— Ничего, — ответил папа, — отбоярюсь.
Через полчаса отец Василий с Катей входили в Васину квартиру. Еще на лестничной площадке они услышали скандал, бушевавший в квартире. Открыла заплаканная Анна Павловна.
— Через мой труп ты его окрестишь! — выскочил из комнаты Василий Иванович.
— И переступлю я через твой труп, переступлю! — крикнула ему прямо в лицо Анна Павловна.
На подмогу Василию Ивановичу откуда-то явился Васин дедушка — и понесся чертоворот, в центре которого стояли отец Василий и Катя и ждали. Пришел и врач вчерашний, Давид Ниссонович. Тот зашумел было на отца Василия, но Катя подошла к нему и сунула стеклышко прямо ему в очки.
— А вы, дядя Вася, это стеклышко не бейте, оно мое.
Давид Ниссонович подошел к Васе, скандал приутих. Давид Ниссонович направил стеклышко на Васю и отшатнулся, вскрикнув. Очень долго смотрел он на Васю и, уже спокойный, возвратил стеклышко Кате. Даже более чем спокойным было его лицо. Он с таким видом отдавал стеклышко, будто ему было все известно, все неинтересно; такое снисхождение было в его взгляде, будто ему ведома некая тайна.
— Ну и что? — обратился он к Кате и отцу Василию. — Оптический обман! — И ухмыльнулся, сказав так.
Впервые в жизни Кате захотелось ударить человека.
— Уходите! — зашипел на отца Василия дед Васи. — Я вами лично займусь.
— Спаси вас Господи, — сказал отец Василий и надел шляпу. — Пойдем, миленка-Катенка.
Анна Павловна бросила умоляющий взгляд на отца Василия. Тот понял взгляд.
— Мы пойдем к Катеньке, чайку попьем, — громко сказал он, глядя на Катю.
И они пошли пить чай. Папа ушел на работу, а мама была как на иголках: она уже опаздывала. Она оставила им ключи и убежала. Попивали чаек отец Василий с Катей, беседовали и ждали.
— Батюшка, — говорила Катя, — наш дядя Леша говорил, что в стеклышках какое-то особое преломление лучей.
— Очень может быть, — улыбнулся отец Василий, — у Бога всего много. Бог дал природе законы, через них Он и действует. Жалко, конечно, твоего дядю Лешу. Эх, недаром ведь сказано Екклесиастом-проповедником в Библии: кто умножает знания — умножает скорбь. О рабы своих страстей, смеющиеся над нами, рабами Божьими! А ведь нету, миленка-Катенка, людей на земле свободней, чем рабы Божии.
Их беседа была прервана Анной Павловной.
— Ушли мои крокодилы, — сразу объявила она, — пойдемте.
— Не надо так говорить, — сказал отец Василий, вставая, затем вздохнул глубоко и произнес: — «Враги человеку — домашние его». Как замечательно сказал Христос Спаситель, как верно!
Вася лежал неподвижно, невидящие глаза глядели в потолок. Быстро приготовили все необходимое для крещения: чистую рубашку, полотенце, купелью послужило большое корыто. Отец Василий в это время доставал из своего портфеля нужные ему вещи. Среди них были два креста — маленький нательный крестик и крест побольше, две книги — Евангелие и Требник, свечи, а также специальный ящичек, откуда были извлечены два пузыречка — с елеем и миром, две особенные кисточки, губка и ножницы.
— Вася, — отец Василий погладил мальчика по голове, — сейчас мы тебя окрестим, — и стал читать молитвы. Началось Таинство Крещения.
Залезть в купель Вася был не в силах. Опускал его отец Василий. Крепкие руки были у старика.
— Крещается раб Божий Василий, — говорил ласково священник, — во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь.
Анна Павловна, передавая священнику полотенце и рубашку для Васи, неожиданно для себя перекрестилась.
— Облачается раб Божий Василий в ризу правды, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.
За Крещением началось миропомазание. Катя и Анна Павловна затаив дыхание наблюдали за отцом Василием.
— Елицы во Христа креститеся, во Христа облекостеся, аллилуйя...
Окончив миропомазание и едва взглянув на ослабевшего Васю, отец Василий сразу приступил к измовению.
— ...Оправдался еси. Просветился еси, освятился еси. Омылся еси именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего...
Анна Павловна вдруг ощутила в себе чувство, похожее на надежду, и это чувство в ней росло.
— ...Крестился еси. Просветился еси. Миропомазался еси. Освятился еси. Омылся еси. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.
Спокойный, уверенный голос отца Василия благодатью входил в сердце Анны Павловны.
— Господи Боже наш, от исполнения купельнаго Твоею благостию осветивый в Тя верующия, благослови настоящаго отрока, и на главу его благословение Твое да снидет...
Сосредоточенно, с надеждой в каждом своем движении передала Анна Павловна понадобившиеся для пострижения волос ножницы.
— Постригается раб Божий Василий, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.
Таинство близилось к завершению.
— Помилуй нас Боже по велицей милости... — звучал спокойный голос священника. — Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии и о спасении раба Божия Василия.
Когда все было закончено и Васю с крестом на груди положили в его кровать, Анна Павловна спросила у отца Василия:
— Скажите, он не умрет?
Не потупил тот глаза под острым, надрывным взглядом матери.
— Этого я не могу знать, — сказал он. — Одно знаю твердо: умирать ему теперь — значит, идти к Богу на вечную жизнь, в Царствие Небесное. Как говорил мученик Зиновий, когда требовали от него отречения от Христа, угрожая смертью: «Без Христа мне жизнь не нужна, а со Христом и смерть не страшна». Скорбно, конечно, видеть сына на смертном одре, но вера да войдет в вас и да укрепит, — и отец Василий перекрестил Анну Павловну.
Анна Павловна закричала:
— А она, — Анна Павловна указала на Катю, — сегодня говорила, что Васенька умрет! — Запали в душу взрослой Анне Павловне серьезные слова малышки.
— Ты почему так говорила, миленка-Катенка? — спросил ее отец Василий.
— Я знаю это, — глядя в пол, ответила Катя и вытерла слезы. — Я не знаю, почему я это знаю, но это так. Вчера окрестили бы — он был бы жив. — Сила и уверенность слышались в Катиных словах.
Анна Павловна затряслась в плаче. Отец Василий гмыкнул, покачал слегка головой. Катя протянула Анне Павловне стеклышко:
— Берите, смотрите.
Стеклышко показывало, что вокруг лежащей сияющей, прекрасной Васиной головы блистал яркий нимб света. Перед Васей стоял светоносный ангел и улыбаясь смотрел на него. Ожидание было в Ангельском взгляде.
— Ой, какая красота! — вырвалось у Анны Павловны.