Как бы не было хорошо вчера, думал я, выруливая из Минска рано утром в направлении Бобруйска, сегодня нужно будет вновь очень сильно постараться, чтоб было не хуже. Ведь не известно, как сложится концерт в Киеве. Что там за публика, как примут нас — тысячи загадок. По карте я сразу для себя решил, из Бобруйска двину на Гомель, дальше на Чернигов, а оттуда уже и до Киева рукой подать. Можно было, конечно, из Бобруйска повернуть на Мозырь, а потом на Припять, но нет уж, подумал я, Чернобыль лучше от греха объехать стороной, нехорошее там место.
— Что-то не спиться, — сказала Лиза, которая села на одно из передних сидений.
Я посмотрел в салон все дрыхли без задних ног. Ещё бы, только к двенадцати часам ночи в гостинице разместились. Толик всё требовал для себя отдельного номера. Кричал, что его никто в группе не уважает, грозился самоуволится. Я ему тогда сказал, если хочешь отдельный люкс, топай спать в микроавтобус, а по поводу увольнения поговорим в Москве. А сегодня уже выехали в семь утра. До Киева восемь часов на нашем опеле пилить. Кто его знает, что может в дороге произойти.
— Если не спиться, — улыбнулся я, — считай деревья за окном. Раз берёзка, два березка — будет рощица.
— А как это сочинять песни? — Лиза поставила локоть на поручень, немного наклонилась и подбородком оперлась на ладонь, — я консерваторию закончила, и ничего написать не могу.
— А я наоборот, консерваторий не кончал, а стихи прут из меня как из рога изобилия, — я объехал колдобину на дороге, выкатившись на встречку, — ведь, раз словечко, два словечко — будет песенка.
— Интересно, — пробормотала девушка.
Ещё как интересно, из 2018 года залетел сюда, здравствуйте я ваша тётя. Давай спи уже, нечего на меня глазищи таращить, а то Наташка проснётся, придётся нам нового клавишника искать. Ведь хотел же взять парнишку-очкарика, но нет, демократия, блин. Но музыкант, надо признать, она отличный.
В древней русской поговорке говорится, что язык до Киева доведёт. Не знаю, может быть. Мы никаких языков не брали, доехали спокойно. И в четвёртом часу дня наш «Икар» проехал по набережной Днепра, затем с Владимирского спуска мы повернули на Крещатик и вот он конечный пункт нашего на сегодня путешествия Октябрьский дворец культуры. Главный вход здания выглядел как большая ротонда, которую пристыковали к жилому трёх этажному дому.
— Вот Санька, полюбуйся, раньше здесь был институт благородных девиц, — сказал я, поворачивая автобус к боковому входу.
— А сейчас здесь чего? — высунулся в окно друг.
— А сейчас, ты на барабанах бренчать будешь, — хохотнул Вадька.
— Ой, чья бы корова мычала, — огрызнулся Земакович.
— А чья бы молчала, — подтолкнул его Толик, — а что это народу тут так много?
В самом деле, человек триста молодежи, скорее всего студентов, облепили главный вход во дворец. Неужели это на нашу дискотеку? Да вроде как начало в семь, а сейчас только половина четвёртого. Я подъехал к боковому, служебному входу, и попросил Вадьку, чтобы тот сходил за директором, может мы не туда зарулили, может здесь сейчас слёт комсомольцев Украины?
Минут через семь прибежал взмыленный директор Октябрьского ДК, в пиджаке и вышиванке, вместо рубашки.
— Родненькие мои! — обрадовался Венедикт Варфоломеевич, — какие вы молодцы, что пораньше приехали!
— Что, концерт переносится в другое место? — грустно спросил его Толик.
— Наоборот, есть такое предложение, — невысокий толстенький мужчина потёр ладони, — из однохо выступления сделать два. Первую дискотеку начать в шесть, а вторую в девять. Значит, сначала студенты отпляшут, а потом заводская молодежь врежет хопака.
— По деньгам, это конечно, выгодно, — я спустился с водительского кресла, — но нам играть и петь шесть часов нужно будет. Я на это не согласен, да и ребятам не разрешу.
— А ях же стахановское движение? — занервничал директор, — ях же повышенные обязательства?
— Вы мне ещё про соцсоревнование напомните, — пробурчал я, — не болты точим, товарищ! В договоре указано, один концерт с семи до половины десятого. Если сейчас мы выступим по-стахановски, потом голосовые связки неделю восстанавливать придётся.
— Да не моху я больше четырёх тысяч человек разом запустить! — взвился, в погоне за лишним барышом, Венедикт Варфоломеевич, — а желающих охо-хо! Я второй день служебный телефон не включаю, — директор чуть не расплакался, — никохда не думал, что у меня столько родственников.
— Ладно, — сдался я, — подумаем, как из одной маленькой шкурки сшить две большие шапки.
И мы пока переносили технику, решили, что я первое отделение первого концерта пою полностью один, второе отделение Толик и Наташа берут на себя. Второй концерт работаем так же, в конце концов, мой голос потерять перед Одессой не так страшно. Дальше определились, что начнём опять с песни про Яся, так как в принципе разница между языками не большая. По-белоруски будет: дзявчына, а по-украински: дивчина. По-белорусски будет: Ды на Яса паглядала, а по-украински: Та на Яса поглядала. А других слов я всё равно не помнил.
Когда до концерта оставался час, я сказал своим, что схожу на Главпочтамт, дам телеграмму Саше Мкртчяну, что завтра будем в Одессе, если есть желание вспомнить лето, пусть приезжает. Лиза под предлогом, что хочет послать телеграмму маме, увязалась следом.
— Ты мне смотри, — шепнула Наташа, — чуть что глаза выцарапаю, — не уточнила она кому и за что.
На Крещатик мы вышли через боковой служебный вход. У центральных колон ДК творилось что-то невообразимое, визг, ругань, поиски лишнего билетика. Поэтому толпу я решил обойти дворами. Центральная улица Матери русских городов, как назвал Киев Вещий Олег, мне очень понравилась. Сталинские высотные с лепниной дома, чистенькие тротуары, веселые улыбчивые и любопытные люди.
— Почём джипсы москальские брал парень? — цеплялись ко мне студенты.
— На День Рождения подарили, — врал в ответ я.
Лиза, как будто чего-то испугавшись, взяла меня под руку и плотно прижалась.
— Какие у тебя сильные руки, — прошептала она.
— Лиза, давай на чистоту, я ведь не слепой, — я остановился посреди улицы, — у нас в группе два холостых человека, это Санька и Толик. Я, конечно, не приветствую всякие вась-вась на работе, но если очень хочется, можешь выбирать любого. Или нет, Саньку лучше не трогать.
— Ну, если тебе неприятно можем пойти на пионерском расстоянии, — пробормотала смущенно девушка.
— Мне приятно, но пойдём на пионерском расстоянии, потому что так будет лучше для всех, — и я направился в новенькое здание Главпочтамта.
— Подумаешь, — фыркнула Лиза и пошла назад в Октябрьский ДК.
На обратной дороге я задумался над непростой обстановкой в ВИА и забывшись поплёлся к центральному входу.
— Дивись Петро, это же сам Крутов, баскетболист! — услышал я за спиной.
— Да ты щё, он же низенький, а баскетболисты они все — о! Шпалы, — ответил, по всей видимости, Петро.
— Э, парень, — меня похлопали по плечу, — ты же этот двадцатка, Крутов из сборной СССР, я твою фотку в хазете срисовал. Ты ещё мовляти американцам с центра поля забил.
Я ещё не успел ничего ответить, как вокруг меня столпились любопытные люди. И каждый почему-то своим долгом счёл потрогать мое накаченное тело.
— Люди, это же Крутов из сборной СССР! — голосил довольный киевлянин, — давай ихо качать!
— А Толечка Марков приехал, — внезапно вмешалась молоденькая девушка с очень хорошо развитым бюстом, — нам бы ихо побачив.
И тут на мое спасения, и на свою беду на крыльцо ДК высунулся Толик Маэстро, собственной персоной.
— Толечка! Любовь моя! — заголосила девушка, и все враз забыли, что хотели меня только что покачать.
Я заметил, что путь отступления ему обратно за стены Октябрьского отрезан.
— Беги дурак к боковому! — заорал я.
И несколько десятков гарных дивчин кинулись ловить свое сокровище, и мою головную боль по совместительству. Хорошо, что Толик быстро сориентировался и бросился в противоположную сторону от главного входа.
— Толечка! — заголосили девчонки.
— Нищо, не сбежит, и не таких ловили, — сказал кто-то из парней за спиной.
А я тут же ломанулся в ДК, ведь нужно было открыть для друга этот самый запасной спасительный вход. С трудом протиснувшись через вахтёра, я побежал к сцене, так как дорогу к служебному ходу я помнил лишь оттуда.
— Что, горим? — спросил первым Санька.
— Хуже! — отмахнулся я, пробегая мимо, — Толика на части рвут!
Вадька схватил гаечный ключ, который валялся за кулисами, а Земакович решил, что барабанных палочек будет достаточно для внезапных разборок. И друзья бросились следом за мной.
— Богдан, ты только больше не дерись! — крикнула в спину Наташа.
Когда же мы отворили засов бокового входа, было уже поздно. Толика, перемазанного помадой и голого по пояс мы, конечно, вырвали из цепких рук поклонниц диско. Но рубашка ушла целиком на сувениры.
— Толечка я тебя люблю! — кричали девчонки хором из-за двери.
— Воздухом хотел подышать, — промямлил потрясенный Маэстро.
— Ну как, подышал? — махнул рукой я, — Киев это тебе не Минск, тут народ горячий, случись что вмиг революцию замутит. Соображать надо, сам же видел, что на входе творится.
Зато за кулисами туда и сюда бегал всем довольный Венедикт Варфоломеевич, сказал, выпишет нам благодарственные грамоты за то, что мы ударными темпами несем массовую культуру в массы.
— Повешу её дома на стенку, — обрадовался Санька Земакович, — она мне сердце греть будет.
— Вы лучше ещё наряд милиции вызовите, — потребовал я от директора, — как бы горячие киевские барышни на сцену не полезли за новыми сувенирами. А то у нас запас рубашек крайне ограничен.
— Деверю позвоню, — вспомнил Варфоломеевич о многочисленной родне.
— Видела? — Толик гордо показал Лизе царапины на спине и руках.
— Сам-то живой, — улыбнулась девушка.
— Ну, так чуть-чуть, вот если сейчас поцелуешь, точно буду живой, — Маэстро приготовил губы для поцелуя.
— На сцену пора! — отпихнула его Лиза.
— Рубашку только новую надену, — тяжело вздохнул Толик.
Адреналин так и бурлил в крови Маэстро, после внезапного происшествия. Ему хотелось отработать сегодня на разрыв аорты. Так чтобы весь зал просто бился в экстазе. Поэтому начало концерта, посоветовавшись с Богданом, который пробурчал, что чем бы дитя не тешилось, только бы не вешалось, он взял на себя.
Первым делом без всяких вступительных слов грохнули «Яся с конюшиной».
— А дивчина жито жала, А дивчина жито жала, А дивчина жито жала, — Толик взял соло на гитаре.
— Та на Толю поглядала! — орали ему девчонки у сцены в ответ.
— Ла лалала..
Заводная мелодия, к сожалению у которой было мало слов, поставила на уши с первых аккордов и без того разгоряченную публику. А когда танцевальная композиция закончилась, киевлянки разом завизжали и стали стучать ладошкам по сцене, вызывая небольшое сценотрясение.
— Слава Украине! — выкрикнул Толик первым делом, — Киеву слава! Украина — я тебя люблю! А теперь песня посвящается всем девчонкам! Гитары синие запели!
С ума сойти, думал Маэстро, когда к микрофону вышел Богдан, чтобы дать ему передышку, вот это улёт, никогда так за мной девчонки не гонялись. Неужели теперь будет так всегда? Неужели мне теперь даже без кепки с большим козырьком и на улицу выйти нельзя будет? Такой успех одновременно пьянил, и одновременно пугал.
В перерыве между концертами в гримёрку к уставшим музыкантам директор ДК привёл корреспондентку газеты «Вечерний Киев». По лицу Богдана было заметно, что он готов был Варфоломеича выбросить в окно, итак перерыв всего пятнадцать минут, так еще в это время нужно давать незапланированное интервью. Но как всегда Крутов пробурчал, что семь бед один ответ, махнул рукой и сказал, что вот он герой дня, Анатолий Марков, любимец юных киевлянок, готов побеседовать.
— Алиса, — представилась высокая худенькая черноволосая с красивым лицом девушка, — скажите, Анатолий, какие у вас творческие планы?
— Это вопрос сложный, — разволновался Толик, в первый раз дающий интервью.
— В ресторан меня недавно приглашал, — подсказала ему Лиза.
— А мне он обещал, что в своей новой комнате приберётся, — влезла в интервью сестра Наташа.
— Я про это писать не буду, — обиделась Алиса.
— Все мы очень хотим записать новую пластинку, — Маэстро вспомнил, о чём он недавно беседовал с Богданом, — объехать с гастролями всю страну и все социалистические страны, потому что нужно творчеством крепить дружбу братских народов.
Когда за кулисами публика дружно скандировала: «Синие гитары!» А пол под ногами вибрировал. Толик немного «подвис», задумавшись, ради чего на самом деле он поёт? Что кроме денег приносит ему творчество? Вдруг из задумчивости его вывела Лиза.
— Наклонись, что-то тебе скажу, — улыбнулась она.
Маэстро склонил голову, и девушка его быстро и коротко поцеловала прямо в губы.