Утром в понедельник Суренович собрал всю команду в просторном холле на втором этаже нашего Советского корпуса. Сказал, что будет какой-то сюрприз. И когда уже все недовольно стали переглядываться и перешёптываться, что нам политинформация и даром не нужна, в холл по ступенькам поднялся Николай Озеров. В руках он нёс большую кипу газет.
— Здравствуйте товарищи баскетболисты, — поздоровался он, — хочу вам прочитать, о чём сегодня пишет иностранная пресса. Советские спортсмены играют в баскетбол будущего, пишут в Соединённых Штатах. Баскетболисты из СССР покорили наши сердца, это уже итальянские газеты. Нам нужно перенимать опыт Советского союза в деле воспитания нашей молодёжи, пишут во Франции. Шестнадцатилетний вундеркинд раздавил непобедимых американцев, написали в Швеции. Богдан у нас теперь мировая знаменитость!
— Давайте без восторгов, — я встал, когда команда мне устроила небольшие овации, — мы ещё не Олимпийские чемпионы. Впереди бразильцы и итальянцы.
— О чём ты говоришь дорогой! — не выдержал Гурам, — после Америки нам сам чёрт нэ брат, как говорят у нас в Тбилиси!
— Хорошо, — согласился я, — а может пресса пишет что-нибудь и критическое. А то у кое-кого корона уже на уши давит. Правда, Гурам?
Минашвили сделал вид, что не расслышал меня, или снова плохо понимает по-русски.
— Есть и критическое, — помрачнел Озеров, — десятки газет вышли с заголовками о том, что формула баскетбольного турнира нарушает основной Олимпийский принцип, по которому все участники соревнований должны быть в равных условиях. Пишут, что не справедливо, когда победитель первенства определяется в полуфинале, а не в финале, который теряет всяческий спортивный смысл. Кстати, по этому поводу сегодня днём пройдёт экстренное заседание между представителями США, СССР, Италии и Бразилии.
— Э, да! — взвился Гурам, — чего они предлагают?
— Спокойно! — вмешался в беседу второй тренер Алексеев, — американская делегация предлагает в финальном пуле играть всем с нуля, без учёта результатов полуфинальных игр.
— Да пошли они на х…! — взревела разом вся команда, — да пусть они идут в ж…! — это были самые невинные выкрики баскетболистов.
Я же попытался вспомнить, было ли что-то подобное в истории того, моего мира. Но кроме скандальных двух вручённых злотых медалей в парном фигурном катании на зимней Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, мне ничего не пришло в голову. Может быть, именно так сопротивляется изменениям истории Река времени? Но не думаю, что звёздно-полосатые смогут взять реванш повторно.
— Я сказал, всем успокоиться! — заорал на весь этаж Алексеев, — всё под контролем! Если хотя бы одна делегация проголосует против изменений регламента, то предложение штатов будет заблокировано.
— С этого и надо было начинать, да! — опять подскочил с места Гурам Минашвили, — у меня чуть давление, между прочим, не поднялось до 310 на 220 ртутного столба. Хер им, а не изменения!
Я тоже поднялся с дивана и сделал пару разминающих телодвижений.
— Суренович, я на пробежку пошёл! — крикнул я, — кто со мной тот герой!
— Вечером на тренировке набегаемся, — пробурчал за всех центровой Саша Петров.
Мне же того и надо было, так как сто долларов в кармане спортивного костюма очень неприятно жгли ляжку. До полудня мне требовалось купить индийскую чалму и плащ. Потом всё это дело спрятать в небольшом закутке на выходе с римского «Паллацетто делло Спорт». Наши индийские друзья обосновались в самом конце Олимпийского бульвара по ту сторону от эстакады, куда я и добежал за три минуты. Улица, на которой количество спортсменов в чалмах превалировало, называлась Индия. А место, где улица Индия пересекалась с улицей Венецуэлла, вообще назвали проспектом Ганди. Именно на нём я и предложил двум индийцам поменяться.
— Сувенир чалма ченьж долларс, — я показал индийцу на его головной убор, назвав его сувениром и вытащил из кармана двадцать баксов.
— Что хочет от нас этот немец? — спросил один индиец другого, само собой я понял лишь общий смысл его слов.
— Он, наверное, говорит, что ты очень умный и хочет за это дать тебе двадцать долларов, — ответил своему товарищу другой индиец, — только это не немец, а поляк.
Я посмотрел себе на грудь, где обычно на моей футболке красовались четыре большие красные буквы, СССР, но сегодня я решил быть инкогнито, и надел простую майку без узоров и прочих обозначений. Повеселевший индиец тут же потянулся к моим денежкам. Точнее это доллары были Бориса, ещё точнее эти зелёные бумажки для побега ему дала Дорис.
— Ноу, ноу, — я замотал головой, спрятав баксы в карман, — ай нид чалма, ченьж бакс.
— Я понял, — догадался второй индиец, — это не поляк, это югослав и он хочет купить твою чалму.
— Эти белые все на одно лицо, — пробурчал первый и протянул мне свой головной убор, быстро выхватив из моей руки доллары.
— Ай нид кип, ченьж бакс, — теперь я показал на накидку второго более догадливого индийца, и вынул из кармана ещё две бумажки по десять баксов.
Однако более догадливый индиец почему-то засомневался, нужны ли ему доллары взамен плаща.
— Отдай ему эту накидку, — пробурчал первый, — а то он от нас не отвяжется, у меня в чемодане есть вторая такая же.
После того как второй индиец обречённо протянул мне за доллары свою любимую накидку я широко улыбнулся.
— Индия, Ганди, Свобода! — я над головой поднял сжатые крест-накрест ладони.
— Это, скорее всего швед, — сказал тот, что остался без чалмы, — пакистанца от индийца отличить не может.
— А какая разница? — спросил я их по-русски и трусцой побежал в обратном направлении, замотав чалму в плащ.
— Внимание, внимание, говорит столица Олимпийских игр город Рим, — Николай Озеров от волнения потёр ладони, — сегодня в спортивном зале «Палаццетто делло Спорт» заключительные бои боксёрского турнира. На ринг поднимутся финальные пары всех весовых категорий. До 51 килограмма выступит наш Сергей Сивко, в весе до 54 килограмм Олег Григорьев, в полулёгком весе поборется за золото Борис Никоноров, и в полусреднем Юрий Родняк встретится с итальянцем Джованни Бенвенути. К сожалению, Борису Лагутину и Евгению Феофанову пробиться в финал не удалось. Итак, первый бой начался в белых трусах и красной майке Сергей Сивко, в синих трусах и белой майке наш венгерский друг Дьюла Тёрёк. В каком высоком темпе началась встреча. Первую хорошую комбинацию провёл Сивко. Однако венгерский атлет удачно контратаковал, и Сергей вынужден был снова уйти на дистанцию для подготовки новой атаки.
Я забежал в зал, увидел глазами Корнея, в том секторе, где мы и договаривались встретиться, и тут же переместился к нему.
— Ну как? — буркнул он.
— Всё ок, — я смахнул пот со лба, постоянная римская жара допекала не на шутку, — прикрыл чалму и плащ метёлкой и двумя швабрами. Со стороны выглядит, как уголок уборщика. Как у тебя?
— Не бзди, — Корней увлёкся боем нашего бойца наилегчайшего веса, — денег Сильвии дал, такси вместе с ней уже ждёт на стоянке.
— Так рано же ещё? — удивился я, когда Серёжа Сивко пропустил сильный и чувствительный удар от венгра, — блин!
— Терпеть! Терпеть! — заорал Корней, — Переходи в контратаку, боксируй жёстче! Нужно всё отдать для победы!
За судейским столиком ударили в гонг. Судья в ринге показал боксёрам разойтись по своим углам. Прошло небольшое совещание и записку с результатом передали за канаты. Раздельным решением победил венгр Дьюла Тёрёк.
— Рано говоришь, — Корней наконец вспомнил зачем мы сегодня здесь вдвоём из всей баскетбольной команды болеем за своих, — лучше перебдеть, чем недобдеть, — проворчал он.
— О, Олежка Григорьев пошёл, — сказал я, уставившись за канаты.
Против итальянца Дзампарини будет боксировать, подумал я, как бы судьи не подзажали нашего представителя в легчайшем весе. Судья за столиком ударил в гонг и погнали наши городских в сторону деревни. Олег очень здорово и хладнокровно просчитывал соперника. Вышел на короткую дистанцию, выдал серию, и, закончив её точным и хлёстким ударом, ушёл обратно. Потом снова подёргал, покачал, и опять серия.
— Нет шансов у Дзампарини, — выдал свой вердикт Корней, — везде опаздывает и делает всё невпопад.
— Подожди, может итальянец панчер, — возразил я, — один удар и всё поплыл Олежка.
— Лови своего панчера, — хохотнул Корней, — когда Григорьев хлёстко приложился справа, и Дзампарини заметно качнуло.
Лишь гонг возвещающий окончание перового раунда спас от полного разгрома итальянского боксёра.
— Замечательный бой, товарищи, провёл наш советский боксёр Олег Григорьев, — сказал Николай Озеров, улыбаясь в микрофон, — он с тринадцати лет занимается боксом, и выступает за общество «Трудовые резервы». Наши поздравления тебе Олег. Это наша первая золотая Олимпийская медаль на этом турнире. Ура, товарищи! Это должно быть пять — ноль, по судейским запискам, абсолютная победа! Хотя постойте, судья в ринге объявляет счёт: три — два? Странное судейское решение, которое впрочем, не отменяет нашего итогового чемпионства.
— Да, дома и судьи помогают, — пробормотал я, — хорошо хоть победу не отняли.
— Где же наш этот, — завертел головой Корнеев, — герой любовник. Баб ему в Москве мало, так он американку нашёл на нашу с тобой голову.
— Тише вон Шлёпов, — я кивнул головой на штыковеда, который обещал бдеть за мной днём и ночью.
Когда наши взгляды встретились. Я чуть привстал и одной головой поклонился. Шлепов потоптался в безуспешных поисках свободных стульев и решив, что бокс ему не интересен, поплёлся на выход.
— Нас случаем не заподозрит? — прошептал Корней.
— Нас-то за что? — удивился я, — сидим, бокс смотрим, никого не трогаем. Пропаганду буржуазного образа жизни не ведём.
Тут мимо нас главный тренер боксёрской сборной СССР Сергей Семёнович Щербаков провёл на ринг Борю Никонорова. Тот даже не взглянул на нас. Прошёл, как зомби на казнь.
— Э-э-э, что-то мне Боря сегодня не нравится, — пролепетал Корнеев, — где юношеский задор? Где желание порвать противника, во что бы то ни стало?
— Может сейчас по хавальнику схлопочет, — без надежды предположил я, — разозлиться, и пошлёт в полёт Ежи Адамского между канатов прямо на судейский столик.
— И вот вашему вниманию третий финальный бой, — Николай Озеров хлебнул минералки, — сложный турнирный путь выдался нашему бойцу. Сначала Борис победил сильного американского боксёра, затем нокаутировал Франческо Муссо, и вот финал, на кону золотая Олимпийская медаль — мечта каждого советского спортсмена. Однако с первых минут преимущество захватил Ежи Адамский. Удар, удар, ещё удар! Борис Никоноров упал на одно колено. И рефери открыл счёт. Это конечно не нокаут, но приятного мало.
— Сука! — заорал Корней, видя, как нашего Борю мутузит потомок польских шляхтичей, — руки выше! Чему тебя в детстве учили?
— Если так дальше дело пойдёт, — шепнул я, — то он не в Америку сбежит, а попадёт прямиком в больницу.
Адамского мало волновало, куда собирается попасть или сбежать Никонор, и он кинулся добивать нашего легковеса. И вдруг пропустил встречный апперкот, и сам грохнулся на настил ринга. Трибуны впервые за день взревели, как древние римляне во время гладиаторских боёв. Но тут судья ударил в гонг, конец первого раунда. Корней пару раз матюгнулся и, согнувшись в три погибели, помчался к синему боксёрскому углу, где приводили в порядок заплывший глаз Борису. Юра молниеносной тенью пронёсся мимо судей и вырос за спиной нашего боксёра. Нужно было видеть потрясённое лицо главного тренера Сергея Щербакова. Но Корней что-то прошептал Никонору и тем же макаром трусцой вернулся на своё законное зрительское место.
— Ты чего ему сказал? — спросил я.
— Так, пару ласковых, — махнул рукой, довольный собой Корнеев.
— А всё же? — не унимался я.
— Если ты сука проиграешь, мы сдаём тебя Шлёпову, — победно улыбнулся Юра.
— Второй и возможно решающий раунд, — Озерову пришлось поднапрячь голос, так как зрители устроили на трибунах невообразимый гвалт, — картина боя разительно отличается. Сейчас наш боксёр очень много атакует, а польскому атлету приходится много перемещаться и постоянно терпеть в защите. Удар, удар, Никоноров зажал своего противника в углу. Серия сильных ударов, но поляку Адамскому удалось выскочить из неудобного положения и отойти к центру ринга. Но Борис вновь ворвался на ближнюю дистанцию и обрушил ещё несколько мощнейших ударов. Ежи прижался к канатам. Пару ударов в корпус, перевод в голову и какое неудачное падение. Это надо видеть товарищи, Ежи Адамский вывалился между вторым и третьим канатом ринга прямо на судейский столик! Сейчас нужно обязательно оказать первую медицинскую помощь нашему польскому другу. Сможет ли он продолжит поединок? Нет! Тренер польской сборной выбросил белое полотенце на ринг. Ура, у нас вторая золотая Олимпийская медаль!
— Чё, может, хватит тут сидеть, — довольно развалившись на стуле, промурлыкал Корней.
— Ага, тогда точно проколемся, — улыбнулся и я, хотя поляка было откровенно жаль, такой же спортсмен, как и все мы, и здоровье у нас у всех не казённое, — будем смотреть все бои до конца. Никто не должен соотнести пропажу Бори и наше здесь нахождение.