это ты гонишь? А почему ты с винтовкой?
— А мы неразлучные с ней были там, неразлучны и здесь, — человек мрачно ухмыльнулся.
— Где там?